Чак Паланик - Незримые твари Страница 35

В тот день в Айдахо у нас был "Форд". Коричневый внутри и снаружи.

Брэнди раздвигает тремпеля, проверяя каждое платье на вешалке, и говорит:

- Ты в своей жизни когда-нибудь слышала о чём-нибудь настолько подлом?

Переключимся на Брэнди и меня в секонд-хэнде на той самой главной улице, за занавеской, сгрудившихся вдвоем в примерочной размером с телефонную будку. Место в основном занимает бальный наряд, в который Брэнди не влезть без моей помощи, настоящая Грейс Келли от платьев, повсюду расписанная Чарльзом Джеймсом. Вставочки и переборки, запутанная скелетная конструкция, рассчитанная на высокие нагрузки, встроенная в кожу из розовой как рана органзы или голубого как лед вельвета.

Такие невероятнейшие платья, рассказывает мне Брэнди, сконструированные бальные наряды, спроектированные вечерние платья с кучей юбок и корсажем без бретелек, со стоячим воротом в виде подковы, со стянутой талией, со свободно сидящей баской и корсетом китового уса, - такие платья никогда долго не живут. Натяжения; трение и растяжка атласа и крепдешина пытается направлять собой проволоку и корсет: в борьбе ткани против металла такие натяжения разорвут ее. Со временем, когда внешность изнашивается, - ткань, видимая часть, - когда она слабеет, внутренности начинают пробивать и прорывать себе путь наружу.

Принцесса Принцесса заявляет:

- Чтобы всунуть меня в это платье, понадобится как минимум три дарвона.

Она открывает ладонь, и я вытряхиваю что доктор прописал.

Ее отец, рассказывает Брэнди, натирал мясо колотым льдом, чтобы оно набралось воды, прежде чем пойти на продажу. Временами втирал в него то, что называют "бычьим помолом", чтобы оно набралось муки.

- Он не был плохим человеком, - говорит она. - Все в пределах чуть более усердного выполнения правил.

Не столько тех правил, по которым надо быть честным и хорошим, говорит она, сколько тех, по которым надо беречь семью от нищеты. И болезней.

Иногда по ночам, рассказывает Брэнди, отец пробирался к ней в комнату, пока она спала.

Не хочу это слушать. Рацион Брэнди из "Проверы" и дарвона вызвал у нее побочный эффект: эдакий словесный понос, при котором она не в состоянии удержать ни один мерзкий секрет. Разглаживаю вуали на ушах. Спасибо, что не делитесь.

- Отец иногда по ночам садился мне на кровать, - говорит. - И будил меня.

Наш отец.

Бальный костюм возродился во всей славе на плечах Брэнди, вернулся к жизни, более чем к жизни, к сказке, которую нигде нельзя было носить все последние пятьдесят лет. Змейка с мой хребет шириной проходит сбоку ровно вдоль руки Брэнди. Полосы корсажа стискивают Брэнди в талии, заставляя ее стремительно раздаваться в стороны кверху: ее грудь, голые руки и длинную шею. Юбка набрана из слоев светло-желтого фая и тюля. Повсюду так много жемчуга и золотого тиснения, что любой кусочек бижутерии будет уже слишком.

- Это целый дворец, а не платье, - замечает Брэнди. - Но даже под наркотой в нем больно.

Вырвавшиеся концы проволоки остаются торчать у шеи, торчат в талии. Гибкие пластинки китового уса жуют и режут все своими ребрами и острыми краями. Горячий шелк, грубый тюль. Сами вдохи и выдохи Брэнди заставляют сталь и целлулоид лязгать внутри, спрятавшись под тканью, сам процесс жизнедеятельности Брэнди заставляет их кусать и прожевывать ткань и ее кожу.

Переключимся на то, что по ночам отец Брэнди обычно говорил - "быстрее". "Одевайся". "Буди сестру".

Меня.

"Надевайте куртки и лезьте в кузов", - говорил он.

Что мы и делали, поздно ночью, когда телестанции уже исполнили национальный гимн и покинули эфир. Подвели итог вещательного дня. Никого кроме нас на дорогах не было: предки в кабине пикапа, мы двое в кузове, Брэнди и его сестра, свернувшиеся на боку на бугристом настиле автомобильной кровати; скрип пружин, гул карданной передачи, проникающий прямо внутрь нас. Выбоины в дороге сильно стучат нашими репами о кроватный настил. Наши лица плотно прикрыты ладонями, чтобы нам не вдыхать опилки и сухой компост, - поднятый ветром с пола мусор. Наши глаза плотно зажмурены, чтобы туда не попало то же самое. Мы ехали сами не зная куда, но пытались сообразить. Поворот направо, потом налево, потом длинный прямой участок, который пройден нами непонятно с какой скоростью, потом новый поворот направо перекатывал нас на левый бок. Мы не знали, сколько уже едем. Уснуть было невозможно.

Занашивая платье в клочья и стоя максимально неподвижно, Брэнди говорит:

- Знаешь, где-то лет с шестнадцати я жила в одиночестве.

С каждым вдохом Брэнди дергается, даже при своих слабеньких дарвоно-передозированных воздушных всхлипах. Рассказывает:

- Когда мне было пятнадцать, произошел один несчастный случай, и после больницы полиция обвинила отца в издевательстве надо мной. Все это продолжалось и продолжалось, а я не могла им ничего сказать, потому что рассказывать было не о чем.

Она передергивается со вдохом:

- Беседы, консультации, терапия вмешательства - все продолжалось и продолжалось.

Пикап сбавлял скорость и соскакивал с дорожного покрытия на гравий или проезжую колею, грохотал всем корпусом, пробираясь дальше, вглубь, а потом останавливался.

Вот так бедно мы жили.

По-прежнему лежа в кровати грузовика, отнимаешь от лица руки, и - приехали. Пыль и компост осядут. Отец Брэнди откроет задний борт грузовика, и ты окажешься на проезжей дороге вдоль ломаной стены маячащих товарных вагонов, слетевших с рельс во все стороны. В вагонах проломы. Платформы будут перевернуты, их груз из бревен или всякой мелочи - рассыпан. Цистерны смяты и текут. Вагонетки, полные углем или щепой, сброшены и опрокинуты в золотые и черные кучи. Резкий запах аммиака. Приятный запах кедра. Солнце как раз над горизонтом, и свет падает на нас словно из-под окружающего мира.

Здесь на грузовик можно будет погрузить дрова. Коробки растворимого ирисового пудинга. Пачки писчей бумаги, туалетной бумаги, двуханодные батарейки, зубную пасту, консервированные персики, книги. Маленькие бриллианты триплекса рассыпаны повсюду вокруг свернутых набок автомобильных транспортеров с новенькими разбитыми машинами внутри, чистенькие черные шины которых смотрят в небо.

Брэнди оттягивает вырез платья и заглядывает внутрь, рассматривая прилепленный на одной из грудей пластырь "Эстрадерм". Отдирает заклейку с другого пластыря и лепит его на вторую грудь; потом делает еще один лихорадочный всхлип и передергивается.

- Вся муть сдохла и улеглась примерно за три месяца; все расследование случая издевательства над ребенком, - рассказывает Брэнди. - И вот, выхожу я раз из зала после секции по баскетболу, а ко мне подходит мужик. Говорит, мол, он из полиции, а это частная беседа по завершении следствия.

Брэнди вдыхает, дергается. Снова поднимает вырез и вынимает метадоновый диск, лежавший между грудей, откусывает половину, а остальное бросает обратно.

В примерочной душно и тесно, нас тут двое сбитых в кучу, плюс это платье - огромный инженерный проект гражданского назначения.

Брэнди командует:

- Дарвон, - говорит. - Быстрее, пожалуйста, - и щелкает пальцами.

Выуживаю еще одну красно-розовую капсулу, и она с бульканьем заглатывается всухую.

- Этот парень, - продолжает Брэнди. - Просит меня пройти в его машину - поговорить, просто поговорить - и спрашивает: может, я хочу рассказать о чем-то, что побоялась открыть ребятам из службы защиты детей?

Платье рвется на части, шелк расходится по всем швам, тюль торчит наружу, а Брэнди рассказывает:

- Этот парень, детектив, я ему говорю - "Нет", а он - "Хорошо". Говорит, ему нравится мальчик, который умеет хранить тайны.

На месте крушения поезда можно было подобрать за раз под две тысячи карандашей. Лампочки, которые еще работают, и внутри них ничего не гремит. Заготовки ключей - многими сотнями. Больше в пикап не помещалось; а потом приезжали другие грузовики, и люди лопатами бросали зерно на задние сиденья машин, и разглядывали нас и наши кучи с излишком, пока мы решали, что нам больше нужно - десять тысяч шнурков или тысяча банок засоленного сельдерея. Пятьсот вентиляторных ремней, все одной длины, нам нужны не были, но их можно было перепродать, - или же двуханодные батарейки. Банки растительного масла, которое мы не успели бы использовать до прогорклости, - или же три сотни баллонов лака для волос.

- Парень из полиции, - продолжает Брэнди, и каждая проволочка торчит над тугим желтым шелком. - Кладет на меня руку, прямо на ногу в шортах, и говорит, что нам не обязательно открывать дело заново. Нам не стоит причинять моей семье никаких больше проблем, - рассказывает Брэнди. - Этот детектив говорит, что полиция собирается арестовать моего отца по тому подозрению. А он может остановить их, мол. Говорит, мол, решать все мне.