Дарья Симонова - Феромоны Монферрана Страница 35

Мужика-таки «выковыряли». Как Каспар и подозревал, Наташа была далеко не холодна к другу по переписке. Они решили, наконец, явить друг другу себя в натуральную величину. Он обещал прилететь… вчера. Должен был устроиться в гостинице и позвонить. Но не сделал этого. Пропал. И в игру, которая так не нравилась Шлыкову, вступила темная лошадка, доселе не проявлявшая активности. Невеста поневоле позвонила сама, без помощи сестры-посредницы. Робко и растерянно. Несмело и виновато, как и положено канонически отвергнутой барышне. Такая куртуазность тронула Рому куда больше, чем буря и натиск Татьяны. Он даже подыскивал пару-тройку добрых слов, дабы утешить обиженную, — а это для натуры дельца и проныры сродни самопожертвованию!

— Я ей говорю: мол, не бери в голову, опоздать на несколько дней из такой Тьмутаракани — обычное дело, — делился Шлыков. — Но… говорю — и сам не верю! А главное, мне тошно от одной мысли про эту фурию, которая с меня три шкуры снимет…

— Ты про Таню?

— Про кого же еще.

— У меня есть один план. Я его изложу. Только… — Каспар набрался духу и произнес. — … за половину той суммы, что тебе заплатила Татьяна.

Именно так! Кто-то, а Шлык не получит ни слова от доктора Ярошевского бесплатно… И Рома это принял как данность! Ведь это условие не противоречило его жуликоватому кодексу. Деньги он больше любил получать, чем отдавать. Но имел определенную долю уважения к тем, кто имеет те же предпочтения, что и он. Совет, данный бесплатно, не имел бы для него ценности. Что поделать — человек будущего…

Конечно, Шлыков не преминул поторговаться, и сговорились, что сперва будет небольшой аванс — ведь успех плана никто гарантировать не может. Получив причитающееся, Каспар открыл Роме маленькую тайну о том, что Наташа так и не удосужилась взглянуть на романтическое фото Варанавичуса. А это значит, что Шлыков вполне может …выдать себя за него. И как честный человек в создавшихся обстоятельствах жениться!

— Не пугайся — это лишь на крайний случай. Ведь ты ей можешь не понравиться! — утешал Каспар бывшего начальничка, который от такой наглости потерял дар речи. — У тебя есть два пути: обаять или отвратить от себя. Это уж соображай по ходу пьесы. Чтобы ей понравиться, нужен хорошо подвешенный язык и небольшие продовольственные подношения. Она мне говорила о том, что женщина питается тем, что осталось в тарелке у ребенка. Значит, нуждается! Работает она секретарем в суде, получает копейки. Взяток ей не дают, как я понял. Так что действуй. У тебя есть одно существенное преимущество перед настоящим Варанавичусом: ты работаешь в газете. А она мечтает о печатном слове. Вот и скооперируйтесь! Она тебе такую шикарную колонку о суде будет писать. Из первых, так сказать, рук…

— Ты спятил! — кричал Шлык. — А Татьяна?! Она-то видела фотографию! И со мной тоже знакома не понаслышке. Как ей-то все это представить?!

— А вот с этим уже разбирайся сам, — категорично заявил Каспар. — Сумей поставить стенку вокруг своей частной жизни. В конце концов, ты же на саму Татьяну будешь охмурять. Ее сестра — самостоятельная личность, к твоему сведению.

— Но ведь и для нее все рано или поздно выяснится… — судя по снижению интонаций, Рома уже скорее мозговал, чем паниковал.

— А ты скажешь, что давно искал повода с ней познакомится! Что о ней тебе рассказал я. Что ты затеял сложную комбинацию только затем, чтобы… в общем, придумаешь что-нибудь. Расскажешь ей про австралийские дожди, про аборигенов, про змей… да ей не Австралия нужна, а мужчина. Какая разница, откуда он прискачет — из Перта или из Бескудниково!

И Шлык, ожесточенно грызя колпачок от фломастера, задумался. К счастью, как в любом пройдохе, в нем пульсировал здоровый авантюризм. С порядочным человеком такой разговор затевать не стоило бы. Каспар изо всех сил подавлял распиравшую его гордыню — в кои веки он срубил куш ни за что. Даже такой опыт необходим. Другое дело, что его тревожила судьба Наташи, которая могла попасться на журналистскую велеречивость. Но тут Каспар обязал себя держать руку на пульсе. И потом: этот Лучик света в судебном царстве — вполне здравомыслящая особа. Как бы ни старался, Рома ее квартирой не завладеет — здесь Наташенька будет держать ухо востро. В лучшем случае, она ему шустро даст отставку. Будет возмущена обманом, поддастся влиянию разгневанной сестры-фурии — соединению двух одиночеств может помешать что угодно. А в худшем случае…

Как это нередко бывает, наступил именно худший случай. Но до поры до времени Каспар пребывал в спокойном неведении. Он оставил Шлыка наедине с его терзаниями. Тот как раз уже замахивался на теорию вероятности, чтобы предположить с максимальной точностью, успела ли Наташа взглянуть на фотографию лиричного Варанавичуса с розами. По совести говоря, Каспар был уверен, что успела. Но ведь суть мероприятия от этого мало менялась.

В иное время можно было вдоволь медитировать и хихикать над озадаченным Ромой, рисуя в воображении всевозможные конфузы, но Каспар одернул себя. Снова он отвлекается на поток чужой жизни, когда в собственной намечается боевое крещение. Диплом выходит на финишную прямую. Но удар пришел с самой неожиданной стороны. Валентина свет Всеволодовна огорошила очень странным предложением:

— Слушай, я прочитала твой труд и поняла, что ты прав. Не стоит размениваться на диплом. Это действительно формальность. А у тебя есть настоящая цель. Ты напишешь книгу! Не спеша, прочувствованно и скрупулезно. В качестве диплома быстренько нацарапаем чего-нибудь приемлемо-серенькое. Я могу набросать тезисы, ты накопаешь «мясо». Перо у тебя быстрое, когда ты сосредоточен и не задаешься целью явить миру великий апокриф.

— Чем обязан такой смене курса? — не скрывая едкой досады, поинтересовался Каспар.

На самом деле ему хотелось выругаться и хлопнуть дверью. Он был непередаваемо зол! Столько трудов насмарку… И какое вероломство: ведь сама убедила его в чинной постепенности: мол, сначала малые формы, потом средние, а потом и во владыки морские. Каспар уже приготовился к бесповоротной потере веры в род человеческий, коль его лучшие представители так «фордыбачатся». От отчаяния в голову лезли отвратительные шлыковские словечки, и становилось еще гаже. Валентина же мастерски выдерживала паузу. Ждала, когда пена схлынет. И как только почувствовала, что недоуменный и истерзанный обидой Каспар готов ее слушать, приступила к своей истории:

— Ты зря ощетинился. Сейчас ты, надеюсь, меня поймешь. У меня, как ты знаешь, дочь. И я последнее время… долгое последнее время, за нее очень беспокоюсь. Мне кажется, с ней что-то не так. И я хотела бы тебя попросить с этим разобраться. Надеюсь, не надо объяснять, что обращаюсь к тебе как к человеку, которому всецело доверяю. Я, боже упаси, не хочу, чтобы ты подыскивал для нее пару. Но у тебя есть дар. Ты пока сам его не осознаешь. Думаешь выложить его на бумаге, но это невозможно. Даже более того — есть опасность, что после этой словесной эксгумации ты его потеряешь. Я ясно выражаюсь?

— Нет! — свирепо ответил Каспар.

— Ну… если злишься, значит понимаешь. Считай, я под властью эгоистичного материнского инстинкта. Так и есть. Что делать, это естественно. Как раз по теме — инстинкт и необходимость!

Валентина попробовала изобразить улыбку, но у нее не получилось. С этой минуты Каспар действительно все понял.

— Вы… прямо как моя тетушка. Суеверия какие-то смехотворные. Не ожидал от Вас!

— А надо было ожидать! Человек так устроен — от него всего можно ожидать.

— А что с вашей дочерью-то?

— Если б я могла это сказать, я к тебе бы не обращалась. Она давно уже изолируется от меня. Снимает квартиру, меня в нее не пускает. Даже цветы полить, когда она в отъезде! Все боится, что я ее холсты куда-то переложу или приберусь не так. Она ведь у меня художница. Нет, я не против этого занятия, но куда оно ее приведет… Ездит в какие-то странные места. Куда, с кем — я ничего не знаю!

— А по-моему это естественно! Сколько ей лет?

— Чуть постарше тебя.

— Большая девочка. Чего Вы, собственно, боитесь? Наркотиков, сект, дурной компании? Или, простите, что в подоле принесет? — Каспар решил рубить с плеча, но Валентина и глазом не моргнула на бесцеремонность.

— Да нет, это, скорее, меня бы успокоило…

— Ага. Так, может, Вы просто захотели поскорее стать бабушкой?! Бывает. Немного терпения — и все само собой, так сказать… Я-то здесь при чем? А особенно мой диплом…

Печально, но вопросы его повисли риторическим обрывом связи. Разве не понятно, при чем? Он не доктор, не психолог, не психотерапевт, и даже не знахарка. Статус отсутствует. Зато есть странный дар влипать в истории и разруливать их, интуитивно нащупывая пресловутые скрытые течения. Но, простите великодушно, куда же вы, псевдодоктор Ярошевский, со свиным рылом в калашный ряд?! То бишь в науку… Даже народным целителям позволено писать книжки. У них хотя бы все точно, они могут предъявить рецепты: чабрец, крапивка, кровь молодого петушка… А о чем Вам, человек со странным в наших краях именем, писать? Вам положено влипать, а не писать. Приносить живую пользу человечеству. А ваши дилетантские рассуждения никто не купит. Тем более, когда народу на салями не хватает…