Айн Рэнд - Источник Страница 33

В один воскресный мартовский день Китинг подъехал к особняку Холкомбов — копии некоего флорентийского палаццо{44} — послушно, но несколько неохотно. На этих прославленных приёмах он был частым гостем, и они успели ему изрядно поднадоесть. Он знал всех, кого там можно встретить. Однако он чувствовал, что на сей раз ему обязательно надо там быть, поскольку этот приём был приурочен к завершению строительства очередного капитолия, созданного гением Ралстона Холкомба в каком-то там штате.

Визитёры, хоть и многочисленные, как-то терялись в мраморной бальной зале Холкомбов. Группы их становились совсем неприметными в необъятных пространствах, рассчитанных на прямо-таки королевские приёмы. Гости стояли повсюду, изо всех сил стараясь держаться неофициально и чем-нибудь блеснуть. Их шаги по мраморному полу отдавались гулким эхом, как в склепе. Пламя высоких свечей отчаянно диссонировало с серым светом, пробивающимся с улицы. От этого свечи казались тусклыми, а их пламя придавало дневному свету оттенок преждевременных сумерек. На пьедестале посреди зала, сияя крошечными электрическими лампочками, возвышался макет очередного капитолия.

Миссис Ралстон Холкомб председательствовала за чайным столом. Каждый гость принимал от неё хрупкую чашечку костяного фарфора, раз-другой прихлёбывал самым деликатным образом и исчезал в направлении бара. Двое статных дворецких ходили и собирали оставленные гостями чашечки.

Миссис Ралстон Холкомб была, по словам одной восторженной подруги, «миниатюрна, но интеллектуальна». От миниатюрности она втайне страдала, но научилась находить в ней и приятные стороны. Она постоянно рассказывала, не кривя душой, что носит платья очень маленького размера и может покупать одежду в детских отделах. Летом она одевалась как школьница и носила короткие носки, выставляя на всеобщее обозрение тощие ноги с затверделыми синими венами. Она обожала знаменитостей, и в этом был смысл её жизни. Она целеустремлённо за ними охотилась; знакомилась с ними, вытаращив глаза от восторга и говоря им о незначительности собственной персоны, о смирении перед теми, кто чего-то добился в жизни. Она злобно сжимала губы и поводила плечами, когда кто-то из выдающихся людей недостаточно, по её мнению, внимательно относился к её собственным воззрениям на жизнь после смерти, теорию относительности, архитектуру ацтеков, контроль за рождаемостью и новые фильмы. Среди её друзей было множество бедняков, и этот факт она широко рекламировала. Если кому-то из этих друзей удавалось улучшить своё финансовое положение, она порывала с ним, чувствуя при этом, что он её предал. Она искренне ненавидела богатых — ведь их возвышало над всеми прочими то же, что и её. Архитектуру она считала своей вотчиной. Родители дали ей имя Констанс, но она посчитала чрезвычайно остроумным, чтобы все звали её Кики. Это прозвище она навязала всем своим знакомым, когда ей было уже далеко за тридцать.

Китинг никогда не чувствовал себя уютно в присутствии миссис Холкомб. Она слишком настойчиво ему улыбалась, а на любую его фразу отвечала подмигиванием и словами: «Ах, Питер, какой же вы проказник!», хотя ничего похожего у него и в мыслях не было. Однако сегодня он, как обычно, с поклоном поцеловал ей руку, а она улыбнулась ему из-за серебряного чайничка. На ней было царственное вечернее платье из изумрудного бархата, а во взбитых коротких волосах застряла ядовито-красная ленточка с тошнотворным бантиком. Кожа её была сухой и загорелой, с крупными порами, особенно на ноздрях. Она протянула Китингу фарфоровую чашечку, сверкнув при свете свечей квадратным изумрудом на пальце.

Выразив восхищение капитолием, Китинг поспешно отошёл и принялся рассматривать макет. Он выстоял перед макетом положенное число минут, обжигая губы горячей жидкостью, пахнущей гвоздикой. Холкомб, который ни разу не взглянул в сторону макета и не упустил из виду ни единого гостя, подошедшего полюбоваться его творением, хлопнул Китинга по плечу и сказал что-то приятное о молодых людях, познающих красоту стиля эпохи Возрождения. Затем Китинг просто слонялся без дела, без особого восторга пожимая руки, и то и дело поглядывал на часы, высчитывая момент, когда уже можно будет откланяться. Вдруг он остолбенел.

В небольшой библиотеке, соединённой с залом широким арочным проёмом, он увидел Доминик Франкон в окружении трёх молодых людей.

Она стояла, опершись о колонну, держа в руке стакан с коктейлем. На ней был чёрный бархатный костюм. Плотная светонепроницаемая ткань скрадывала исходящее от её фигуры ощущение нереальности, удерживая свет, который чересчур легко протекал сквозь её руки, шею, лицо. В её стакане холодным металлическим крестом застыла огненная искорка, словно стакан был линзой, собравшей в пучок исходившее от её кожи сияние.

Китинг рванулся вперёд и разыскал в толпе гостей Франкона.

— Питер! — оживлённо воскликнул Франкон. — Принести тебе выпить? Не бог весть что, — добавил он, понизив голос, — но «манхэттены»{45} вполне пристойные.

— Нет, — сказал Китинг. — Спасибо.

— Entre nous[4], — сказал Франкон, подмигнув в направлении макета капитолия, — это страх божий, верно?

— Да, — сказал Китинг. — Пропорции никудышные… Купол напоминает физиономию Холкомба, изображающую восход солнца на крыше… — Они остановились лицом к библиотеке, и взор Китинга замер на девушке в чёрном, как бы умоляя Франкона обратить на это внимание. Он был счастлив, что Франкону теперь не отвертеться.

— А планировка? Тоже мне планировка! Заметил, на втором этаже… О! — Франкон наконец увидел, куда смотрит Китинг. Он посмотрел на Китинга, потом в направлении библиотеки, потом опять на Китинга. — Что ж, — наконец произнёс он, — потом пеняй на себя. Сам напросился. Пошли.

Они вместе вошли в библиотеку. Китинг очень вежливо остановился, но во взгляде его была отнюдь не столь вежливая целеустремлённость, Франкон же просиял и с весьма неубедительным оживлением произнёс:

— Доминик, дорогая! Позволь тебе представить — Питер Китинг, моя правая рука. Питер, это моя дочь.

— Здравствуйте! — тихо произнёс Китинг. Она с серьёзным видом наклонила голову.

— Я так давно мечтал с вами познакомиться, мисс Франкон.

— Интересно получается, — сказала Доминик. — Вам, конечно, хочется быть со мной полюбезнее, но это будет крайне недипломатично.

— То есть как, мисс Франкон?

— Отец предпочёл бы, чтобы вы вели себя со мной ужасно. Мы с отцом не ладим.

— Но, мисс Франкон, я…

— Наверное, будет честно сказать вам об этом в самом начале. Возможно, вам захочется пересмотреть кое-какие из ваших умозаключений.

Китинг искал глазами Франкона, но тот исчез.

— Не надо, — тихо сказала она. — Отец совсем не умеет вести себя в подобных ситуациях. Он слишком очевиден. Вы попросили его представить вас мне, но ему не следовало давать мне это заметить. Но, коль скоро мы оба это признаём, всё в порядке. Присаживайтесь.

Она опустилась на диванчик, а он послушно сел рядом с ней. Незнакомые ему молодые люди постояли несколько минут с глуповатыми улыбками в надежде, что их включат в беседу, и разошлись. Китинг с облегчением подумал, что она совсем не страшная, если бы только не неприятный контраст между её словами и той невинно-искренней манерой, с которой она эти слова произносила. Он не знал, чему же верить.

— Признаюсь, я просил представить меня, — сказал он. — Всё равно это и так заметно, согласитесь. А кто бы не попросил? Однако не кажется ли вам, что мои, как вы выражаетесь, умозаключения могут и не иметь никакого отношения к вашему отцу?

— Только не говорите мне, что я прекрасна, восхитительна, что никого похожего вы в жизни не встречали, что вы готовы влюбиться в меня. Рано или поздно вы всё это скажете, но давайте отложим этот момент. Во всём прочем мы, как мне кажется, прекрасно поладим.

— Но вы намереваетесь предельно осложнить мне это дело, не так ли?

— Да. Отцу следовало бы предупредить вас.

— Он предупредил.

— А вам следовало бы его послушать. Будьте с отцом очень предупредительны. Я уже встречала столько «правых рук» отца, что у меня выработалось скептическое отношение к ним. Но вы первый, кто сумел продержаться так долго и, похоже, намерен продержаться ещё дольше. Я очень много слышала о вас. Поздравляю.

— Я много лет мечтал познакомиться с вами. А рубрику вашу я читаю с таким большим… — Он остановился, понимая, что ему не следовало бы говорить об этом, тем более не следовало останавливаться.

— С таким большим?.. — мягко спросила она.

— С таким большим удовольствием, — закончил он, надеясь, что она не станет развивать эту тему.

— Ах, конечно, — сказала она. — Дом Айнсвортов. Вы его спроектировали. Извините. Вы оказались случайной жертвой одного из моих редких приступов честности. У меня они случаются нечасто. Вам это, конечно, известно, если вы читали мою вчерашнюю заметку.