Мастер Чэнь - Дегустатор Страница 36

Но Ольга лежала затылком на подушке и была задумчива.

— Что? — коротко осведомился я.

— А ты будто и не видишь. Посмотри на карты. Чего здесь нет?

— Вообще-то тут много чего есть.

— Кроме одного. А ты не видишь. И это само по себе тоже показательный факт. Так чего здесь нет, во всем раскладе в целом? Точнее — кого?

Молчание.

— А я, где здесь я? В нынешней ситуации — вот она я, яснее ясного. А в исходе ситуации — где там я? А на главной карте — где я? Разве что вот эти двое, которые склоняются у твоего трона. Но без лица…

— Шиза косит наши ряды, — наконец сообщил ей я.

— Косит-косит, — сказала она. — Ну ладно, пойдем-ка на кухню. Что-то я захотела сам знаешь чего. Жрать! Сгущенка осталась?

Я с тех пор верю в таро, потому что не прошло и года, как случилось много грустных событий, и на меня с неба упала квартира. А потом я ушел в газету, на копейки, но ведь жилье у меня уже было — зачем тогда слишком много денег?

И оттуда все пошло вверх и вверх.

А Ольга из моей жизни исчезла навсегда.

— Как же тебя долго не было, — сказал я Алине, со строгим и чуть вытянутым лицом вернувшейся из Парижа.

Она привезла мне сыра, выбрать к нему вино побоялась, и еще надгрызенный сбоку («нервы, очень есть хотелось») деревенский хлеб, его пекли только утром.

Ей было, очевидно, плохо. Что-то происходило. И не только бунт арабов.

Я уже знал, что делает знаменитая Алина Каменева, персонаж светской хроники, член десятка жюри и прочая, — она спасает журнал.

— В Париж подъехал Джейсон, — рассказывала она. — Весь помятый и несчастный. Он ничего не может сделать, Сергей. Там происходят странные вещи. Рынок роскоши бурлит. Как больные, скупают и перекупают дизайнеров, любые плохо лежащие марки. Что-то творится с журналами. Склоки, их тоже скупают. Мне устроили овацию в штаб-квартире La Mode в Париже, но как бы прощались со мной. Джейсон вспоминал, как приглашал меня на главного редактора — я тогда была по уши занята, работала в Британском Совете, — приглашал на встречи то в Лондон, то в Париж, наконец сделал свой выбор — и не ошибся. Сергей, он говорит, что за всю его карьеру взлет русского La Mode — самая потрясающая история. Но там сложная структура собственности. Джейсон — владелец марки. Однако…

Насколько я понял, в России купили не сам La Mode отдельно — купили издательский дом, который, по контракту, имел эксклюзивное право на издание в России этого журнала и двух десятков прочих.

Это как LVMH, объясняла мне Алина, — корпорация знаменитых брендов, от Луис Вьюттон (сумочки) до Моэт и Шандон (шампанское) и Хеннесси (коньяк). Великие предметы роскоши так и делают те же самые люди, но они давно входят в одну громадную корпорацию, которая занимается, по сути, стратегией продаж.

— Но ведь LVMH — это потрясающие люди, это вершина стиля, они приглашают в качестве знаменосцев компании Катрин Денев, Карла Лагерфельда, Олега Меньшикова. У них самый большой бутик в мире, на Елисейских Полях. А эти… нас купили какие-то загадочные уроды, Сергей. Они вообще не понимают, что творят. Сначала они требовали меня для очередного бессмысленного разговора, в основном на тему того, что надо сократить расходы, урезать зарплаты и писать попроще и потупее. Они это всем говорят, потому что больше ничего не знают. Но мы — это не все. Я посоветовала им сначала разобраться, что они приобрели. Я годами отбирала людей, лучших из лучших — что бы я делала без них? У меня работают поэты и писательницы, и как они пишут! А какие фотографы! Я что, одна бы создала из ничего лучший журнал мод в России, да и не только в России?

Алина, как я помнил по ее прежним разговорам, выбрала тактику измора. Ее требовали для тех самых очередных встреч и получали в ответ, что Алина поехала в Суздаль встречаться с принцем Майклом Кентским (и правда поехала, от моего подъезда, переодевшись в клетчатый брючный костюм). И так каждый раз, чтобы они сообразили, наконец, что речь о знаменитой на всю страну женщине и феноменально прибыльном журнале, и что прибыли эти обеспечивала Алина Каменева с ее менеджерским стилем, который уже преподавали в школах бизнеса: если в трех словах, то ставка на лучших. Элита пишет для элиты.

Она ждала, что новые хозяева сообразят, наконец: победителей не судят. Это они судят кого хотят. В конце концов, такому журналу вообще не нужен издательский дом, он сам может выбирать себе издателя.

И, поняв это, от Алины отстанут.

На время отстали. Но сейчас у Алины появилось то же чувство, что у меня, хотя по другому поводу: кушпедейра где-то рядом.

И она ездила в Париж, по сути, чтобы кто-то выкупил ее журнал у новых издателей.

И ничего не получилось.

— А ты так спокоен, так уверен! — вдруг упрекнула она меня. — А ведь это может случиться с тобой, как поет великий бард. Ведь у тебя тоже есть собственник журнала, владелец, так? И если он сменится, и если ему взбредет в голову, что ты слишком для него хорош… Ну, открой секрет: кто владелец «Винописателя»? Ты хоть его знаешь?

Последовала эффектная пауза. Я смотрел на Алину сурово и неприступно.

— Я владелец, — сказал я наконец.

Это на нее подействовало очень сильно. Мне в тот момент казалось, что я сидел в позе фараона над Нилом — руки на коленях, каменные глаза смотрят куда-то в пространство. Но подозреваю, что моя поза ее не особенно впечатлила. Не в позе было дело.

Я в ее глазах перешел в какую-то другую, высшую категорию. А она осталась там, где была. Главный редактор, но не собственник.

Тут, чтобы утешить ее, я начал объяснять, что владельцев вообще-то два, я и Костя, и у меня даже чуть меньшая доля. Но уж попасть в руки идиотам наш журнал никак не мог. Неуязвим.

— Кстати, какой у тебя тираж? — без выражения спросила она. — Тысяч пять делаете?

— Семьдесят тысяч. Самый большой в России среди винных изданий, — нежно признался я.

И Алина замолчала.

— Еще не все потеряно, — сказала она, и я снова увидел жесткие складки у углов ее губ. — Хотя не хотелось бы. Очень не хотелось… Но у меня одна жизнь. К сожалению. И придется… Мы создали свой стиль, свой вкус. Нам, в конце концов, верят люди. Ты меня понимаешь? Ты понимаешь, что дело не в моде? Что дело в том, что здесь, у нас с тобой в стране, будет? И какая будет страна?

— Я как-то догадываюсь, что твоя работа не в том, чтобы заставить нового русского купить костюмчик по цене автомобиля. Это он и без тебя сделает. И без меня.

— Роскошь — это не вызов бедности. Это вызов вульгарности.

— Алина, я тобой восхищаюсь!

— Это не я. Это Коко Шанель. Эпиграф ко всему нашему предприятию. И что же ты думал — бросаешь вызовы, и никто не замечает? Нет, вот оно. Пришло. Заметили.

Кажется, никогда еще Алина не смотрела на меня таким взглядом — грустным и гордым.

— Ну ведь ты сам, — проговорила она, — ты же занимаешься в этой жизни не рекламой великих вин, ведь нет же?

— Великому вину не нужна никакая реклама, моя дорогая. И вообще, понятно, что, если вино стоит больше тысячи рублей — оно уже будет хорошим, а если больше трех, так и тем более. У нас развитый рынок со вменяемыми ценами, это не девяностые. А вот чтобы купить хорошее вино за пятьсот, уже нужно быть человеком. И только так постепенно дорасти до того, чтобы понять — вино за десять тысяч не вызов бедности. Это вызов вульгарности. Ну как опера.

— То есть ты тоже пишешь не для богатых, а для умных, так? Тебе тоже верят люди, идут за тобой?

Она что-то важное мне хотела сказать, почти призывала к помощи, но тогда я ни черта не понял, да и как бы я смог понять и догадаться?

— Понимаешь, мне их жалко, — сказал я.

— Кого?

— А вот этих мальчиков и девочек из офисов. Только что родившийся средний класс. Они — из страшной страны, страны тупого питья водки. Ты говорила — какой из меня офицер. Все начиналось в Мозамбике. Товарищи офицеры жрали водку. На жаре. Немецкую — помню, называлось это «Водка Куголов», полтора доллара. Кто такой Куголов, черт знает. И они это жрали, от них неслась жуткая вонь. А у меня есть маленькая особенность. Я не могу много пить. Низкий порог восприятия алкоголя. Крепкого, прежде всего.

— Страшный секрет дегустатора!

— И я набрался смелости и сказал им: всё. Пусть я никогда не буду старшим лейтенантом. Алина, ты понимаешь, там ведь были эти валютные… ну, «ложа франко», две штуки на город, для иностранцев. На доллары или ранды. Беспошлинно. Продукты были из Свазиленда, а это фактически ЮАР. А еще были вина из Португалии, особенно типа винья верде — оно и правда зеленоватое, такая прелесть. Много разных. И я их покупал иногда и пил дома один, тайно. По чуть-чуть. Вот так все начиналось, наверное.

— Потрясающе. Но ты говорил — мальчики и девочки?

— Ну да, говорил. Понимаешь, это такой секрет, известный всем, кто живет в странах, где делают и пьют вино. Ты знаешь — Франция, Испания. Там нет алкоголиков. Там никто не напивается. Это же вино, оно не для этого. Оно для радости и удивления. Они там с детства привыкают с ним осторожно обращаться, это входит уже в кровь: бокал или два, больше не надо. Зато с трепетом прикасаются губами к настоящим шедеврам. Ты что-то говорила о мертвом поколении? Я хочу, чтобы новое поколение, наши мальчики и девочки, никогда не превращались в животных, жрущих водку для убийства мозга. И ведь не нужно никуда уезжать. Всё рядом. Это такая карта… пятерка пентаклей, потом объясню… проходят мимо радости и не замечают. Я хочу перевернуть ее, хочу, чтобы они вырвались из заколдованного круга — телевизор, водка, лесоповал. Вот.