Назира Раимкулова - Останься со мной навсегда Страница 34

— Я поменяла детей… Когда Алие принесли ребенка на кормление, она заподозрила неладное, но я убедила её, что так бывает после родов, но разве сердце матери обманешь. Она так и не смогла до конца принять тебя. Это моя вина! Девочка! Я виновата перед всеми вами, перед твоим отцом, перед сестрой своей умершей, перед тобой и перед Наристе!

— А причем тут Наристе? — у Анары перед глазами все поплыло от слез.

— Наристе и есть та женщина, которая умирала… Она две недели лежала в коме и мы не до конца были уверены, что она выживет. Она твоя настоящая мама!

— Нет! Нет! Этого не может быть! — закричала Анара и в слезах выскочила из кабинета Тамилы. Она пронеслась мимо ничего непонимающей Жаныл.

Следом за Анарой на улицу выбежала заплаканная Тамила:

— Анара! Анара! Подожди!

Но девушка даже не оглянулась, Тамила так и осталась стоять возле клиники. Жаныл ринулась следом за племянницей.

Анара мчалась, не разбирая дороги, слезы застилали её глаза, и она сталкивалась с прохожими, которые недовольно прикрикивали ей вслед и прокручивали пальцем у виска.

Как же ей было в этот миг больно, и эта боль усиливалась с каждой минутой от осознания своей причастности. Всю свою неосознанную жизнь она стремилась обрести недостающую душевную пристань, в которой она могла бы найти успокоение. Она искала гармонию и красоту, но в захлестнувшей её ненависти сама стала орудием разрушающим природу человеческого бытия — мизантропия вот — название тому, что так долго пыталась скрыть за своими поступками Анара. Когда же могло с ней это случиться? Ведь она всегда любила природу и принимала на веру даже незнакомые ей законы бытия. Конечно, она не была ярким представителем филантропии, но ей не чужды были гуманность и сострадание. Так, когда же эта метаморфоза могла с ней произойти? Её организм с самого начала стал отторгать внешнее вторжение на своём ареале существования, с момента информирования её мозга о существовании внешнего раздражителя, включился механизм уничтожения. Теперь Анара отчетливо понимала, что именно она стала причиной искривившей доселе гармоничную картину мировосприятия, что только её ущемленное эго, детонировав взрывной волной, смело всё в радиусе её жизненно важной территории. А теперь, узнав некоторые моменты своей жизни, она сама сложила несложный, казалось бы, пазл. Она с самого своего рождения и была убийцей, и та серая птица, приснившаяся ей зимним утром, так и несумевшая подняться к солнечным лучам, это она и есть — потерянная птица с бегающими и ищущими жизни зрачками, провалившаяся в пропасть своих эгоистических кукушкиных интересов. Как случилось так, что внутреннее чувство не подсказало ей, что судьба не просто так посылает ей знаки, что они, как навигаторы указывали ей и давали предостережения? Почему именно на её долю выпало это испытание? Из миллиона жителей этого города именно над ней разверзлись небеса, и разразился гром, и теперь она поверженная, как та испуганная птица из сна, падает в самую глубину бездны. Она была растоптана и распята на кресте своего самолюбия, которое отождествляло до этого дня превосходство над другими, в первых рядах поверженных ею. Мысли, как высоковольтные линии, перегруженные избыточным напряжением, скользили и болью отдавали в каждом нейроне мозга, она уже не успевала их упорядочить, да и не было ни сил, ни желания этим заниматься, хотелось просто бежать, бежать от них, от себя, ото всех…

Анара не помнила, как оказалась дома, как в тумане срывала со стены сделанные фотографии. Она очнулась, и первым, что увидела перед собой — было искривленное и испуганное лицо Жаныл эже и затем поодаль заплаканную Тамилу, сидевшую и причитавшую на стуле.

— Очнулась? Ну, хорошо, хорошо… а то перепугала ты всех нас… — с облегчением выдохнула Жаныл эже.

В комнату заглянул санитар:

— Ну, ладно, мы поехали, все будет хорошо.

— Да, да спасибо, — Тамила вышла в прихожую и еще о чем-то переговаривала с приехавшей бригадой скорой помощи. Затем, закрыв за ними дверь, она вошла в комнату.

Увидев её, Анара отвернулась. Жаныл эже нежно гладила Анару по голове и все шептала: — Всё будет хорошо, девочка моя, все будет хорошо… Анара впервые за долгие годы захотела обнять тетку, она обняла её за шею и словно маленькая девочка всхлипнула.

— Ну, все, все… — Жаныл эже украдкой вытерла проступившую слезинку. Через некоторое время Анара уснула, подействовал сделанный укол.

Поздно вечером на кухне пили чай, никто не смел нарушить молчание, пока, наконец, Жаныл эже не решилась прервать тягостное молчание.

— Анара, что с тобой происходит?

Анара исподлобья посмотрела на тетку, злости и раздражения не было, была лишь горечь. — Ничего страшного, я просто все испортила…

— Еще не поздно все исправить, или ты оставишь все как есть? — Жаныл эже пристально посмотрела на племянницу.

— Наверное, уже поздно что-либо исправлять… Надо было с самого начала это сделать, правда, Тамила эже?

Жаныл эже изумленно смотрела на обеих, затем с грохотом, придвинув стул ближе к столу, раздраженно сказала:

— Мне кто-нибудь объяснит, в чем дело?

Тамила, до сих пор молчавшая, подыскивая слова, начала свой рассказ. Когда она закончила, Жаныл эже, схватившись за голову, стала расхаживать широкими шагами по комнате и причитать:

— Боже мой! Да, что же это такое творится? Где же это видано, чтобы мать без её согласия лишали ребенка? Ты же сама врач Тамила? Да еще какой?! Тот, который дарит, а не лишает жизни! Как ты могла?!

— А что мне оставалось делать? — виновато оправдывалась Тамила, — а если бы Наристе тогда умерла? Девочка могла бы остаться навсегда сиротой!

— А сейчас, она кто, по-твоему? Сирота! При живой-то матери! — Жаныл эже села на диван и покачала головой, — а Наристе знает?

— Нет… Я хотела… но не смогла. После смерти Алиюши Атаю было тяжело, и я не могла допустить, чтобы он остался совсем один…

— Тоже мне, мать Тереза! Может быть, мой брат не мучился бы столько лет из-за твоей трусости… Разве он заслужил это? Каково ему будет узнать всю правду, что его наст… — Жаныл эже остановилась, она поняла, что допустила оплошность.

— Да, Жаныл эже, вы правы, мой папа всю жизнь воспитывал меня, чужого ребенка, как родного. — Анара мучительно переживала, и сейчас в ней шла внутренняя борьба между здравым смыслом и растоптанным самолюбием. — Теперь я хотя бы знаю, кто моя настоящая мама, но не знаю, кто мой отец…

Тамила словно оправдываясь:

— Когда Наристе поступила со схватками, она ничего об этом не говорила, да и в паспорте у неё не было никакого штампа.

— Что скажем Атаю? Где искать Наристе? — Жаныл эже опять закачала головой.

— Я думаю, папа должен знать правду. Он столько лет жил в незнании. Ведь если бы не случись смерти той новорожденной девочки, вероятность гибели моей матери была бы минимальна, ведь так? — Анара вопросительно посмотрела на Тамилу.

— Знаешь, Анара, всё предрешено свыше, то, что случилось должно было случиться… Сейчас некогда искать виноватых, надо исправлять ошибки.

— Жаныл эже обняла Анару за плечи, — если мы будем сейчас сидеть и размышлять, кто виноват, мы только упустим время, а оно сейчас дорого стоит… Тамила, какой срок у Наристе сейчас?

— Она в начале июля должна родить… Я ей говорила, она снова рискует, на этот раз у неё небольшие шансы… Но она меня даже не стала слушать… — Тамила опустила голову и стала нервно перебирать пальцами носовой платок.

Разговор длился до поздней ночи, все пришли к решению начать поиски Наристе до приезда Атая.

За окном блеснула молния. Июнь вступил в свои полные права. До самого утра шёл ливень, который размягчил почву, и утром тяжелые капли ночного дождя скатывались с еще не совсем окрепших листьев деревьев и с плюханьем падали на осоку, которая от тяжести принятого на себя водяного потока, лежала на земле обессиленная и изможденная.

Наристе каждый вечер прогуливалась по улице, в последнее время ей все тяжелее давались эти прогулки, сопровождавшиеся болью и тяжестью внизу живота: ребенок толкался все сильнее. Он был чрезвычайно подвижным и каждый раз, когда он поворачивался, для Наристе был болезненным, тогда она сама себя успокаивала и гладила по животу: Ну, что ты, малышка? Успокойся, а то маме больно… — улыбаясь и дождавшись пока боль стихнет, говорила Наристе.

Когда она приехала в родительский дом и зашла к соседке за ключами, та разохавшись, обрадовавшись приезду Наристе, стала рассказывать о последних изменениях в городке. Попив вместе чаю, женщины пошли открывать дом Наристе.

— А я один раз в неделю прихожу цветы поливаю, а так иногда и пыль протру, все равно ведь никто не живет, а дому уход нужен, он же без жильцов, как без души… А ты сама как поживаешь, Наристе? Как муж? Слышала ты замуж вышла? — как и все, наверное, жители маленьких городков, скорее похожих на поселки, соседка бесцеремонно расспрашивала о житие-бытие Наристе. Это была грузная, пожилая женщина с натруженными тяжелыми руками тётя Ира. Сколько помнила её Наристе, она всегда была такая, словно и не менялась никогда. Она жила через дом и когда Наристе уехала учиться, только тётя Ира и не давала матери Наристе одиноко коротать вечера. Она приходила к ней, и после чаепития женщины усаживались играть в карты. А потом мамы не стало, но тётя Ира всё равно каждый вечер приходила к ним домой и разговаривала сама с собой…