Артур Хейли - Менялы Страница 35

Тем не менее он не был груб. Под запахнутым халатом бугрились мускулы. Хейворд также заметил, что на лице Большого Джорджа не было жировых складок, а массивный подбородок не обрамляли обвисшие складки. Живот его был плоским и крепким.

Что до остальных достоинств, то его корпоративные интересы и аппетиты ежедневно обозревались в деловой прессе. А образ его жизни на борту этого самолета ценой в двенадцать миллионов долларов был поистине королевским.

Массажист и мажордом тихо исчезли. Их сменил, подобно очередному персонажу на сцене, повар — бледный, взволнованный, похожий на карандаш человек в безукоризненно белой одежде и высоком поварском колпаке, касающемся потолка каюты. “Интересно, — подумал Хейворд, — сколько же на борту обслуги?” Позже он узнал, что их было шестнадцать.

Повар застыл, как струна, подле кресла Большого Джорджа, протягивая огромную папку из черной кожи с рельефно выдавленной золотой буквой “Кью”. Большой Джордж не обращал на него внимания.

— Эти беспорядки в вашем банке. — Куотермейн обращался к Роско Хейворду. — Демонстрации. Все такое прочее. Удалось все уладить? Вы прочно стоите на ногах?

— Мы всегда прочно стояли, — сказал Хейворд. — Это никогда не находилось под вопросом.

— Рынок думал иначе.

— С каких пор рынок ценных бумаг стал точным барометром чего бы то ни было?

На лице Большого Джорджа промелькнула улыбка, и он повернулся к маленькой японочке:

— Лунный Свет, принеси мне последние сводки по “ФМА”.

— Хорошо, миста Кью, — ответила девушка и вышла.

Большой Джордж кивнул в направлении, куда она скрылась.

— Никак не научится произносить Куотермейн. Постоянно называет меня “миста Кью”. — Он улыбнулся. — Впрочем, со всем остальным справляется отлично.

— Сообщения о ситуации в нашем банке, которые вы слышали, касались пустякового инцидента, раздутого до крайности, — быстро проговорил Роско Хейворд. — Вдобавок это случилось в момент перестановок в руководстве.

— Но вы, ребята, не выстояли, — настаивал Большой Джордж. — Вы позволили агитаторам со стороны добиться своего. Вы смягчились и отступили.

— Да, это так. И буду откровенен: мне не понравилось принятое решение. Я, собственно, выступал против.

— Сопротивляться! Постоянно бить ублюдков и справа и слева! Никогда не отступать! — Глава “Супранэшнл” допил свой мартини, и словно из-под земли появившийся мажордом взял пустой стакан и вложил ему в руку полный, с запотевшим стеклом.

Повар по-прежнему стоял в ожидании. Куотермейн продолжал не замечать его. Ударившись в воспоминания, он пробурчал:

— Около Денвера у меня было небольшое сборочное производство. Постоянные неприятности с рабочими. Требования о повышении оплаты сверх всякой меры. В начале этого года профсоюз объявил забастовку, последнюю в ряду многих. Я сказал нашим людям — дочерней компании, которой принадлежит заводик, — чтобы предупредили этих сукиных детей, что мы их закроем. Никто нам не поверил. Ну мы все изучили, подготовились. Перевезли детали и заготовки на предприятие наших других компаний. Они продолжили производственный процесс. А в Денвере мы закрыли завод. И больше ни завода, ни работы, ни жалованья. Сейчас все они — рабочие, профсоюз, городские власти Денвера, правительство штата, сами знаете, на коленях умоляют нас снова открыть предприятие. — Он попробовал мартини, затем великодушно сказал:

— Ну что ж, может быть, мы так и сделаем. Откроем другое производство и на наших условиях. Но мы не уступили.

— И правильно сделали, Джордж! — сказал достопочтенный Харольд. — Нужно, чтобы больше людей занимало такую позицию. Проблема в нашем банке, правда, была несколько другой. В некотором смысле мы до сих пор находимся в подвешенном состоянии после смерти Бена Росселли, как вам известно. Но к весне будущего года большинство членов совета директоров надеются видеть Роско прочно у руля.

— Рад слышать. Не люблю иметь дело с людьми не высшего эшелона. Те, с кем я имею дело, должны уметь принимать решения, затем твердо выполнять их.

— Могу вас заверить, Джордж, — сказал Хейворд, — что все решения, к которым мы с вами придем, будут строго выполняться банком.

Хейворд понял, что их хозяин ловким образом перевел Харольда Остина и его самого в положение просителей, изменив роль, в какой обычно выступают банкиры. Но дело в том, что любая ссуда “Супранэшнл” безопасна, как, впрочем, и престижна для “ФМА”. Не менее важно и то, что за “Супранэшнл корпорэйшн” могли бы открыть счета в банке и другие промышленные компании, поскольку за первопроходцем всегда кто-то следует.

Большой Джордж внезапно гаркнул на повара:

— Ну, в чем дело?

Фигура в белом ожила. Повар протянул черную кожаную папку, которую держал с момента своего появления:

— Меню небольшого ленча, месье. На ваше одобрение.

Большой Джордж даже не шелохнулся, чтобы взять папку, лишь пробежал глазами список блюд.

— Поменяйте салат “Уолдорф” на “Цезаря”.

— Да, месье.

— И десерт. Не мороженое “Мартиник”, а суфле “Гран-Марнье”.

— Конечно, месье.

Джи. Джи, кивком отпустил повара. И когда повар уже повернулся, свирепо посмотрел в его сторону.

— Если я заказываю мясо, то как оно должно быть приготовлено?

— Месье, — повар сделал умоляющий жест свободной рукой, — я уже дважды извинялся за оплошность, совершенную вчера вечером.

— Забудьте об этом. Вопрос был: как я люблю, чтобы оно было приготовлено?

Передернув характерным для французов жестом плечами, повар проговорил, как заученный урок:

— Прожаренным чуть больше среднего.

— Помните это.

— Как же я могу забыть, месье? — спросил в отчаянии повар. И понуро вышел.

— Еще одно важно, — заметил Большой Джордж, обращаясь к своим гостям, — нельзя спускать людям ошибки. Я плачу этой жабе[5] бешеные деньги, чтобы он в точности знал, как я люблю, чтобы мне готовили. Вчера вечером он поскользнулся — не сильно, но достаточно, и я прочистил ему мозги, чтобы в следующий раз помнил. Какие цифры? — спросил он Лунный Свет, вернувшуюся с листком бумаги.

Она прочла с акцентом по-английски:

— Акции “ФМА” идут сейчас по сорок пять и три четверти.

— Ну вот, — произнес Хейворд, — мы поднялись еще на один пункт.

— Но все же не так высоко, как было до того, как Росселли щелкнул ластами, — сказал Большой Джордж. Он ухмыльнулся. — Правда, лишь только станет известно, что вы помогаете финансировать “Супранэшнл”, акции ваши подскочат вверх.

“Это возможно, — подумал Хейворд. — В запутанном мире финансов и цен на акции могли происходить самые необъяснимые вещи. Когда кто-то одалживает деньги другому, это может показаться не таким уж и важным, а все же рынок реагирует”.

Правда, куда более важным было замечание Большого Джорджа о том, что между “Ферст меркантайл Америкен” и “СуНатКо” намечается какая-то деловая активность. Без сомнения, они собирались обсудить все детали в течение двух следующих дней. Хейворд почувствовал радостное возбуждение.

Над их головами мягко звякнуло. Снаружи рев двигателей зазвучал глуше.

— Вот и Вашингтон! — объявила Эйврил. Она и остальные девушки своими проворными пальцами стали пристегивать мужчин толстыми ремнями.

В Вашингтоне они провели еще меньше времени, чем на предыдущей остановке. Создавалось впечатление, что, когда на борту находится пассажир особой важности, самолету дают предпочтительное право посадки и взлета.

Таким образом, через двадцать минут они уже снова летели на нужной высоте на Багамы.

Вице-президент занял свое место, о чем позаботилась брюнетка Криста, которую он явно одобрил.

Люди из секретных служб, охранявшие вице-президента, были размещены где-то в хвосте.

Вскоре после этого Большой Джордж, переодевшись в потрясающий шелковый кремового оттенка костюм, весело предложил пройти из гостиной в столовую, пышно отделанную, с преобладанием серебряных и синих тонов. И там четверо мужчин за резным дубовым столом под хрустальной люстрой с помощью прелестных четырех девушек — Лунного Света, Эйврил, Репы и Кристы, — стоявших за их стульями, пообедали столь изысканно, словно в одном из лучших ресторанов мира.

Роско Хейворд, наслаждаясь едой, не пил ни вин, ни тридцатилетнего коньяка. Но он заметил, что на тяжелых, с золотой каймой коньячных рюмках традиционное декоративное “Н”, обозначающее “Наполеон”, заменено на “Кью”.

Глава 7

Теплое солнце светило с лазурного неба на пышную зелень длинной пятилуночной площадки для гольфа в клубе “Фордли-Кэй” на Багамах. Площадка и примыкавший к ней роскошный клуб были среди пяти самых изысканных в мире.

За зеленью начинался белый песчаный пляж, окаймленный пальмами, пустынный, уходивший вдаль этакой полоской рая. Прозрачное бирюзовое море мягко накатывало на него мелкую волну. В полумиле от берега на коралловых рифах белели волнорезы.