Вадим Чекунов - Шанхай. Любовь подонка Страница 34

Разревевшись с удивившей меня легкостью, повернулась и побежала в сторону общежития.

Я не знал, что делать.

Бежать за ней?.. Глупо.

Студенты, проезжавшие мимо на велосипедах, оглядывались с любопытством; некоторые останавливались, ожидали развития событий.

«Ты какого хрена уставился?!» – рявкнул по-китайски на ближайшего «ботаника» в очках.

Тот вздрогнул и что-то забормотал.

«Делом занимайся, а не за другими надзирай!» – распаляясь и переходя на рык, шагнул к нему.

Я бы, наверное, утопил его в речке, швырнув туда вместе с велосипедом, но «ботаник» оказался сметлив и резв: оттолкнулся ногой, привстал над седлом и налег на педали.

Гаркнув для острастки на остальных, я поступью старого гризли пошел в свое общежитие. Не хватало еще учинить драку посреди кампуса. Даже не драку, а избиение, и не как-нибудь, а чтобы преподаватель, да еще преподаватель-иностранец, отходил за милую душу студентов!

Стыдоба.

Хунвэйбинство наоборот.

«Ты, рыдая, убежала… Я ж задумчиво стоял…» – пробуя успокоиться, переиначивал строки классика.

Укрыться за иронией не получалось.

Промаявшись до вечера в одиночестве и отгоняя от себя мысль сходить за выпивкой в шандянь, отправил Ли Мэй смску.

«Хочешь – переезжай ко мне. Я куплю тебе собаку».

Ответ пришел быстро:

«Во-первых, даже у тебя, в „Вайго сушэ“, собак держать нельзя – университет. А во-вторых, и тебя и меня выгонят, как только узнают: ты лаоши, я студентка – так нельзя. А если еще и родители…».

«Но ты же не моя студентка!» – послал ей еще одно сообщение.

Телефон через минуту пиликну:

«Какая разница. Такие правила».

«Собаку завести – нельзя. Жить с любимой – нельзя… Что можно?» – пририсовав грустный смайлик, спросил я.

«Можно целовать меня. Сколько хочешь».

Мне понравился способ примирения – будто и не было ничего.

Улыбнулся и набрал:

«И на том спасибо. Ладно. Тогда я буду твоей личной Собакой…»

…Принесли сдачу. Запихиваю деньги в карман, прихватываю сигареты, вылезаю из-за стола, стараясь не качаться и держаться ровно. Процесс под контролем: машу рукой компании лаобаня. Те оживляются, машут в ответ. Лаобань опять трясет большим пальцем: молодец лаовай!

Когда я вываливаюсь из распахнутых передо мною дверей в городское пекло, изнывающая от жары девчонка-зазывала приветливо кивает мне, улыбается и смачно харкает на ступеньки.

«Кх-хх!»

Этот звук слышится в Шанхае на каждом шагу. Харкают все. Громко, часто и везде. Без малейшего стеснения. На улице, в магазинах, в метро, в ресторанах. В университетском автобусе коллеги харкают прямо в проход между креслами. Поэтому я, никогда не ставлю свой рюкзак на пол, всегда держу на коленях.

Прочел в одной местной газете статью «Звуки Шанхая». Людей опрашивали, какой звук, по их мнению, является для города наиболее типичным. Ответы меня поразили: там был и шум чэнгуй – шанхайского наземного метро, и звон колокольчика сборщика мусора, и гудки автомобилей, и даже шум ветра в аллеях парков… но, ни слова о «кх-хх!» Китайцы этого звука не слышат и не замечают, настолько он для них привычен и естественен, равно как и прилюдное ковыряние в носу.

Как-то раз на набережной один приличного вида молодой китаец в очках и белой рубашке, назвавшись художником-каллиграфом, упорно зазывал меня на свою выставку – «буквально в двух шагах отсюда». Рассказывал о тысячелетних традициях искусства и при этом ковырял в носу: извлекал оттуда содержимое, внимательно его разглядывал и раскатывал пальцами в миниатюрные колобки.

В тот раз я решил обойтись без прикосновений к прекрасному. Однако когда я пьян, мне на подобные мелочи наплевать, в прямом смысле. Сам могу харкнуть, от души.

Воображаю себя атомным ледоколом «Ленин»: пусть сбился с курса и слегка потерял управление, но я по-прежнему – внушительное и могучее судно, хотя и обшарпанное. Внутри меня клокочет готовый взорваться реактор – смесь байцзю и пива. Повсюду протечки масла и охладителя – футболка мгновенно становится мокрой. Лопаются трубы-сосуды, искрят и загораются нервы-провода. Включен аварийный режим. Красно-желтыми сполохами сигналят, когда я моргаю, об опасности веки.

Ощутимо качает.

Я прокладываю дорогу через крошево толпы.

Не оглядываясь по сторонам, перехожу улицу.

Хватаю за руль едва не влетевший в меня велосипед и что-то по-отечески мягко говорю его седоку. Шанхайская матерщина убога, но звучит смачно.

Делаю шаг и стукаюсь коленом о радиатор потрепанного такси-«фольксвагена».

Машина красного цвета, самое отстойное такси, в нем нет кондиционера. Из открытого окна на меня пялится смуглая рожа водилы.

Ограничиваюсь укоризненным: «Цао!» и выруливаю на тротуар.

Где-то впереди, за высотками, в серой дымке смога высится силуэт телебашни. До нее еще далеко, но она, будто маяк, подает мне сигналы. Мне кажется, я даже вижу бегущие от ее верхушки лучи – совсем как на пачке моих сигарет. Хотя пейзаж на пачке слегка устарел: рядом с башней отгрохали еще один небоскреб, похожий на пивную открывалку.

Мною вдруг овладевает онегинское беспокойство, хочется перемены мест, туда – в толпу ненавистных туристов, торгашей, приставал, разводил, зевак и проституток. В имперское величие набережной. В гулкое ущелье пешеходной улицы и праздную суету Народной площади.

Куда угодно, только чтоб не быть одному.

Курс взят.

«Вино какой страны вы предпочитаете в это время суток…»

В прохладном шандяне, что попадается на пути, с радостью хватаю с полки бутылку белого вина «Great Wall». Замечательная вещь, особенно в такую жару. В светлое время надо пить светлые, бодрящие напитки – таково мое искреннее убеждение. И настроение будет в полном порядке.

Сухое вино идеально ложится на байцзю, перебивает его мерзкий привкус, оздоравливает и укрепляет.

Главное, чтобы у кассира оказался штопор.

Штопора, конечно, нет – пожилая кассирша в полосатой рубашке-униформе уныло разводит руками. Снимаю обертку с горлышка, вспоминаю трюк «протолкни пробку пальцем». Наваливаюсь на бутылку– под неизменное «Ы-ы-ы!» зрителей. Немного вина выливается на прилавок, но кассирша лишь машет рукой: «не беспокойся!» – уверен, ей теперь есть о чем говорить с напарницей до конца смены.

Возле магазина ловлю такси. Вскидываю правую руку, приветствуя проезжающую технику в позе принимающего парад фюрера, и прикладываюсь к бутылке, которую держу в левой. Пробка внутри бутылки скачет, как спасательная шлюпка на волнах.

Ко мне подваливает модно стриженный парень. Субтильного сложения, с отменным «вороньим гнездом» на голове и в обтягивающей, розовой с красным футболке. Раньше я шарахался от таких – думал, гомики. Удивлялся их количеству на улицах. Теперь-то знаю, что это местные стиляги.

– Хэлоу! – помахивает паренек какими-то буклетами и сует мне один из них. – Ю лук вери стронг!

На красочной бумажке – реклама фитнес-центра: европейская красотка с гантелями, здоровенный мужик у тренажера Смита (фотка явно украдена из какого-нибудь «Масл энд фитнес») и пара азиаток в задумчивых позах.

– Итс фо ю! – напористо кивает модник.

На этом его английский иссякает. Он переходит на китайский, то и дело вставляя для убедительности «ю лук вери стронг!» Пальцем он тычет куда-то в сторону высотного дома с зеркальными окнами. Обычная практика: открылся новый зал, нужны клиенты и реклама.

Делаю хороший глоток из бутылки и склоняюсь почти к самому лицу паренька:

– Ты прав, парнишка. Я выгляжу сильным. Я только выгляжу сильным.

Смотрю на иероглиф «ли» на предплечье. Наверное, мне стоит добавить к нему еще несколько, например: «ли бу цун синь» – одна из местных пословиц.

Так китайцы говорят о человеке, когда тому не хватает сил.

Подъезжает такси – слава богу, не красное.

Желтое, мое любимое. Чистое, с кондиционером и толковым водителем.

Утомленно располагаюсь на заднем сиденье.

– Нихао! Вайтань, шифу!

Шифу – так называют здесь таксистов, вроде нашего «командир» или «мастер» – кивает и включает счетчик. Выкручивает руль, разворачиваясь через две сплошные. Прямо перед капотом такси шмыгают велосипедисты, но шифу не обращает на них внимания. Китайцы – мастера «миллиметража»: серьезных аварий я за все время тут не видал. Они случаются, конечно, но много реже, чем в Москве или Питере.

Какое-то время я разглядываю руки водителя. Длинный ноготь на мизинце – повальная мода. Насколько я знаю, это признак «аристократа»; такие ногти подчеркивают, что их обладатель физическим трудом от роду не занимался. Опять же, в ушах ковыряться удобно.

Шифу ведет машину, иногда удерживая руль раскрытыми ладонями. Раньше я боялся с такими ездить, а сейчас привык. Да и выпитого вполне хватает, чтобы не заморачиваться по пустякам.

Отпиваю уже успевшего согреться вина.

Буклет фитнес-центра выбрасываю под сиденье…