Монго Бети - Помни Рубена. Перпетуя, или Привычка к несчастью Страница 34

Он сделал паузу и три раза подряд глубоко затянулся, выпятив грудь; потом снова заговорил, то и дело оборачиваясь и потихоньку сплевывая через плечо: такая уж была у него привычка.

— Ну, Мор-Замба, тебе небось и во сне не снилось дельце, что мы сегодня провернули? Верно я говорю? А ведь у меня в запасе немало других штучек почище этой, я обучу тебя еще и не таким фокусам. Тебя-то я не отпущу.

— Вот повезло парню! — вздохнул Алу.

— Это уж точно, — продолжал Робер, все больше распаляясь, словно от вина. — Это уж точно, Мор-Замбе повезло. Я и сам это знаю. Посмотри-ка на него, посмотри-ка на этого молодца! С тех пор как я держу его при себе, никто не смеет ко мне сунуться, все мои недруги словно сквозь землю провалились. В прошлом году, в эту самую пору, на меня уже было совершено три или четыре покушения. Тогда ты, Алу, был подле меня, да только ни на кого ты не смог нагнать страху: ведь никогда еще на меня не нападали так часто. А как только твое место занял Мор-Замба, свершилось чудо! Я обрел покой. Между тем мне приходится обделывать точно такие же славные дела, что и в прошлом году, а может, и похлеще.

— А кстати, — отважился спросить Мор-Замба, — чем мы теперь займемся? Неужели будем снова воровать?

— Вот именно! — расхохотался Робер. — Золотые слова: «будем снова воровать»! И больше всего меня радует то, что воровать мы будем еще целых два месяца. Послушай меня, малыш, послушай, что я тебе скажу: я сам называю цену тюка хозяину, он ведь никогда не занимается весами, хотя считать, наверно, умеет, на то он и грек. Но только цена эта всегда ниже настоящей, и ему это известно, мы заранее сговорились. Стало быть, в накладе он не остается, так что за него можешь не беспокоиться. Не знает он лишь одного — что и я даром время не теряю, что я обделываю свои дела не хуже его, а уж как — это ты сам видел. Так что не беспокойся, малыш: если бы нашлась настоящая управа на мошенников вроде нас, белые получили бы по заслугам в первую очередь. И запомни вот еще что: одно дело — когда крестьян обкрадывает белый, совсем другое — когда этим занимаюсь я. Он как следует обирает нас и отправляется восвояси, увозя с собой все, что нахапал. А что делаю я? Ведь я возвращаю крестьянам эти денежки в обмен на их дочерей! Или забираюсь в самые дальние деревни и привожу туда соль, мыло, ткани — и таким образом избавляю их от необходимости на много дней оставлять дом и самим тащиться в город. Вспомни-ка, не случалось ли нам торговать в таких местах, где белых и видом не видывали? И разве не были нам рады крестьяне? А?

По окончании сезона уборки, то есть в начале февраля следующего года, Робер распустил свою команду. Расстался он и с Алу, предварительно устроив у себя в Кола-Коле прощальную пирушку, как того требовал обычай. На нее были приглашены Фульбер, чья роль в минувшей кампании хоть и не выставлялась напоказ, но была весьма плодотворной, Мор-Замба, без которого великий мошенник не мог теперь и шагу ступить, и, разумеется, сам Алу. После ужина Робер ненадолго отозвал Алу в сторонку, чтобы дать ему кое-какие наставления, без которых, как он сам тут же признался, нельзя было обойтись, а потом вернулся к гостям. Вид у него был озабоченный и усталый.

— Этот Алу, — доверительно сказал он Мор-Замбе, — приходится мне родственником: он младший брат моей первой жены. Он загреб добрую сотню тысяч франков во время этого карнавала, который только что окончился. Я посоветовал ему начать собственное дело, но боюсь, что повторится то же самое, что и в предыдущие годы. Это закоренелый пьяница. Он в три недели промотает все свои денежки, а потом — вот увидишь! — вернется к нам. Предел его мечтаний — окончательно обосноваться здесь, у меня, под крылышком своей сестры, этого он и сам не скрывает. Короче говоря, он хочет сесть мне на шею. И вот он заявляется, устраивается. Выгнать его я не могу, вот я и обращаюсь с ним, как со слугой: «Алу, сбегай туда-то и туда-то!» или: «Алу, накрой на стол, время обедать…» А он злится, как ты прекрасно знаешь. Однако я считаю, что он — прирожденный холуй. Раз уродился тупицей, так и прислуживай другим, да при этом не кобенься. Но я женат на его сестре и поэтому должен с ним нянчиться: он, видите ли, приходится мне шурином!

Теперь, оглядываясь на прошлое, Мор-Замба задается вопросом: а не был ли сам Робер чем-то похож на Алу? Не рискуя впасть в противоречие, он предполагал, что этот человек, которым он в свое время так восхищался, был находчив, изобретателен и целеустремлен лишь тогда, когда работал под крылышком белого хозяина, и становился нерешительным, вялым, пустым, тщеславным и бездеятельным, как только окончательно расставался с ролью подчиненного, пусть даже эта роль была случайной.

Именно так и произошло на следующий год, как раз в конце уборочной кампании. Это было то самое стоящее дело, какого ждал Мор-Замба, — по крайней мере таким оно показалось бывшему узнику лагеря губернатора Леклерка, которого в окружении Робера за глаза называли деревенщиной.

Робер и Фульбер приобрели пятитонный грузовик Т-55 марки «ситроен», и при компетентном участии Жана-Луи произошла торжественная церемония с последующей роскошной пирушкой. Во время этой церемонии они договорились о совместном владении машиной. Впрочем, договор этот покоился на довольно туманной основе, поскольку через некоторое время друзьям пришлось расстаться при весьма драматических обстоятельствах, которые долго служили предметом пересудов в Кола-Коле.

Наступил мертвый сезон, когда местные базары открывались всего дважды в месяц. Теперь Фульбер и Робер были сами себе хозяева и отваживались забираться в самые глухие места на борту своего механического чудовища с тремя задними мостами — их единственного компаньона, такого же отчаянного, как и они сами.

Мор-Замбе и другим парням, черным и белым, постоянным служащим или временным подручным Робера, запомнились бесконечные стоянки под палящим солнцем на пустых рынках в тщетном ожидании случайного покупателя, у которого чудом окажутся деньги.

Запомнились уморительные картины непрерывных баталий господина Альбера с доблестными жителями Эфуланского края: удобно устроившись в кузове, храбрый приспешник Робера подбадривал их на ходу воинственными выкриками.

Не в силах в одиночку справиться с пятитонкой, Фульбер взял себе двух напарников, но один из них вскоре отказался от этого нелегкого занятия, а другой сломал обе ноги, свалившись с подножки: машина шла на полной скорости, а он был сильно навеселе.

— Почему бы тебе не заменить его? — обратился к Мор-Замбе Робер. — Мысль совсем неплохая: ты научишься водить машину, а когда получишь права, я, наверно, смогу наскрести денег на второй грузовик и доверю его тебе. Таким образом, мы с тобой не расстанемся вовеки.

И вот Мор-Замба стал учиться на шофера. В те времена это было сопряжено с такими испытаниями, таило в себе столько опасностей и неожиданностей, что бывшему каторжнику пришлось напрячь все свои физические и духовные силы, чтобы не только уцелеть, но и развить в себе акробатическую ловкость, которая считалась первейшим условием для вступления в корпорацию шоферов.

Целиком поглощенный высокими задачами, которые ставила перед ним столь благородная миссия, шофер-наставник все второстепенные заботы перекладывал на плечи ученика — этого, как его называли, «мотор-боя», чья судьба воплощала все тяготы и радости шоферского племени. Он был одновременно и служителем своего грузовика, и его целителем, и ангелом-хранителем, и распорядителем, а заодно — и акробатом на этих передвижных подмостках, стремительных и зыбких, как сама жизнь. Можно сказать, что провидение создало «мотор-боя» единственно ради развлечения толпы пешеходов, запрудивших недавно заасфальтированную дорогу между Фор-Негром и Эфуланом. Провидение усеивало его путь всевозможными испытаниями, чтобы он мог продемонстрировать свои таланты и ошеломить прохожих, падких до всяких зрелищ.

Скажем, грузовик должен был вот-вот тронуться с места. «Мотор-бой» стоял наготове, не сводя глаз с заднего колеса, иод которое был подложен тормозной клин, и стараясь не упустить того мгновения, когда рычание мотора внезапно замирало, превращалось в пронзительный визг, говоривший о том, что сработало сцепление; тут колесо начинало чуть заметно подрагивать, а потом ходить из стороны в сторону — и «мотор-бой» мог приступить к опасному фокусу.

Он бросался к машине, быстро нагибался, выхватывал клин из-под колеса и, распрямившись, закидывал в кузов. Потом, приноравливая свой бег к убыстряющемуся движению машины, наш герой вцеплялся правой рукой в верхнюю планку борта, а левой — в ближайшую перекладину и кошачьим прыжком вскакивал на подножку. Все это проделывалось так быстро, что грузовик не успевал перейти с первой скорости на вторую.