Юрий Мамлеев - Мир и хохот Страница 35

Лиза действительно выглядела интеллигентно, смущали только не в меру багровые губы и ряд других странностей. Лютов заметил взгляд Филипова и заявил:

— Губы у нее такие от болезни, а не от крови вовсе.

Лиза мило улыбнулась. Царев тут же дружелюбно спросил:

— Оскар Петрович, вы не пересекались случайно с неким Станиславом Нефедовым?

— Случайно пересекался, — не совсем дружелюбно ответил Лютов.

— И что? Где он сейчас?

— Мне он не подошел. Мы расстались. А не так давно заезжали тут вместе с вашим Нефедовым неизвестные мне люди, наверное, из какого-то частного института или… Хотели ко мне его пристроить. Но я, конечно, отказался. И они повезли его к какому-то Мите. Именно к Мите, так я расслышал…

Возвращались гости, когда уже стемнело. Шоссе было довольно пустынно. Филипов, который вел машину, заметил:

— Насчет Пети и тому подобного мой друг Дальниев, думаю, сможет поставить точки над «i».

Царев молчал. Слава вздохнул:

— Но все-таки мы теперь кое-что знаем о Стасике. Спасибо тебе, Сева.

Обсудив далее, пришли к выводу, что «Митя» должен быть не простой человек, не с луны свалившийся в тайную Москву, и потому его можно найти среди «наших». И что «Митей» его назвали неспроста, значит, он так и идет под этим именем, а не по каким-то иным приметам или фамилиям.

Ростислав вернулся домой обалделый, но скоро пришел в себя.

Между тем Лена хотела сейчас одного: сблизиться с Филиповым и пусть даже украсть у него «ключ к бытию», ключ к непрерываемой жизни. Судьба Стасика отошла на второй план, хотя она нередко названивала, как обычно, и Алле, и Ксюше. Билось ее нервное, бедное сердечко, приближая с каждым стуком пусть еще далекий конец, а сознание было полно одним: успеть бы, успеть. И крик, биение этих бесконечных вселенных познать: что в нем? есть ли намек на последнюю тайну, того, что живет? Как-то лихорадочно договорилась о встрече с Ростиславом, хотела поехать с Сергеем — тот опять был в командировке. Филипов и так выделил Лену при первом же общении, и ясно для него было, что она хочет. «Ей-то помочь можно, попытаться обучить практически, она стремится к этому и достойна вполне», — думал он и для первой встречи такого рода, хотя бы для первой беседы, предложил ей просто встретиться днем в одном тихом, малолюдном кафе на проспекте Мира.

Лена поехала на это мистическое свидание на метро. Она любила быть среди своих соотечественников, и ни толкотня, ни угрюмо-унылый вид некоторых, забитых заботами, не смущали ее.

Усевшись, она видела лица, и помимо общего утробного сходства с собой она замечала те лица, а их было немало, точнее глаза, в глубине которых дремало будущее России. Что-то фантастическое, но родное и мудро-безумное виделось ей в этих глазах. Но пока все это блуждало внутри. Она вышла на улицу, в поток людей, и родная аура всех защищала ее от мрака.

…В кафе действительно пахло уютом и от цветов, и от тел официанток… Ростислав приветствовал ее неожиданно робко, как сестру по духу. Из напитков выбрали кофе, и Лена сразу рассказала все тайно-метафизическое о себе. О своей жажде не Света, а Бытия.

— Я преувеличиваю, чтобы заострить, пусть это метафизически звучит даже цинично, — поправила себя Лена. — И я понимаю, конечно, всю опасность, все подводные камни этого.

Ростислав и так такое предчувствовал, и его ответ зазвучал довольно резко:

— Лена, оставим Свет в покое. Так или иначе он связан с Бытием… Лена, я уверен, вы подготовлены умом, в теории… А практика здесь может быть разного плана, но она трудна, требует усилия, и, кроме того, дар к этой практике или дан, или не дан. Если он не дан — ничего не поможет. Я имею в виду не только свой опыт или путь… Мне было дано, и это главное, но в какой-то момент дверь захлопнулась, точно свыше сказали: пока с тебя хватит. Но я получил чудовищную энергию жизни, она сказалась и телесно, и мне пришлось обуздать свое тело. С этим генералом шутки плохи. И я перевел в конце концов свои ключи жизни в поток бессмертия, в поток осознанного чистого бытия — вы понимаете, конечно, о чем я говорю. Но не только. Часть энергии по-прежнему прикована к так называемой жизни и ее продолжению, бесконечному по нашим понятиям продолжению… Двойственность, так сказать…

Затем Ростислав набросал ей картину практики и как проверить, будет ли открыта дверь. И описал также, в какую дьявольскую западню можно попасть, если не обуздывать жажду жизни покоем высшей смерти, которая ведет в глубины Божественного Ничто.

Ростислав улыбнулся.

— Здесь мне помог Друг. Тот самый Дальниев. Он мастер и Бытия, и Смерти, высшей Смерти. Правда, у него, пожалуй, перекос в сторону последней. У меня наоборот. Но он многому меня научил. Без него я вполне мог впасть в такое опьянение, что все демоны попадали бы с веток жизни…

Филипов жутковато-громко расхохотался. Но Лену это не смутило. Она почувствовала, что сама сейчас упадет со стула на пол от прилива дикой радости бытия. Чтоб усмирить себя наркотиком в форме кофе, она отглотнула из чашечки.

Филипов заметил это и брякнул:

— Тише, тише… А то мы тут вместе начнем плясать в экстазе безумной радости жизни.

— Все наши соотечественники должны обладать этим, — сурово сказала Лена, взглянув на окружающих. — Пока многие слишком мелко любят себя, чуть не измеряют это деньгами.

— Нет уж, — вздохнул Ростислав. — До такого слабоумия никто из них не дошел… Вы посмотрите, в них во всех есть что-то от нас двоих, хоть капля.

Потом он нахмурился и сказал:

— Уже из другой оперы: и Бог, и дьявол любят себя бесконечной любовью. Значит, и любовь бывает разная. Вы это прекрасно знаете. Зависит ведь еще от того, какое Я, что именно в себе любить, тут целая палитра красок…

— Достаточно традиционно, — ответила Лена, — но дело не в словах, а в жизни…

В ответ Ростислав вернулся к искусству практики, и Лена ужаснулась, осознав, как все не просто, включая подводные камни. И неизвестно, распахнется ли дверь.

Ростислав опять взглянул на нее и вдруг развел руками:

— А что касается, Лена, вашей жажды узнать, грубо говоря, чем это все кончится… тут уж я практик, а не звездочет. Скажу откровенно: не знаю. Придется нам с вами подождать. Причем такое время, которое неисчислимо, если речь идет о глобальном конце.

Лена рассмеялась.

— Метафизический романтизм, черт побери, — уютно бормотнул Ростислав, допивая кофе.

— А кстати, Лена, хочу вам сказать: через полчаса сюда должен заглянуть некто Царев Всеволод Петрович, из среды непредсказуемых… Вы ведь слышали о них?

— Не только слышала, но и знаю. Мы с Сергеем даже беседовали один раз с самим Небредовым…

— Ну конечно, конечно… Вы же все-таки в эпицентре тайной Москвы… Не возражаете, если он придет? Если против, я перезвоню ему, он тут рядом живет.

— Зачем, зачем же… Хотя один раз мне пришлось содрогнуться от одного такого непредсказуемого.

— Этот немного другой. Он в контроле. И главное: именно он вывел меня на слабый, но все-таки след вашего Стасика… Вы знаете по каналам тайной Москвы эдакого Митю?

Лена вздрогнула.

— Да, да… Один из наших, Данила Лесомин, рассказывал мне о таком.

— Есть предположение, и не только по Цареву, что у этого Мити и пребывает сейчас Стасик…

Лена встрепенулась.

— Я не знаю, где этот Митя живет… А Данила Юрьевич в отъезде, он будет только через неделю…

— Первая ниточка есть, затем появится и другая.

…Царев явился пошатываясь, но трезвым. До ужаса трезвым. Лицо было еще бледней, чем раньше. На Лену это знакомство произвело гнетуще-дикое впечатление. «Но удивительно, — подумала она, — среди этой гнетущей дикости вдруг его лицо озаряется холодной змеиной мудростью…»

Обсудив Лютова и предполагаемого «Митю», решили закончить встречу.

«Еще один иножитель появился у нас в лице Царева», — прошептала Лена, ложась спать.

Глава 14

У Гробнова в Москве умерла племянница, и он приехал из своего Питера ее похоронить. Девочка умерла от чрезмерного кашля.

Свой Институт по исчезновению цивилизаций он оставил на усмотрение своего заместителя — толстоватого, но пугающе веселого человека, Виктора Иваныча Краева.

Краев этот должен был подготовить за время отсутствия Гробнова еще доклад о нескольких вариантах исчезновения существующих ныне цивилизаций и о том, что может ускорить их исчезновение. Доклад был важен не только для института, и его надо было тщательно подготовить — от имени всего института в целом. Свою решающую и основополагающую лепту Гробнов уже давно внес и сейчас рассчитывал застрять на недельку-другую в Москве после похорон несчастной девочки.

Гробнов еще в поезде очень жалел ее и мать ее, свою сестру, почти одновременно думая о том, что, пожалуй, другим и не снилось.

По приезде в Москву он тут же позвонил Алле, интересуясь, как успехи в плане исчезновения мужа — не обнаружен ли он?