Агония Иванова - Украденные воспоминания Страница 35

Андрей тяжело вздохнул.

Наташа смотрела на дождь, а он на нее. Так могли пройти месяцы, но дождь иногда кончается, как и отведенное нам время. Мужчина не выдержал первым.

— Почему ты избегаешь меня? Я обидел тебя чем-то? — спросил он.

Наташа быстро покачала головой. Пряди ее волос затряслись в такт движению.

— Я хочу услышать правду, — попросил Андрей.

Девушка соизволила обернуться.

Он почему-то вспомнил, как в первый раз зашел в палату, где лежала Мила. У нее было восплание легких, но она стояла у открытого окна, в которое летели снежинки. Они еще тогда запутались в ее светло-рыжих волосах. Тогда ему казалось, что опоздай он еще на мгновение, она бы обязательно выпорхнула в окно и не разбилась а асфальт, а улетела в снежную бездну зимних небес.

— Скажите, пожалуйста… — начала она, глаза ее горели как-то по безумному, — у вас ведь есть жена? И ребенок?

Андрей помрачнел.

— Кто тебе сказал?

— Не важно. Но это правда, да?

— Да.

Наташа вздохнула, но по ее виду было заметно, что она довольна, получив ответ на вопрос, долгое время ее мучивший. Она опустила голову и волосы скрыли ее лицо.

— Я видела… вашу жену… из окна, — заговорила девушка после паузы, — она вышла на улицу, купила сигареты и курила, стоя у ларька. А потом вы вместе ушли… Она выглядела такой несчастной…

Андрей не знал, что она хочет услышать от него, но он догадывался, что она скажет сейчас.

— Пожалуйста… Не забывайте, что вы всего лишь мой врач, — попросила Наташа и голос ее был тверже камня. В нем чувствовалась удивительная сила. Андрея как будто ударили. Все у него в голове загудело.

«Я же люблю ее, люблю!» — подумал он, бросился к ней, присел на колени возле, схватил ее руки и поднес к губам. Его не волновало, что в любой момент может кто-нибудь зайти.

— Я не всего лишь твой врач! — возразил он.

Наташа посмотрела на него сверху вниз глазами полными слез.

Любит же… Любит!

— Прошу вас, — повторила она и отвернулась.

В один прекрасный момент Мила вдруг возненавидела квартиру Андрея. Она не знала точно, когда это случилось, но из места, которое она без всякой задней мысли могла смело назвать своим домом, она вдруг превратилась для нее в душную безжалостную клетку.

Ей хотелось убежать отсюда. Но бежать было некуда, ведь здесь она оказалась когда-то в поисках спасения… от другой клетки. Разве что в пролет броситься…

Все стало ей отвратительным: и эти большие окна, и картины отца Андрея, словно следившие за ней, и стеллажи с книгами, и антикварная мебель и вещи, которые были их… общими, появившимися здесь за эти долгих восемь лет. Мила поймала себя на том, что мечтает уничтожить все это, растоптать, сжечь. Она думала, что сможет сделать что-то такое, но, конечно же, ошибалась.

Она сидела в кресле, закинув ногу на ногу, и задумчиво курила сигарету за сигаретой. Ее совершенно не волновало то, что скажет Андрей. Дым витал по комнате. Она старалась создать иллюзию непринужденности, иллюзию спокойствия.

Она не ждет его.

Ей плевать, где он.

С трудом Мила заставила себя усидеть в той же позе, когда услышала шорох и возню в прихожей. Прошло еще какое-то время (а она не знала, сколько уже так сидит, ведь часов под рукой не было), прежде чем Андрей наконец-то появился в комнате. Выглядел он помятым и уставшим.

— Мила… — обронил он, заметив сигарету в ее руке.

— Ты не хочешь объяснить мне, почему ты задержался!? — горячо зашептала девушка. Она скомкала окурок в пальцах и вскочила, чтобы подойти к нему ближе и посмотреть в его бесчестные глаза.

«Как же я любила тебя… любила… на все была готова, ради тебя» — подумала Мила в это мгновение, — «я же все отдала, что было у меня… а ты? Не нужно… не нужно…»

Ее пыл остыл.

Она отвернулась, чтобы скрыть слезы.

— Я должен помогать людям, — отчеканил Андрей, сделал нерешительный шаг к девушке, но она поспешно отступила.

«А мне ты помочь не хочешь…» — пронеслось в ее гудящей голове.

— А если быть честным?! Этой своей Наташе, да?! — прокричала она так, словно они разговаривали среди шумной толпы. Ее голос отразился от стен и сиротливо рассыпался медным звоном в гулкой тишине.

Кто-то громко смеялся на улице, счастливо и заразительно.

— Мила, она моя пациентка.

Она промолчала. Прижала руки к лицу.

— У нее подозрение на рак, — продолжал Андрей, надеясь надавить на жалость жены. Ведь она такая добрая, такая жертвенная, все понимает. И это должна понять. Не может не понять…

— И что? — глухо спросила Мила, — что с того? Это повод, чтобы с ней переспать? Скажи еще… что собираешься сделать последние дни ее жизни самыми счастливыми, а после, когда она умрет, вернуться к нам?!

— Что ты такое говоришь! — осадил ее мужчина.

Она обернулась и внимательно посмотрела ему в глаза.

— Ты ведь не любишь меня больше, — упавшим голосом проговорила девушка, — скажи мне… скажи это…

Андрей почему-то молчал. Она не выдержала, сделала несколько неуверенных шагов до кровати и опустилась на нее, чтобы не потерять равновесие. Слезы обжигали кожу, как капли кислоты.

— Скажи… — продолжала Мила, — любишь ее? Свою Наташу? А мы… мы с Катей? Значит все это уже не имеет значения? Не жена, не дочь тебе больше не нужны. У тебя же есть Наташа!

— Прекрати, пожалуйста…

— Не хочу. Не хочу прекращать! — перебила девушка, захлебываясь слезами, — почему я должна молчать, делать вид, что все хорошо!? Любишь ее, так катись к ней! Мы справимся вдвоем, мы не нужны тебе и ты нам не нужен. Иди к своей! К кому угодно иди! Убирайся! — голос ее сорвался на крик, она схватила подушку и швырнула ее в сторону Андрея, потом бросилась к прикроватной тумбочке, чтобы вооружиться куда более тяжелой артиллерией.

Мужчина чертыхнулся, увернулся и отступил к двери.

— Успокойся! — потребовал он, — ты что, совсем из ума выжила?

— Я? А когда я была нормальной?! — Мила нервно рассмеялась, — тебе ведь это во мне нравилось, что я не в себе? Но тебе это уже не нравится!? Так давай я просто выброшусь из окна и всем будет легче, всем! И ты сможешь спокойно…

— Хватит, — оборвал Андрей, — не могу больше это слушать.

У Милы за спиной хлопнула дверь, через какое-то время еще одна. Девушка бессильно опустилась на пол возле кровати и уткнулась лицом себе в колени. Ее душили глухие беззвучные рыдания, словно разрывавшие все ее тело на части.

За окном неторопливо накрапывал дождь.

— Внутри меня стальные осколки, ошметки души моей, — прошептала Мила тихо-тихо, — я, наверное, расстрел заслужила… Заслужила удары…

Ее оборвал звонок телефона. Он прозвучал громогласно, как выстрел, вырвав ее из оцепенения.

— … плетей, — закончила Мила.

Некоторое время она слушала незатейливую мелодию, и меньше всего на свете ей хотелось отвечать на этот звонок. Но в какой-то момент холодной волной ее накрыло осознание того, что может звонить мать, чтобы сообщить о том, что с Катей что-то случилось. Это придало Миле уверенности. Она встала и вытерла слезы.

— Да… — слабым голосом откликнулась она.

— Здравствуйте. Могу я услышать Андрея?

После этих слов на нее снова накатило. Голова загудела, пальцы сжали трубку так, что та страдальчески хрустнула и чудом выдержала такое обращение с собой.

— Андрея!? — повторила Мила, срываясь на крик. — Андрея тебе, тварь!? Чертова шлюха! И тебе еще хватило смелости позвонить сюда!? Какая же ты мразь! Да скорее бы ты уже умерла! Чтобы тебе прямо сейчас умереть! — выпалив все это на одном дыхании, Мила громко разрыдалась и снова сползла на пол. По-хорошему стоило бы нажать на отбой, но она слишком плохо отдавала себе отчет в происходящем, чтобы сделать это.

До ее воспаленного сознания стали медленно доходить две вещи, заставившие ее внутри себя сжаться и похолодеть. Первой было то, что проклятая Наташа находилась в больнице, откуда она едва ли могла позвонить сюда. Второй оказалось осознание того, что голос на том конце провода был мужской. Это означало только то, что она только что устроила этот чудовищный концерт перед незнакомым человеком, не имеющим к этой истории совершенно никакого отношения.

— Простите… — пролепетала она, — простите… я спутала вас с другим человеком… простите…

— Ничего страшного, — весело сказал ее собеседник, — право, только не знаю, как относиться к тому, что меня путают с женщиной.

Мила слабо улыбнулась, хотя тут же почувствовала себя чудовищно виноватой.

— Простите, дело во мне, — начала оправдываться она, — я немного не в себе… Простите.

Относительно «немного» она сильно погорячилась.

— Все мы немного не в себе.

— Действительно… — задумчиво согласилась Мила и заставила себя встать с пола и перебраться на кровать, — еще раз прошу прощения… А с кем имею честь?