Канта Ибрагимов - Детский Мир Страница 34

Невольно вспоминая прошлое, Анастасия Тихоновна, очень долго, будто изучала, смотрела на этот злосчастный мешок, лишь потом, медленно, перевела встревоженный взгляд на пришельца. Конечно же, годы взяли свое, и встреть она этого пожилого мужчину в толпе, может быть, и не узнала бы. Однако это был Женя, и несмотря на возраст (она сравнила с собой) он здорово сохранился; еще румянец на щеках, и хоть очки, а глаза еще ясные, живые, и волосы, не такие же густые, да как и раньше, рыжие, выкрашены — к чему? Вот только ссутулился, а так — просто молодец — войны его не коснулись, видать, хорошо жил. И бабушка Учитал, как ее называл Мальчик, никогда прежде вроде бы такого за собой не замечала, а сейчас, увидев некогда нареченного перед Богом, она его не то чтобы еще больше возненавидела, она его просто стала презирать, как человека.

Однако, хоть и поздно, и ей это ныне ни к чему, он все-таки явился, и явился не куда-нибудь, а в неспокойный город Грозный, и инструмент привез. Может, совесть под конец жизни появилась? В любом случае он под окнами, ищет ее, и ей не хотелось бы, да деваться некуда.

— Вы не меня случайно ищете? — специально не называя ни старую, ни новую фамилию, официальным тоном крикнула Афанасьева.

Он явно опешил, на лице гримаса, то ли боль; и, вроде бы, уже видел он ее по телевизору, да, наверное, он воочию до сих пор представлял ее молодой, красивой, а тут — дряблая старуха. Право, длилось это мгновение; как заправский артист, он в момент преобразился, уж очень широко, по-родственному улыбнулся, сделал театральный жест поклонения кавалера, и, словно молодой ухажер:

— О! Настя! Анастасия! — не вписывающаяся в окружающую разруху напыщенность интонации.

Так получилось — в этот день на обед и Роза с работы пришла. В честь столичного гостя все, что было, на стол выложили. Да гость оказался чересчур разборчив в еде. В последние годы он потребляет лишь мед, творог, кисломолочное, только не молоко, а в основном, предпочитает свежие овощи и фрукты. Из перечисленного в наличии репчатый лук, капуста, и та квашеная.

— Вы не волнуйтесь, не волнуйтесь, — все время улыбается гость, но видно, что это ему дается с трудом, и он даже к кружке прикасается с некой брезгливостью. — Я частенько голодаю целыми неделями. Пью, как сейчас, лишь кипяченую воду, — он сделал глоток, сморщился. — А вы, Анастасия, не пробовали голодать? В нашем возрасте очень полезно, — он сделал еще один глоток кипятка со свистом. — Вот только вода здесь со странным вкусом и, запашком.

— А это Сунжа так пахнет, — пояснил Мальчик.

— Вы из реки воду пьете? — смятение на лице гостя, больше он к кипятку не притронулся, твердо перешел на «весьма полезное» сухое голодание.

Обычно и во время еды бабушка что-то передавала, учила Мальчика жизни. На сей раз она и слова не проронила. А Розе неудобно, даже стыдно, гостя не так на Кавказе встречают:

— Мальчик, пойдем на базар, — предложила она, — для гостя особую еду купить надо.

Когда остались одни, приезжий подошел к окну, особо не высовываясь, долго осматривал панораму разрушений:

— Да-а, не ожидал я, не ожидал я такого увидеть, — наконец сказал он, хрустнув при этом костяшками пальцев.

— Что, не ожидали меня такой найти? — наконец заговорила Афанасьева. — А ведь вы и по телевизору меня, вроде, видели.

— Да нет, что вы! — не оборачивается гость. — Я о городе, как после войны.

— А что ж здесь, если не война?

— Ну, по телевизору все как-то иначе.

— Красивей, моложе.

— Я о городе, — он кашлянул, обернулся. — Как-то гуманней, — подошел к столу, и совсем иным тоном вновь переходя на «ты». — Настя, Анастасия, здесь жить просто невозможно. Как ты здесь, в этой дыре очутилась и застряла?

— Не без вашей помощи, — сдавленно-утробным голосом.

— Моей?! — он напустил мину непонимания на лицо, но видя, что на него даже не смотрят, сказал задумчивое: «м-да», скрипя старым диваном, сел напротив нее. — Настя, если можешь, прошлое забудь, прости. Гм, я приехал, а сюда мало кто посмеет сунуться, искупая свои грехи и надеясь вызволить тебя из этого ада.

— И давно вы стали ад и рай признавать, — едва заметная ирония. — Насколько помню, вы, да и ваши родители — убежденные атеисты. Даже венчаться со мной еле согласились.

— Времена были иные, коммунизм!

— Времена те же, «коммунизм» переиначили, просто вы состарились, и волей-неволей думая о грядущей смерти, и там хотите теплое местечко ухватить.

— Я вас не узнаю, не ожидал! — вскочил гость. — Вы были в тюрьме. А времена были, действительно, страшные, послевоенные. Сталинизм! Всюду сыск.

— И как же вы умудрились вместе со скрипкой скрыться? — уже не ирония, а сарказм в ее тоне.

— Настя, — он вновь сел, нервно теребя пальчиками, долго молчал, взял кружку, но пить не стал, и совсем потупившись, согнувшись, пуская слезу, стал говорить о прошлом, да совсем не так, как это знала Афанасьева.

В 1947 году, после того как внезапно скончался отчим Анастасии Тихоновны — сердце двоюродный брат отчима сообщил матери, что у него на подмосковной даче запрятаны скрипка, рукописи и еще кое-что. Скрипкой уже интересовались, искали, посему мать Афанасьевой не знала, как ей с нею быть. И в это время свои услуги предложил Женя, он тоже давно оценил уникальность инструмента.

Несмотря на то, что дочь в письмах из тюрьмы уже и не упоминала о женихе, чересчур набожная мать считала, что молодые пред Богом повенчаны, Им благословлены, и это раз и навсегда. Значит, Женя Зверев родной, и ему, а не престарелому брату мужа лучше доверить то, что так самозабвенно любила дочь. Больше ни скрипки, ни самого Жени никто не видел. Правда, мать, вопреки своим предубеждениям, исполняя волю дочери из тюрьмы, ходила много раз к этим «безбожникам» — родителям Жени, они твердили одно — единственный сын уехал на гастроли за Урал, с тех пор лишь одно письмо, сами сына разыскивают.

А в конце 1948 года на свидание с Анастасией Тихоновной, в ту далекую северную глушь Печорского края, прибыл сам Столетов. И якобы интересовался ее судьбой, да на самом деле, как без труда поняла Афанасьева, его интересовала только судьба утерянной скрипки. И еще поняла она, что инструмент интересует не самого Столетова, а кто-то в этих поисках его неволит и понукает.

Через полгода, уже комариным летом 1949 года, Столетов прибыл к ней на зону вновь, и после этого, за полтора года до истечения срока, Афанасьеву досрочно освободили из заключения, и, как ей строго предписал пожизненный командир — всеми силами надо найти жениха.

Не год и не два моталась Афанасьева по огромной стране в поисках Жени. И знала, что не только она и Столетов, а гораздо более значительные люди заняты тем же, но сами они не ездят, лишь приказы отдают.

Их усилия ничем не увенчались. Правда, они напали на его след, он пропал где-то за границей, куда Женя умудрился бежать. В общем, пропал. Хотя мать Анастасии Тихоновны до самой кончины не сомневалась: вот-вот он сам объявится, что в конце концов и случилось.

— И как ты умудрился фамилию поменять так скрыться? — повторила вопрос Афанасьева, дальнейшего она не знала.

— Конечно же, гость не все рассказал, как было, она кое-что сама домыслила. Оказалось все очень просто. Скрипка, точнее мешок, был тщательно замурован в гараже. И никто не догадался обыскать гараж рядового инженера, кем являлся отец Жени.

Связь с родителями, хотя и редкая, раз в году, у Жени была. Свой побег родным он объяснил тем, что его преследуют подельники Афанасьевой, тоже уголовники, как и его бывшая невеста.

Зверев знал, что его уже ищут или скоро будут искать. Он действительно ездил по стране с гастролями, все время ожидая преследования, и не раз сожалел, что присвоил скрипку, и готов был ее отдать, конечно же под нажимом и за вознаграждение за сохранность, но только не Афанасьевым, о которых он пытался позабыть.

В итоге судьба привела его в Ленинград, где ему сделали предложение быть основным фортепианным солистом оркестра военно-морских сил СССР. На первом же концерте он покорил неискушенную публику. И некий военный адмирал, по-барски хлопая его по плечу, представил Женю своим супруге и дочери, последняя, между прочим, тоже всерьез занимается музыкой, тоже учится в ленинградской консерватории.

Позже он, конечно, же вспомнил, что Анастасия куда искуснее в музыке и гораздо привлекательнее. Но дочь адмирала есть дочь адмирала. Недаром Жене по курсу актерское мастерство, а это очень необходимо для гастролирующего артиста, имел только «отлично». В ход пошли и знания, и природное обаяние, и предложение «позаниматься лично с дочерью». Словом, Женя покорил не только адмирала, его супругу, но и дочь. Свадьбы еще не было, но она намечалась. А до этого сводный оркестр военно-морских сил должен был проехать с показательными гастролями по портам Европы. В Польше и в Германии ему не понравилось, видать, эти страны еще не оправились после войны. А вот Дания свела с ума. В Швеции он вообще был в восторге, а в Англии уже сбежал, попросил политическое убежище.