Мария Илизарова - Про психов. Терапевтический роман Страница 34

В дальнем углу огромный пациент, на всех концертах исполняющий роль Высоцкого, совершенно неожиданно выскакивает из многолетнего амплуа и запевает Виктора Цоя.

Вокруг Лоры столпились женщины и разглядывают ее, трогают за волосы, задают вопросы. Катька, как профессиональный бодигард, перекрывает к Лоре проход и командует:

– Товарищи, со-облюдаем порядок, организованно возвращаемся в свои отде-е-ления!

Мориц счастлив и принимает восторги как заправская звезда. Паяц, все еще качаясь рядом в ритме «возлюби-то-что-есть», лукаво подмигивает Косулину:

– Ну и что я вам говорил, Александр Львович, полюбуйтесь, от вашего любимого учителя какой переполох! Устроил настоящий вертеп, лекарств не хватит успокаивать театралов наших.

Косулин в эту минуту готов с ним согласиться: слишком грубо нарушил Костя привычную схему: здесь больные – а тут здоровые, здесь власть и контроль – а здесь безответственность и детский сад. Привычный строй системы трогать нельзя. А тут свобода какая-то – возлюби то что есть… бред…

Майя Витальевна пробовала ускользнуть от Царицы, чтобы тихонько дать знать Косте, что спектакль ей очень понравился и она в полном восторге. Ей, с детства привыкшей все делать «как надо и как все», «не показывать плохие эмоции», «не говорить то, что думаешь», Костин спектакль как будто разрешил быть собой, хотя бы ненадолго. В толпе она пробирается к зеленому «маминому» жакету, но неожиданно натыкается на гордую спину Лоры. Они с Костей разговаривают и никого больше не видят. Не подобраться. А Майя заметила. И Лору, и Костин сияющий вид. Но, привыкнув не относиться к чувствам пациентов всерьез («все они могут быть продуктом бреда или психоза»), отмахивается от неприятной женской ревности («какая-то сумасшедшая, подумаешь»). Решает повременить со своими восторгами до возвращения в отделение.

Все устали и теперь суетливо засобирались, отложив обсуждение спектакля на потом. Косулин провожает взглядом Лору. Она кажется ему совершенно безумной: такие огромные у нее сделались глаза, и вся обычность, приобретенная в больнице за последние месяцы, исчезла. В чертах явственно проступает Богиня, прекрасная и величественная. Лора идет улыбаясь и пританцовывая.

Катька ведет ее за руку, заботливо намотав на длинную Лорину шею вязанный самолично шарф.

Морг

– Весело год начинается! Возлюби то что есть! – приветствует Косулин всех собравшихся около морга.

К моргу шли разными путями, чтобы никто не заметил. Не то чтобы нам нравилось курить именно около морга, но место это в больнице безлюдное, да и сюрреализм ситуации нам привычен. Правда, все равно казалось: все видят, что мы укуренные.

Косяк быстро кончился. Напряжение потихоньку отпускало. Косулин сделался ужасно гордый, напустил на себя вид папочки, как будто Костя и есть тот мальчик, который играл в детском садике роль Чебурашки.

– Во какой учитель! Я вам говорил?! Всех на уши поставил, почти революцию устроил!

Мы смотрим друг на друга с ощущением, что все изменилось, и сами мы как новые. После Костиного спектакля нельзя уже будет работать по-старому. Маски сброшены. Это то же самое, как если бы президент собрал всех агентов влияния и на всю страну по телику сказал им: ребята, хватит, мы же с вами всю страну уже продали, мы же ненавидим друг друга, и ни совести, ни будущего у нас нет! А потом признался бы, что ничего другого ему и предложить-то нечего, что такая наша судьба, и давайте любить то что есть, потому что могло быть и хуже. Или вообще не быть.

Что теперь будет – обсуждали в самых фантастических вариантах. Белла пристала к Косулину с выяснениями, почему Костя и Елений поклонились Лоре, имели они в виду, что Богиня – это именно она, и что все это значит. Косулин после Нового года не видел Лору и не знал, что она влюбилась в учителя. Но он догадался…

– Судя по всему, друзья, перед нами любовная история с политическим подтекстом! – сказал он голосом Морица. Вышло очень похоже, и все заржали. – Учитель влюбился в Богиню и преподнес ей в дар Революцию.

– Да не будет никакой Революции! – возмущается Шостакович. – У нас от революций иммунитет еще лет на двести. На х… революция-то? Чего делать-то с ней? Как вы вообще себе это представляете? Людей в белых халатах, назовем их условно «белые», расстреливают галоперидолом в больших дозах, а главный врач качается на кресте? Толпы сумасшедших выходят на улицы, бродят туда-сюда, радуются свободе, народ пугают, а потом чего?

– Да! Да! Да! А больницу бульдозерами сравнивают с землей, и на ее месте ставят мемориал «Павшим в боях за нормальность», – увлеченно продолжает Белла.

– А что с нами будет, вы подумали? – многозначительно спрашивает Агния.

– Да нас же во всем и обвинят! Скажут: психологи доигрались, возбудили пациентов, поддержали их враждебные настроения, не поняли ситуацию! Да, именно так и будет, – мрачно предрекает Косулин. – Пациенты место свое забыли, забыли, кто тут главный! И мы пойдем домой.

Тогда нам казалось, что изменения неизбежны. Что главный, увидев этот спектакль, попробует изменить систему, что появится уважение к пациентам, сочувствие друг к другу, что станет не так страшно работать творчески, индивидуально, рисковать, что пациентов перестанут кидать, как мячики, от одного врача к другому, а самих врачей, как пешки, переставлять в немыслимой логике, что все поймут важность работы друг друга и перестанут красть, а расширят штат и повысят зарплаты. Что больница перестанет быть местом, в котором ты несешь крест, а можно будет с удовольствием и со смыслом работать, что пациентам наконец-то начнут объяснять, что с ними происходит, что им будут говорить правду, а не набор противоречивых – утверждений. И делать это будут достойно и без стыда. Что прекратят инвалидизировать тех, кто попал сюда молодым, что действительно дадут шанс на обычную жизнь, а не убедят в неизбежности жизненного краха и неизлечимости. Что можно будет любить друг друга, а не бояться и не кучковаться маленькими враждебными группками. Эта надежда на высшую силу, воплощенную в фигуре главного, была среди нас чем-то вроде детской веры в то, что добро всегда побеждает зло. Стоит лишь донести несправедливость реальности до высших сил.

Мы никак не могли дойти до той степени личной зрелости, которая знает о бессилии и одиночестве верхушки айсберга. Много позже мы поняли, что эта вечная русская надежда прекрасно позволяет уничтожать всякое подобие власти, способной установить одни правила для всех. Этот многовековой самообман позволял нам оставаться в возрасте подростков, которые отрицают власть родителей и не согласны брать на себя никакой ответственности. Так нам было удобно и позволяло ничего не менять.

– Я даже плакала, – признается Белла.

– Я видел, – говорит Косулин. – Я тоже чуть не разрыдался, когда Мориц пел. Так грустно стало…

– Слушайте, я ничего не понял – что это за Богиня вообще, что за любовь, у кого с кем и за что? – спрашивает Шостакович.

– Пациент есть один, отец Елений в Костином отделении, я его смотрел еще давно, – рассказывает Косулин. – Так вот ему открылась Новая Богиня, за что его, сами понимаете, злые ортодоксальные силы бросили в больницу. Судя по всему, они все индуцировали друг друга. Массовый психоз, уверовали в Богиню новую какую-то. Ну и влюбились.

– Да в моем отделении сейчас пять или шесть богинь лечится! Тоже мне новость в дурдоме – богиня, почему именно эта пациентка? – удивляется Агния.

– Хороший пиар. – Все захихикали.

– Не пиар, а правильный возлюбленный! Так все хитро завернул, вроде она и не она это, не придерешься, – объясняет Косулин.

– Ага, – забоялся Пашка. – Сегодня Рождество вообще-то, а тут ересь настоящая, как бы нас всех на кострах не сожгли. Богиня-то языческая: принимает все как есть. Никакого тебе стремления к совершенству, высшим силам, иным мирам. Представляете, если этот психоз выйдет за стены больницы? Сначала вся Москва узнает о новой Богине, потом вся Россия…

– Вот это и будет настоящая революция! Я из этого спектакля понял только, что Богиня непроста и не признает лживых надежд. А! Я понял! Это Богиня Реальности! Во-о-злюби то что есть! – опять голосом Морица пропел Косулин.

– Точно. Очень похоже! Тогда, господа, я делаю официальное заявление. – Шостакович выкатывает свои черные глаза и обворожительно серьезнеет: – Мы, друзья, обязаны поддержать этот культ! Богиня Реальности – истинная Богиня психологов. По сути дела, мы те немногие, кто служит ей честно и со знанием дела. Мир лежит во лжи и иллюзиях! Возлюби то что есть!

– А-а-а-а! Я тоже так хочу, – решительно заявляет Агния. – Я тоже хочу, чтобы в меня кто-нибудь так уверовал! Са-аш! Я тебе не говорила раньше, но я – Богиня! Посмотри на меня внимательно! Видишь? Замечаешь? – Она подносит свое лицо прямо к лицу Косулина и упирается носом в его нос. Теперь у нее четыре глаза. А потом только один, но большой.