Клара Санчес - Последнее послание из рая Страница 34

Один из своеобразных клиентов, чтобы не называть их все время в одних и тех же выражениях, – это некая сеньора, которая сейчас, зимой, одета в бежевое пальто с широкими лацканами и подпоясана поясом, из тех, которые завязываются узлом. Ее волосы слегка растрепаны ветром. Сначала я выдавал ей видеофильм, который обычно прячут в сумку, и она расплачивалась со мной, не глядя мне в глаза, словно достаточно посмотреть друг другу в глаза, чтобы очутиться в ситуации, изображенной в фильме. Но сегодня я улыбнулся ей и даже позволил себе пожелать ей развлечься. На что она ответила:

– Моего мужа это очень возбуждает.

И эта ее попытка возбудить своего мужа мне кажется похвальной. Мне не терпится рассказать ей, что я ничего не делаю, кроме того, что страстно желаю пожирать Ю глазами в ослепительном свете электрической лампы, подвешенной над кроватью, – он превращает соски, которые я ей целую, в ярко-розовые, а язык и складки, сквозь которые я углубляюсь в неизвестное, делает влажными и действующими наподобие наркотика. Сказал бы я ей это исходя из того, что знаю о ней. Но я этого не делаю, потому что у женщины в бежевом пальто с широкими лацканами и растрепанными волосами есть цель – посетить видеоклуб раз в неделю, извлечь из сумки кассету, положить в нее новую, расплатиться, произнести несколько слов, каждый раз все более раскованно, толкнуть стеклянную дверь и исчезнуть.

Соня заметила во мне какую-то перемену.

– Не сердись, но, по-моему, ты изменился, стал рассеянным. Я права?

– Послушай, – говорю я ей. – Мой шеф за тобой наблюдает. Это опасно. И я по-настоящему озабочен.

– Смотри, не наложи из-за этого от страха в штаны, – отвечает Соня.

Ее слова и успокаивают, и смущают меня. Дело в том, что у Сони довольно тонкий голос, и когда она произносит «охренеть», «яйца», «трахаться», «телка», «крутая позиция для траханья» или распространенное сейчас выражение «гребаная жизнь», это производит из ряда вон выходящее впечатление. Поэтому, когда мы находимся в подсобке и она вкрадчиво шепчет мне на ухо: «Трахни меня», – меня охватывает сильная дрожь. Этим она отличается от Ю. Впрочем, не только этим, потому что с Соней я не пошел бы в фильмотеку и не пил бы кофе за пределами лавки, а с Ю пошел бы и пил бы. Мне хочется, чтобы Ю была той девушкой, с которой я оказался бы рядом, когда в зрительном зале фильмотеки загорается свет, но не хотел бы, чтобы она оказалась дочерью продюсера.

– Послушай, – говорю я Соне. – Я беспокоюсь за тебя. Ты бы только видела его, когда он расспрашивал меня, с кем ты приходишь и с кем уходишь и долго ли разговариваешь со мной.

– Но почему ты не говорил мне этого раньше?

– Не хотел тебя пугать.

– Ну вот, а теперь ты считаешь, что должен меня испугать.

– Я тебя не понимаю.

– Все равно. Его не хватает даже на то, чтобы трахнуть меня хотя бы пару раз. Вот что я тебе скажу. Вся его сила расходуется на болтовню.

– Мне неприятно, что ты так говоришь, Соня. Ты не знаешь, как не к лицу тебе такие слова.

– Какие слова? «Пару раз трахнуть»?

Ее лицо выражает удивление, мое – разочарование.

– Я тебе надоела, – говорит она, крутя ладонями банку из-под пива.

– Представь себе, – говорю я ей, – что сейчас он войдет в дверь и застанет нас за тем, что мы балуемся пивком.

– В самом деле. Представь себе, такая трагедия.

– Как минимум я потеряю работу.

– Эта говенная работа тебе дороже меня?

– Я этого не сказал, но она единственная, которая у меня есть.

– Ты со многим не согласен. И поскольку ты нетерпимо относишься ко многим вещам, меня удивляет, почему ты терпишь меня. Такое со мной случается впервые. Я думала, это будет что-то особенное, что-то необычное. Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не схватить машину и не примчаться сюда. И не могу обещать тебе, что больше этого делать не буду.

Затем она собирает вещи, разбросанные по столу, – сигареты, зажигалку, записную книжку и мобильник. Все это она кладет в сумку и встает, не пытаясь затащить меня в подсобку. Не верится, что все окажется так просто, Соня обойдется со мной так чудесно, так хорошо. Только за это я занялся бы с ней любовью – из чистой благодарности. Возникает мысль, что это было бы лучшим лекарством, но лучше ничего не говорить, не делать никаких движений и дать ей возможность уйти мимо стеллажей к стеклянной двери. Меня крайне удивляет то, что самая нерешительная женщина в мире не задумываясь толкает стеклянную дверь и не оглядываясь выходит, исчезая из виду.

Любая потеря, хотя она и облегчает жизнь, все равно оставляет после себя пустоту. Подсобка без Сони опустела. Когда я сажусь здесь, чтобы не пропустить какую-нибудь картину, которую показывают по телевизору, мне иногда вспоминается она, и вспоминается с любовью, потому что она явилась, когда должна была явиться, и ушла, когда следовало уйти. Важные раздумья для квартиры номер сто двадцать один, для земного рая.

Вместо ручьев, плодовых деревьев, яблок и змей – кровать. Мужчина и женщина и, быть может, еще кровать. Это подлинное и единственное послание, которое содержится на тысяче страниц Библии. Я не устаю повторять Ю, что она – любовь всей моей жизни, понимая под словом «жизнь» все, что человек может интуитивно почувствовать о самом себе в какое-то единственное мгновение и всегда туманно, потому что в действительности он ощущает это не разумом, а всей своей собственной и уникальной жизнью. Мне хочется называть ее «любовь моя», а не ее настоящим именем. Однако в любых ситуациях Ю зовет меня Фран и никогда «любовь моя», что для ее рта, ее губок было бы более естественно. Простой взгляд на ее губы возбуждает во мне страстное желание поцеловать их, укусить, истерзать.

Я героически подавляю это желание и прошу ее рассказать о жизни на Тайване. Она, переставляя книги на полке, делает недовольный жест. Но я настаиваю. Говорю, что хочу лучше узнать ее.

– Тебе кажется, что то, что ты узнаешь обо мне, важнее меня самой? Ты уже имеешь меня.

– Порой одного обладания тобой прямо сейчас мне недостаточно. Мне хочется иметь тебя и до того, как ты оказываешься со мной. Ты знаешь многое из того, что мне недоступно.

– А ты очень большой романтик, да?

То же самое мне говорили и Соня, и Таня, так что я умом соглашаюсь с этим, ибо раз мне говорят об этом все трое, это, по-видимому, правильно, хотя мне самому и в голову никогда не приходило думать о себе именно так.

– Если хочешь знать, то, выйдя в Пекине замуж, я лишилась всего своего, жила в огромном доме с четырехскатной крышей, украшенной сверху драконами.

По словам Ю, иметь подобный дом на таком маленьком острове, как Тайвань, – это большая привилегия. Дом окружен чудесным садом со сливами, бамбуком, розами, пионами и ивами. А в зимнем саду есть небольшой прудик с золотыми рыбками и клетка высотой до потолка, в которой порхают прекрасные птицы. Просторные залы окрашены в светлые тона, мебель – из тикового дерева. В залах стоят сундуки для хранения вещей, лакированные украшения, удобные диваны, картины и несколько шкафов, заполненных роскошными древними одеяниями.

– Мой муж, – говорит она, – просил меня вернуться, и я не знаю, что делать. Эдуардо уже нет, а у меня кончаются деньги.

Когда что-нибудь похоже на сон – так это сон и есть, будьте уверены. Мой сон кончится, когда однажды я больше не смогу приходить в квартиру номер сто двадцать один, а Ю уедет.

………………………………………………………………………………………………………………….

Сны ирреальны, потому что легко нам достаются. Легко любить Ю. Легко приходить в эту квартиру. Легко быть счастливым в ней и никогда не уставать от этого счастья. Все прочее трудно. Ничего не остается, как выйти на улицу и ступить на тротуар. Сила гравитации придавливает меня к земле, и я чувствую тяжесть каждого грамма из своих шестидесяти пяти килограммов, которые следует донести до первого переулка, где я оставил машину. Я еду по реальной дороге на колесах, которые катятся по реальной мостовой. На улице темно. А Ю находится очень далеко, в каком-то месте, которое мне неизвестно и о котором она мне ничего не говорила. Каждый раз, когда мы прощаемся, у меня возникает такое чувство, словно она улетает к себе на Тайвань в свой чудесный дом. Она никак не хочет давать мне свой адрес и не говорит, живет ли она с кем-нибудь. Ей также неизвестно, что я работаю в видеоклубе и что в моих ближайших планах – проект съемки короткометражного фильма. А что она думает о том, куда полечу я?

Дорога проходит по жизни, на которой я очутился как только проснулся, открыл глаза и увидел реальность или, точнее, то, что будет существовать здесь, даже если меня самого здесь не будет. Продолжит свои дни мой дом с портиком из красных глиняных пластин, влажных от тумана, а внутри его – моя счастливая мать с подозрительно гнусавым голосом, зачеркивающая в календаре дни, которые остаются до того момента, когда она покинет клинику и станет владелицей воображаемого дома. Здесь же телевизор, бросающий призрачные блики на зеркальные шкафы большого зала.