Ирина Степановская - Как хочется счастья! (сборник) Страница 35

– Я поражаюсь нахальству современных девушек! – голос свекрови был холоден, сух и тверд, как куски искусственного льда в ящиках с мороженым.

Я такие ящики помню с детства в дедушкином городке. Стоит на земле на подставке такой сбитый ящик из темной фанеры, и тетенька прямо из него торгует мороженым. Кругом пыль. Жара. Ты протягиваешь ей деньги в потной руке, она одним взглядом их считает и кидает в карман фартука, что у нее повязан на брюхе. Потом ловко откидывает тяжелую крышку, а то, что крышка тяжелая, сразу видно – тетка могутная, и то наклоняется, чтобы открыть. И вот ящик отрывается, а там в сухом ледяном воздухе белейшие куски сухого льда – от них даже поднимается ледяной дымок.

– Тебе какое? – спрашивает продавщица.

– Крем-брюле… – Здоровенная рука в хлопчатобумажной варежке перебирает в ящике вафельные стаканчики с мороженым, отыскивая среди пломбира, сливочного и фруктового мое любимое крем-брюле. Протягивает мне сухой, застывший стаканчик.

– Спасибо. – Я отхожу и внимательно разглядываю круглую нашлепку этикетки, впечатанную прямо сверху, так что полулунный краешек самого мороженого оказывается на бумажке с синим текстом. Я слизываю его и внимательно читаю бумажку. Крем-брюле. Завод-изготовитель, число. Все правильно. Нежно-желтоватое крем-брюле гораздо вкуснее и пломбира, и фруктового. Во всяком случае, я его больше люблю…

– С какой это стати ты должна куда-то ехать, бросая ребенка? – голос свекрови такой же сухой, как те куски искусственного льда. – Тебя никто не просил рожать, а уж коль родила, будь любезна сама о ребенке и заботиться!

Я очень хотела ей ответить, что поражаюсь черствости современных бабушек, но побоялась расплакаться. А через минуту позвонил Сашка и сообщил, что собирался вечером «зайти» (его приходы к нам с Вовкой так называются «я к вам зайду»), но прийти не сможет – у него срочное дело. Я поняла, что против меня составился заговор, и слезы все-таки закапали из глаз. Вовка забрался ко мне на колени и стал тыкать в слезы пальчиком. На личике у него было написано такое удивление, что я заревела уже во весь голос.

Через некоторое время заглянула Татьяна.

– Но, может, действительно не поедешь? – Ей было неловко, что она отказала мне в такой ответственный момент.

– Нет. – Я уже сумела взять себя в руки. – Захвачу Вовку с собой. Моя бабушка с тремя детьми в войну в эвакуацию через всю страну моталась. А тут только в соседнюю область на два дня.

Выходить из дома нужно было на следующий день в пять утра, чтобы успеть на первый автобус. Я приготовила для Вовки кенгуриную сумку, заранее развела в бутылочках детское питание. Сашка опять позвонил и сказал:

– Надеюсь, ты выкинула из головы глупые мысли о командировке?

– Поеду вместе с ребенком, – ответила я.

– Это будет идиотский поступок! – Оказывается, он вместе со своей мамой умеет делать из простого человеческого голоса сухой лед.

– Пошел на фиг!

Разозленная до предела, я все-таки прилегла, чтобы хоть немного поспать. Бедный мой сыночек! Никому-то ты не нужен, кроме меня. Я еще немного поплакала, всхлипывая и вздыхая, потом заснула, даже во сне проверяя, рядом ли телефон. Будильник был поставлен на четыре пятнадцать. Как вдруг я проснулась из-за ужасного шума. За стеной кричали два голоса – мужской и женский, билась посуда, ломалась мебель. Через какое-то время донесся отчаянный детский плач. Все это происходило в Таниной квартире. Я, чертыхаясь, встала и постучала в стену кулаком. Только бы они не разбудили Вовку. Невыспавшийся ребенок в дорогу – это удар ниже пояса.

Шум вроде стих. Потом громко хлопнула соседская входная дверь. Под окном раздался шум разбуженного двигателя. Ко мне осторожно поскреблись. Я ожидала увидеть Таньку хотя бы расстроенной, но она предстала пылающая от гнева и нисколько не подавленная. Шикарный бордовый халат придавал Танькиным щекам оттенки борща.

– Хорошо, что ты еще не уехала! – сказала она и шагнула в квартиру. – Ни в какой ресторан я с этим хамом не пойду! Поезжай спокойно, я остаюсь с детьми. – Татьяна плюхнулась за мой шаткий столик в кухне и закурила. – Слышала небось, как мы орали?

Хорошая у Таньки манера – врываться ко мне в любой час дня и ночи с жалобами на своего «мужичка». Но если раньше меня это даже веселило, сейчас я была в затруднении – как отнестись к Танькиным словам.

– Поезжай в свою командировку и не беспокойся! Я не подстилка ему какая-нибудь, чтобы терпеть такие слова! – Она по-хозяйски шлепнула кнопку на электрическом чайнике. – Кофе дай.

Я протянула ей банку.

– Только заберу Вовку к себе. Мне удобнее быть с детьми в своей квартире, – предложила соседка.

То, что еще вчера казалось таким необходимым и желанным, теперь вызвало сомнения.

– А если ты передумаешь насчет ресторана? – Я в нерешительности оглядывала собранные в дорогу вещи.

– Ничего не передумаю! Сказала не пойду, значит, не пойду! Будет еще он мной командовать, так ему и позволю!

– А из-за чего вы поссорились? – я тоже всыпала себе в чашку немного кофе. Добавила молока. Татьяна бухнула в свою чашку еще и четыре ложки сахара.

– Из-за чего поссорились? Из-за того же, из-за чего и всегда. Кто в доме главный, а кто тварь дрожащая!

Я посмотрела на часы – ровно три. Самое время хвататься за топоры.

– Он меня спрашивает: «В чем пойдешь в ресторан?» – снова вскипела Танька, переваривая в уме произошедшую сцену. – Я ему без задней мысли – в желтом платье. Ты же знаешь, – возвела она на меня страдальческий взгляд, – это желтое у меня единственное нарядное. А он на меня так смотрит: «Мне кажется, оно тебя толстит. Надень лучше черное». Ты представляешь? – Танькины глазищи – огромные, навыкате, с длиннющими ресницами – налились слезами. – Оказывается, мое единственное нарядное платье меня толстит! Да блин! – Она даже пристукнула кулаком по столу и тут же обернулась в комнату – не разбудила ли Вовку.

Я встала и прикрыла кухонную дверь, взглянула на Татьяну. Когда она воцарялась в моей кухоньке (да-да, Таня именно воцарялась – такая она была пышная, яркая, величественная – настоящая царица), она заполняла собой все пространство. И все были вынуждены ей служить – вставать и подавать чай, кофе, ложку… Потому что Танькину гордую спину просто так не объехать, не обойти. А если она принималась хозяйничать сама, то все предметы в кухне – деревянные маленькие шкафчики с посудой, полки с книжками и сувенирами – все предметы моего бедного быта, который я разнообразила, как могла, рядом с моей подругой принимали вид убогий и даже, откровенно говоря, помоечный.

– Естественно, я сказала ему, что если желтое ему не нравится, пусть купит мне какое-нибудь другое. И что в постели он не жалуется на то, что меня что-нибудь толстит.

– А он что? – мне смертельно хотелось спать, но надо было решаться – брать Вовку с собой или оставлять с Татьяной.

– Ну что этот ничтожный человек может сказать!? Заявил, что пока можно надеть и черное. Что он не побежит же за платьем в час ночи…

– Логично, – заметила я.

– Вовсе не логично и по-хамски! – возмутилась Татьяна. Она мечтала отомстить за всех поруганных женщин мира.

– Но что уж тут такого хамского?

– Что! Так он еще тут же сказал, что и без меня найдется желающих, хоть отбавляй!

– И ты решила ему что-то доказать?

Таня вздохнула.

– Знаешь, у меня тоже есть гордость. – Она оглядела себя. – Ну пусть я немного поправилась. Но я же не тычу его носом в его недостатки! К тому же, – Таня решительно подперла бока руками, – да, я поправилась, но это меня не портит! Короче, он уехал и я теперь одна.

Она вздохнула.

– Мы, одиночки, должны помогать друг другу. Кому мы с тобой вообще-то нужны, если так разобраться… – Она вдруг смахнула слезинку, а я почувствовала себя ущемленной. Как это – кому я нужна? У меня есть мама, папа… Есть дед, наконец. Это же я просто так выпендриваюсь, оттого что не хочу выглядеть неудачницей…

– Тань, ты не передумаешь идти в ресторан? – Я просто не знала, что делать.

– С чего бы я передумала? Хватай младенца, неси его ко мне, – скомандовала Татьяна.

Вовка был такой сонный, теплый… Мы устроили его на Танькиной постели. Туда же положили и Танькину дочку.

Ой, миленький, прости! Я вернусь через два дня. Я поцеловала Вовку и облилась слезами.

– Вали уже давай! Не на год ведь уезжаешь, – развернула меня Татьяна. – Прям разревелась, будто свекрухе-злодейке ребенка навек отдаешь! Будешь реветь, еще передумаю. Не отпущу!

Я только махнула, расцеловалась с Танькой, схватила сумку и выскочила за порог.