Теодор Вульфович - Моё неснятое кино Страница 35

Своему оппоненту, молодому физику, с некоторым раздражением:

— Да поймите вы! Иисус с точки зрения Иудеи — коллаборационист и выгоден Понтию. Права Понтия огромны и власть тоже, но у него нет «права меча» — то есть казни. Казнить может только власть поверженной Иудеи… Страна оккупирована и находится под властью Рима. Вся её сила в сохранении и незыблемости Храма. А Иисус пришел и заявил: «Я ЗА УКРЕПЛЕНИЕ, ЗА НЕЗЫБЛЕМОСТЬ» — и тут же стал разрушать.

В этой ситуации поддержка Иисуса — поддержка коллаборациониста — в оккупированной стране…(!) — ну, знаете!.. Они к Нему со всех сторон подбирались — никак… Всё открыто — и в рамках закона… (Физик опять попытался возразить, но мастер, вроде бы, его и не слышал)… Откуда взялось это — «БОГУ БОЖЬЕ — КЕСАРЮ КЕСАРЕВО»?.. Монета с изображением римского императора в Храм не могла быть внесена — вот откуда взялись менялы возле храма. Ему (Иисусу) показали монету Рима и спросили: «Можно ли внести её в Храм?» — а там изображение императора… Ловушка. Казалось, выхода нет. Если Он скажет: «Можно» — идет против страны и её общности. Если Он скажет: «Нельзя» — идет против Рима. И то и другое наказуемо… Вот тут Он и извернулся великолепно: «Каждому своё!» — И избегает наказания… Но, действуя в рамках закона, Он его все-таки преступает — это тайное собрание ночью — «ТАЙНАЯ ВЕЧЕРЯ», где Он говорит явно наказуемое… Его предает один из своих… У Булгакова тут нет концепции и нет взгляда. Это какая-то сказочка, без смысла и значения. А когда вот-вот обнаруживается пустота, он дает красочные картинки Семирадского. Потому что концы с концами не сходятся…

Физик не успевает в запале раскрыть рот, как Ю.О. внезапно оставляет застолье и выходит во двор. Там гуляет босиком, заложив руки за спину. Злится больше всего сам на себя. Бурчит что-то… Поравнявшись со мной, произносит:

— Ду-у-рак какой-то, этот ваш… «честный физик». С ним не спорить надо, а колом… Для него кол — это аргумент!

— Юрий Осич, не горячитесь, — говорю. — На мой взгляд, в споре за истину вы передергиваете: в каком году писал Булгаков и в какие годы написали вы?..

Мастер сникает, сопит, потом вскидывается, как жеребенок:

— Да, ну их всех! Пойдем выпьем!

2.10. 1974 г. «ШЕСТВИЕ ЗОЛОТЫХ ЗВЕРЕЙ»… Клара в больнице. Мастер приехал прямо оттуда, в полной прострации и измучен крайне.

— Всё отвратительно. Дома такой беспорядок, что и восстановить трудно: стоки засорены, денег нет, не работал ни одного дня — всё время мотаюсь по всяким делам, и передачи Кларе надо возить через день. Вот седьмого матушка приедет, может быть, уладится как-нибудь с её помощью…

Домашняя работница кормила его, а я отпаивал крепким чаем. Он стал понемногу приходить в себя…

— Господин-товарищ N (ленинградский) схлопотал 4 года и втащил в дело много людей, отрицал распространение и показывал на тех, кому давал читать свой опус. Антисоветские деяния отрицал. Явление нехорошее. Приезжала его жена — советуется что делать?..

Тут снова заговорили о Солженицыне.

— Ну, эту тотальную критику культа они всё равно проглотят… Скоро. Очень скоро он им понадобится, и они его позовут. Ведь он за абсолютную власть — это главное. Негативная программа у него исчерпывается, а без позитивной не обойтись. Тут у него провал, пустота. Без позитивной программы сегодня нет писателя… Его позитивные явления просто неумные, да и вредные. По существу — «Освоение Сибири и Дальнего Востока»! — Да с благословения Солженицына! — За это ему только спасибо скажут. Представьте себе Целину Хрущева, да с благословения Александра Исаича!..

Теперь — КИТАЙСКАЯ УГРОЗА! — да под это дело можно творить что угодно: и зажимать, и выворачивать, и толочь в ступе… Нет. Это блеф, туфта какая-то… А ведь настаивает на этой угрозе. Не умное и ограниченное, опасное, по сути, предупреждение. Да и никому не нужное — абсолютной власти на руку…

Ну, что еще?.. Явное РУСОФИЛЬСТВО — некая исключительность и таинственность России — как ново и продуктивно!.. Да под этим пассажем любой черносотенец подпишется, да ещё «ура!» ему кричать будет.

Остается Христианство — да чего тут возиться? Церковь и эту власть поддерживать будет — это вопрос, как сторгуются. Да это вообще не проблема.

На донышке — ДЕИДЕОЛОГИЗАЦИЯ… Уже всем яснее ясного, что марксизм, который признают ВСЕ: и наши, и китайцы, и албанцы — и те и эти — устарел. Кое-где стараются даже и не поминать его, а то ведь он мешает… Нет. Тут новая теория, новая социальная концепция нужна. А он её не чувствует, не знает, а в пророки и всесудейство упорно лезет.

Домбровский может много и сделал немало, но нет у него сил по-настоящему выйти на ристалище. И тут не только желание хоть как-то дожить без тюряги, но и водка. Она его просто губит… У меня появилось такое ощущение, что он подсознательно тянет с завершением романа и не успеет его дописать, оставит всё хозяйство последней части потомкам — мол, пусть колупаются и разбирают иероглифы в школьных тетрадках…

Прут к нему — кому не лень. И все-то от него чего-то хотят, а он ничего сделать этим людям, вдовам, ожидалкам, литпретендентам и просто претенденткам не может. Ну, разве, польстит малость их авторскому самолюбию; ну, разве, удостоит великолепной беседы, а там уж под это дело и запить можно… Слегка или до упора. Больше всего ему сейчас нужны хоть какие-никакие деньги. А вот с этим предметом совсем скверно.

— Всё, всё разваливается. Водопроводчик пришел, ремонтировал сток — я ему два рубля дал, а он напился. Мне из домоуправления — звонят — «Зачем напоили?!»

— Грозят… А сток опять засорился. Снизу донос — протест! — выселить!.. Как думаете, могут выселить?.. Ключ от шкафчика с рукописью потерялся. Не могу найти… Как бы рукопись кто не выкрал… (Испугался Ю.О. не на шутку — представил себе всю непоправимость такого бедствия).

— А у вас были посторонние?

— Разные были, где их — «своих» напасешься (усмехнулся), но я не знаю. Вроде, таких уж — не было… Профессор тут приходил, всемирно известный физик, просит: «Возьмите меня секретарем, а то выселят судом за тунеядство» — но мне же не разрешат взять секретаря?.. Он говорит, что опустил письмо в мой ящик. Я сразу после его ухода к ящику — нет никакого письма.

Видно, сильно прижало мастера по всем линиям — при изрядном стечении людей он заявил мне:

— Давайте вместе сценарий сделаем. Такой, какого у них не было — настоящий!

— Вы что, решили со мной поссориться?

— Да причем тут…

Я крепился и дважды промолчал. Ю.О. все активнее предлагал двинуться в атаку и написать сценарий «такого, ну такого фильма»… Я проводил рекогносцировку, кое-что узнавал, наконец выяснилось… Мастер в третий раз атакует меня со своим предложением, и я соглашаюсь. Только предупреждаю:

— Вот при свидетелях… Я вам ничего не предлагал. Всё это затеяли вы сами — и, чур, на меня не сваливать. Я действительно хочу с вами работать, но ответственности нести за эту каторгу и унижения не намерен. Григорий Чухрай согласен принять от нас заявку на сценарий, а остальное покажет время.

Половина Москвы уже знает, что Домбровский приглашен в Экспериментальную творческую мастерскую Чухрая писать сценарий. Аванс, разумеется, получен, и последствия заметны…

7.10 1974 г., по телефону. Мастер еле выговаривает: «Мы с вами сделаем такой фильм, какого у них не было!.. — Явно работает на сидящих рядом слушателей, обязательно женского полу, я уже научился различать эти выкрутасы. — Закон — это выработка нравственных, этич… социлогич… — норм на протяжении двух-двух с половиной тысщ-щ-щ лет… — (Борется с распадом сознания и старается выстроить мысль). — Нет государства без закона. Закон неподвижен, как египетская мумия… Закон не должен быть, как мумия!.. Вы поняли меня?.. Нет, вы меня поняли? (Ну, это уж слишком…). Вот такой фильм мы можем сделать… Ура…».

7.11. 1974 г., по телефону: «Вы сами знаете, что сейчас пишут вещи с ослабленным сюжетом, а то и вовсе пренебрегают им. Хороший сюжет — острый! — сделать литературно добротно очень трудно. Он выпирает, предъявляет свои требования, и любое, даже серьезное, отклонение или отступление от него, воспринимается читателем враждебно. Хороший сюжет, коль взял под узцы, так уж гони! — гони-гони!! И здесь автор себя проявить не сможет. А режиссер и подавно…».

Я воспользовался хорошим случаем и попросил:

— Юрий Осипович, дорогой, очень прошу вас, очень, не беседуйте вы со мной по нашим делам с чужих телефонов. Вы же обещали. Очень прошу вас.

— Извините, ради Бога. Простите дурака. Я под банкой, а они обступят и прижимают — «Позвони, да позвони… Скажи ему скажи!» Я и леплю. Извините меня — не буду. Вот… — не буду.

Март 1975 г. Звенигород. Дом отдыха «Связист».

Профсоюзники дали мне аж две путевки в один из занюханных домов отдыха «общего типа» — зато в башне, и каждому отдельный номер!