Жюльен Грак - Сумрачный красавец Страница 33

— Ирэн, ты сошла с ума, — прошептал Жак, вдруг назвав ее на "ты", дергая ее за руку, совсем потеряв голову от страха.

Послышался спокойный шепот:

— Отстань. Это его кабинет, верно?

— Да, только уйдем отсюда поскорее. Уйдем, прошу тебя. Что тебе здесь понадобилось?

Было слышно, как ее ловкие руки шарят по столам, дергают ящики, перекладывают бумаги с непостижимым проворством животного. Однако очертания ее чуть склоненной рослой фигуры оставались неподвижными. Жак почувствовал, что его пробирает озноб.

— Посмотри! — Тихий голос, ставший от жадного любопытства почти детским, прозвучал так близко от него, что он вздрогнул. Едва не наткнувшись на него, словно забыв о его присутствии, Ирэн медленно вытянула руку, — она держала за ствол револьвер.

— Ирэн, уйдем отсюда! Умоляю тебя, уйдем!

И опять возле него прозвучал шепот, едва слышный, спокойный, невозмутимый.

— Какой ты еще ребенок! Туг нечего бояться. Аллан внизу, в зале, танцует с Долорес. А здесь занятно, правда? Тебе неуютно в темноте?

— Ирэн, умоляю тебя, — только не здесь, Не здесь!

— Иди ко мне…

Она притянула его на диван, своей грудью слегка коснулась его груди. Под черной маской, меж полураскрытых, замерших темных губ, блеснули влажные зубы, ее лицо склонилось над ним медленно, как во сне. Жак почувствовал, как в нем поднимается волна грубого желания.

— … Обними меня.

И он растаял во влажном, щедром тепле.

— Уже светает. Над морем занимается день. В зале, где толпа заметно поредела, где все реже слышались громкие голоса и звон бокалов, повеяло тихой грустью, как бывает, когда праздник подходит к концу и пары разнимают сплетенные руки. Порой вдруг на мгновение среди веселья повисала тишина, — пустая, тоскливая, давящая, — взрыв смеха прогонял ее, но она возвращалась, неотвязная, как оса, уверенная в своей скорой победе. И когда опять хлопали двери, когда уходила еще одна пара, по залу прокатывалась волна холода, и вздрагивали обнаженные плечи, зябко съеживались спины. В окна, выходившие на тихое, недвижное море, уже виднелась чуть заметная серая полоска над горизонтом.

У самого окна стоял стол, за которым Долорес, Жерар, Кристель, Анри и Жак собрались, чтобы выпить последний бокал. Аллан, стоя к ним спиной, рассеянно глядел на море. Озябшие, скованные усталостью, они долго сидели молча, будто прислушивались к уходящему времени, отсчитывали невозвратимые мгновения, ускользающие с удвоенной быстротой, как последние песчинки в песочных часах. Чему-то здесь предстояло завершиться.

Музыканты ушли, с будничным шумом собрав свои инструменты. Какие-то люди еще разговаривали, безотчетно понизив голос. Они жались к стенам и смотрели, как в центре зала, вытесняя их, ширится пустое пространство, голая паркетная степь: казалось, по ней пробегают едва заметные волны, как по замерзающей реке, и зал постепенно превращается в бескрайнее, безжизненное ледяное поле. Сквозь окна просачивалось утро, как вода сквозь трещины кувшина, бледнела и увядала праздничная мишура, — легкий сигарный дым, поднявшись к потолку, плыл ровными слоями, круглился массивными завитками, и безнадежно опустевший зал, где еще недавно гремела медь оркестра, становился похож на крепостной бастион после штурма.

Ушли последние гости. Аллан неторопливо подошел к роялю, который еще был открыт, сел за него и, сперва небрежно, потом все больше увлекаясь, начал играть меланхолический ноктюрн. Прозвучали последние ноты, они замолкали так медленно, неохотно, словно перекликаясь, неясные и таинственные. Но люди за столом все еще слушали, с тяжелым сердцем, в скорбном оцепенении. В огромном пустом зале разливалось утро, оно подималось снизу, как морская вода. Где-то в коридоре тоненько прозвонили часы.

Слегка побледневший Анри церемонно поднял бокал.

— За летний отдых, который подходит к концу, и за встречу в будущем году.

— За красоту Кристель и Долорес!

— За вас всех: Кристель, Анри, Жерар, Жак, — счастья вам и долголетия!

Стоя на краю эстрады, опираясь на плечо Долорес, Аллан поднял бокал:

— Мы теперь одни в этом зале. Я верю в утренних призраков. Утро — это время, когда ангелы спускаются с небес, время тяжелых снов. Может быть, какой-нибудь дух присоединился к нашей компании. Не будем его изгонять. Я приглашаю этого неведомого фантома сесть рядом с нами. Я пью за то, что свело нас здесь.

И снова, как каждый год в сентябре, отель "Волны" вдруг разом обезлюдел. В ресторане стояли пустые столы, и сонная тишь воцарилась в коридорах. На окнах вилл хлопали ставни, утра становились короче, и никто уже не торопился на пляж. Потом начались осенние штормы, упорные, нескончаемые, и вдоль берега слышался лишь величавый, немолчный шум сосновых рощ, — ночи стали долгими и холодными, а дома в страхе притаились за увядшей зеленью изгородей. Но Анри, Жак, Кристель, Жерар, Аллан и Долорес и не помышляли об отъезде. Дни становились все короче, пробегали все быстрее, все невозвратимее, — и казалось, что отель "Волны" остается открытым только для них, угощает их плодами осени, только теперь вполне вызревшими, изысканными и терпкими плодами. Вне сезона, вне времени, на фоне все чаще и плотнее окутанного туманом горизонта тянулись для них эти странные дни, под могучий осенний рокот моря, отделивший их от остального мира, — они словно увязли здесь, коротали неделю за неделей в бессмысленном прозябании, в бесцельном ожидании, в изнуряющем безволии. Для каждого из них в каждом из этих дней, выпавших из общего потока, — дней без возраста, обреченных, неотвратимо последних дней, — был пряный аромат свободы; и каждое утро такого праздного дня было как отсрочка приговора, как каникулы школьника, в последний момент продлившиеся из-за траура или из-за болезни, сулило немыслимые радости, исполнение желаний, — словно эти дни, не похожие ни на обычный отпуск, ни на череду будничных забот, вдруг непостижимо раздвинулись, обрели дерзновенную полноту, — единственные дни, в самом деле отвоеванные у смерти.

И дни текли, ничем не занятые, все более однообразные. И между этими людьми, последними свидетелями благословенного лета, на этом унылом берегу, таком странном и чужом в преддверии зимы, возникла потаенная близость. В зале ресторана, где после ужина теперь затапливали камин, вдруг возникала уютная атмосфера былых времен, долгих бесед зимними вечерами. Медленно тянулись часы, они сидели у огня, слушая рассказы Аллана, в которые иногда врывался грохот прибоя, и смотрели, как пляшут на стенах тени, отбрасываемые языками пламени. В быстро смыкавшейся над ними бездне ночи они, как им казалось, были пассажирами корабля, попавшего в ледяной плен, в плен застывшего, замерзшего времени — и в этой неразличимой смене дней, среди этой безжизненной пустоты только одно еще могло иметь смысл: отвага капитана, и, в отрешении от земных дел, вне причалов и якорей, — чудесное рождение новой жизни…

Одна лишь Ирэн как будто не поддалась опасным чарам осенней поры. Судя по всему, она не раз принималась настойчиво, с жаром убеждать Анри, что им обоим пора уехать. Однажды, в послеобеденный час, отель содрогнулся от недолгой, но бурной ссоры — хлопали двери, слышались крики, угрозы, оскорбления, — но потом все замолкло, наступил тот обманчивый штиль, какой бывает в самом центре циклона, обманчивое затишье, еще более неотвратимое и устрашающее, чем буря с неистовыми валами, вздымающимися, точно стены, со всех сторон.

В последний день сентября, утром, при ясном небе, они увидели пустоши, посеребренные первыми заморозками; и как от крохотной капли в перенасыщенном растворе вдруг выпадают кристаллы, так рассеялась окутавшая их тяжелая дрема, — и они очнулись.

— Не может быть! Уже заморозки? — На ступенях лестницы, ведущей к пляжу, Кристель встретила Жерара: зябко кутаясь в халат, он возвращался после утреннего купания.

— Увы. Вода просто ледяная. Теперь наш отдых здесь действительно закончился.

— Так скоро!

Застыв в неподвижности, точно пахарь при виде выпавшего града, она смотрела на этот поблекший, неузнаваемый пейзаж, — еще не вникнув, еще не веря в свое несчастье.

— Прошу вас, давайте сядем здесь на минутку. Мне надо вам кое-что сказать.

Ирэн указала зонтиком на скамью в парке, недалеко от террасы над морем, но укрытую от ветра. После жестокого утреннего холода во второй половине дня неожиданно установилась восхитительно мягкая погода. От легкого бриза непрестанно шелестели сосны. За террасой, в просвете ветвей виднелось сияющее море, воздух был необыкновенно свеж и прозрачен, — величественный изгиб залива, безлюдный пляж открывались взору, словно поляна среди лесной чащи.

Аллан церемонно уселся на некотором расстоянии от нее.

— Я хотела бы знать, когда вы намерены уехать.