Тоби Янг - Как потерять друзей & заставить всех тебя ненавидеть Страница 34

В самом «Конде наст» британцев было столько, что даже пошли слухи, будто «Управление по вопросам иммиграции и натурализации» подумывает об открытии целого отдела для отслеживания тамошней ситуации. Большая часть главных редакторов Сая Ньюхауса были британцы, в том числе Тина Браун, Анна Уинтур, Джеймс Трумэн, Гарольд Эванс, Анти Дисней и Мэнди Норвуд, которые, в свою очередь, привезли за собой огромное количество соотечественников. Неудивительно, что «Гламур», дойная корова империи «Конде наст», произносится на английский манер.

Один случай убедил меня в том, как, оказывается, много моих соотечественников проживает в Нью-Йорке. Произошло это в 1999 году на День независимости. Я сидел в баре «Сансет-Бич», отеле-ресторане в Хэмптонсе, когда неожиданно меня осенило, что, возможно, британцев здесь больше, чем американцев. По правде говоря, «Сансет-Бич» располагается на Шелтер-Айленд, небольшом участке земли, который практически представляет собой британскую колонию. И в тот момент, когда фейерверки осветили небо, отмечая поражение Британии от рук американцев, я решил рискнуть. Я начал повторять: «In-ger-lernd, In-ger-lernd, In-ger-lerrrrnd…»[93] Через 30 секунд ко мне присоединилось столько людей, словно мы были на стадионе Уэмбли во время финала за Мировой кубок против немецкой команды.

Вряд ли будет преувеличением сказать, что британцы для ньюйоркцев то же, что австралийцы для жителей Лондона — какое бы особое место мы ни занимали однажды в их сердцах, теперь там обитает лишь одно желание — чтобы мы поскорее убрались восвояси. Они больше не могут выносить, как эти «лайми»[94] жалуются на то, какой отвратительный шоколад в Америке. Если он нам не нравится, то мы знаем, куда можем его засунуть. Каждый день в аэропорту Кеннеди самолеты извергают из себя тысячи любителей халявы из Британии, большинство из которых начинают жаловаться на отсутствие «мармита»[95] и «Эйч-Пи соуса»,[96] не успев даже пройти иммиграционную службу. И ведь их никто сюда не звал. Сколько раз мне приходилось слышать, как местные жители говорили британцам: «Послушайте, мы уже выставили вас один раз в 1776 году. Не заставляйте нас делать это снова».

Таким образом, ньюйоркцы начали ставить нас в один ряд с французами, итальянцами, греками, испанцами и немцами. Там, где однажды мы наслаждались привилегированным положением по сравнению с соседями по материку, нас теперь воспринимали как «евротраш». Однажды я попытался высказать коллеге из «Вэнити фэр», как это неуместно, процитировав знаменитый заголовок «Шторм в Проливе — Континент изолирован». Он вежливо рассмеялся и спросил, о каком проливе я говорю. Он даже представления не имел о том, что Британия расположена на островах и отделена от остальной Европы морским проливом.

Так каким же образом все настолько далеко зашло? Неужели британцы опустились до того, что теперь в Нью-Йорке стали неотличимы от остальных продувных европейцев, которые обуваются в Гуччи и носят часы от Картье? На самом деле на Манхэттене еще предостаточно англичан, которые могут похвастаться тем, как хорошо идут у них дела. В каждом номере «Тайм аут Нью-Йорк» появляется очередная заметка-пустышка о каком-нибудь ди-джее/антрепренере клуба/продюсере из «старушки» Англии, только что купившем просторную квартиру в ТриБеКа,[97] благодаря неожиданному успеху. Редакторы «Вог», «Харперс Базар», «Элль» и «Мадемуазель» — британцы, и ни один сезон на Бродвее не проходит без «открытия» нью-йоркскими критиками какого-нибудь британского актера-ветерана вроде Алана Камминга. Эти люди продолжают уверять, что Америка по сей день страна молочных рек и кладезь огромного количества талантливых и честолюбивых людей, как они.

Однако даже они признают, что за последние десять лет для британцев жизнь здесь стала намного сложнее, что делает их успех еще значительнее. «Я очень рад видеть недовольство англичанами, — сказал мне Саймон Дунан,[98] создатель знаменитых витрин самого шикарного универмага «У Барни». — Я приехал в Америку в 1977 году, и мне все сходило с рук из-за моего британского акцента. Идея, что англичане интересны по своей природе, доживает последние дни».

К концу 1995 года, когда я продолжал топтаться в первой комнате, меня совсем не радовала перспектива окончания нашего «особого» положения. Британцы постепенно превращались в очередную этническую группу, дерущуюся за свой кусок американского пирога, не отличимые от пакистанцев, нигерийцев или албанцев. Глядишь, мы скоро начнем работать водителями такси, подумал я. И вспомнил, что мой дед по материнской линии, Рейсли Мурсом, во время Второй мировой войны работал в Вашингтоне водителем такси. Боже! Неужели я обречен повторить его судьбу?

17

Как важно быть геем

Вернувшись в Нью-Йорк в начале 1996 года, я был решительно настроен начать все с чистого листа. Мой шестимесячный контракт с «Вэнити фэр» подходил к концу, а с тех пор, как я поссорился с Грейдоном, о замещении мной Эйми Белл на время ее декретного отпуска даже не упоминалось. Что же касается желания Сая встретиться со мной, об этом давно забыли. Поэтому если я хотел продолжить работу в журнале, мне было необходимо найти для себя более серьезное занятие, чем простые подписи к фотографиям.

Я все еще считал, что Грейдон пригласил меня, чтобы добавить журналу немного непочтительного юмора, некогда свойственного «Спай», поэтому продолжал забрасывать его идеями смешных статей. Например, вот что я послал ему 22 января:

Дорогой Грейдон.

Насколько сложно в наши дни и нашу эпоху стать человеком, отвергнутым обществом? Почему бы мне не попытаться это выяснить? Как тебе идея за 24 часа своим антисоциальным поведением настроить против себя как можно больше людей? Я бы начал свой день в 8 утра с посещения Общества анонимных алкоголиков, размещенного на Пери-стрит в Уэст-Виллидж, чтобы во время действа, когда какой-нибудь бедолага будет развлекать честную компанию рассказом о своих несчастьях, демонстративно открыть банку пива. С 9.00 до 10.00 утра я бы обошел как можно больше филиалов «Бургер Кинга», спрашивая в них дорогу к ближайшему «Макдоналдсу». В 11.00 утра я бы отправился с собакой на прогулку по Мэдисон-авеню между Пятьдесят пятой и Шестьдесят пятой улицами, который стал эпицентром магазинов модной одежды от-кутюр, чтобы псина загадила весь тротуар. Разумеется, я откажусь за ней убирать и вдобавок спущу с поводка. В полдень прогуляюсь по Бродвею, одетый в норковую шубу, даже не ступив на тротуар. Я бы установил на Саттон-Плейс палатку, торгующую порнофильмами. А отправившись на спектакль «Смерть коммивояжера», я бы сделал так, чтобы мой пейджер, мобильный телефон и наручные часы начинали гудеть, звенеть и пищать через каждые пять минут. На обед я бы двинул в самый дорогой ресторан, который специализируется на здоровом питании, и, заняв самое видное место, закурил бы «Кохиба».[99] И наконец, в 7.00 утра, поставив машину в тихом спальном районе, я бы снова и снова включал сигнализацию, открывая дверцу. Естественно, я надеюсь, что «Вэнити фэр» возместит все мои расходы, оплатит больничные счета и заплатит залог, чтобы вытащить меня из тюрьмы.

Неудивительно, что он не пошел на такое. Но теперь я исчерпал все идеи, и единственное, что мог предложить, — собирать материал о какой-нибудь голливудской звезде. Со стороны это может показаться весьма безобидной сделкой, но Грейдон обжегся однажды, когда в 1992 году отправил Линн Барбер взять интервью у Ника Нолта. Она встретилась с ним в его доме в Малибу, и, по ее словам, они вполне дружелюбно проговорили два часа. «Хотя это было не самое блестящее интервью, — вспоминала она позже, — но оно прошло неплохо, и, кроме того, у меня было достаточно подноготной информации, чтобы сделать его интересным».

На следующий день ее разбудил сотрудник «Вэнити фэр», требующий рассказать, что случилось. Оказывается, Нолт был вне себя и отменил запланированную на то утро фотосессию с Анни Лейбовиц, заявив, что не желает иметь дела с журналом. Его пресс-агент Пэт Кингсли сказала Грейдону, что отныне она не допустит Барбер ни к одному из своих клиентов. А так как в их число входили едва ли не все мегазвезды Америки, с карьерой Барбер в качестве голливудского интервьюера было покончено навсегда.

Когда-то я уже пытался брать интервью для журнала у известного человека — романиста Мартина Эмиса, но из этого ничего не получилось. Впервые я встретил Эмиса в 1986 году на церемонии «Бритиш пресс эвордс», где мы оба были «одобрены» за работу в «Обсервере» — он в категории «Критик года», я в категории «Дебютант года». К сожалению, в тот год были награждены очень многие журналисты «Обсервера», поэтому газета заказала два отдельных стола, и я оказался за столом «В», а Эмис — за столом «А». Однако к концу ужина я заметил рядом с ним пустующее место и, закурив сигару, направился к нему. Наглости мне было не занимать.