Салчак Тока - Слово арата Страница 36

— Этот инструктор нам беды наделает, недаром сказано: военный порядок строгий! — чуть не плакал Шилаа.

Кок тоже был смущен:

— Посмотришь на сторожевых цириков у партизан, так они, бедняги, выбегают ни свет ни заря, вытягивают шеи, топчут ногами и размахивают руками, как птица, которая не в силах подняться в воздух. Их все время повертывают: то говорят «направо», то говорят «налево», то говорят «стой», то говорят «ложись» — беда настоящая. Если нас тоже так будут вертеть, не останусь ни одного дня.

— Не понимаю, зачем напрасно скулить, не разобравшись в учении. Ведь мы только завтра увидим, какое оно будет! — сердито крикнул Тостай, и парни затихли.

— Не завидя воды, нельзя снимать ботинок, а то обдерешь ноги, парни, — заметил я.

Утром к нам снова пришел Веденей. Поздоровался. Объяснил, как надо подходить для доклада, как отдавать честь.

— Теперь пусть каждый товарищ покажет свою постель. Переведи.

Я повторил приказание, вытянувшись, как положено, и перевел товарищам. Шилаа проворчал:

— Тю-тю! Вот началось, теперь нашему покою пришел конец!..

Веденей подошел к постели самого бойкого из нас — цирика Тостая, заправил ее как следует и сказал:

— Заправьте ваши постели.

Я перевел. Парни бросились все, как один, к своим постелям и принялись их заправлять.

— Теперь так. Вид у ваших постелей всегда должен быть такой. Сами видите. Все можно сделать хорошо, если захочешь. Посмотрите на пол, он у вас отчаянно грязный. Будете подметать и мыть по очереди, — сказал Веденей, извлек из кармана записную книжечку и, раскрыв ее, продолжал: — Сегодня займутся чисткой Шилаа и Кашпык. Вдвоем. Пусть принесут метлы. Переведи.

Я передал приказание. Шилаа холодно посмотрел на инструктора и незаметно сделал гримасу.

— Ну, идем, — скомандовал он Кашпыку. Тот послушно последовал за товарищем. Через некоторое время наши первые дежурные вскочили в казарму с вениками и принялись усердно подметать пол.

— Как можно так подметать! Ведь вся пыль сядет на постели. Сначала побрызгайте водой, а потом уж подметайте.

Когда все было убрано, Веденей опять заговорил:

— У ребят слишком длинные волосы, некоторые даже с косой. Военному человеку это не подходит. Если уж кто не хочет расставаться с косой, а хочет подражать девицам, пусть свою косу содержит в чистоте, но лучше всего начисто сбрить. Будет и опрятно, и красиво. Потом пойдете в баню.

Войдя во вкус, я переводил без запинки, как настоящий толмач. Я-то хорошо помнил, как лишился моей косички и как горевал, сходив первый раз в баню с кривым Ванькой.

Веденей ушел. Опять вылез Шилаа:

— Видите, я не ошибся. Этот нам покоя не даст. Не только заставил подтирать полы и застилать кровати, решил банным дымом все наше тело прокоптить.

Тостай рассвирепел:

— Долго ты будешь ворчать? Этого человека пригласила к нам народно-революционная партия, чтобы он помогал нам. Зачем же ты мешаешь? Не бросишь буянить — голову тебе оторву, собакам выкину!

Шилаа оглянулся по сторонам, вроде думал — ребята его поддержат, но, не встретив к себе сочувствия, спрятался за спинами товарищей.

— Верно, верно! Чего с ним разговаривать! Стукни его, Тостай! — благодушно посоветовал Кок, точа обломок косы, которым он собирался брить своих товарищей.

— Смотрите, ребята! Я уже приготовил мой страшный меч. Чью голову первому побрить? Ну-ка, подходи!

Я первый сел перед ним. Кок смочил мне волосы холодной водой, приставил наточенный обломок косы и пошел скоблить голову. Боль была невыносимая, но я терпел!

— Ну как? Остра ли моя бритвочка? — спросил Кок, подмигивая мне.

«Пусть он и других так же поскоблит, как меня. Не одному же мне принимать такие муки», — подумал я и, как мог весело, подтвердил:

— Нет-нет, совсем не больно, даже вовсе незаметно, бритвочка острая-острая!

В тот день мы сделались, можно сказать, совсем комолыми — бескосыми и безволосыми. Большинство добровольно согласились на это, но несколько человек воспротивились. Пришлось их побрить силой. И было ж тут смеху и шуток.

Когда мы утром встали, оказалось, что Веденей давно пришел.

Ребята кинулись к своим постелям, заправили их по всем правилам, наспех вымылись, оделись. Веденей вышел, сказав:

— Берите ружья, всем выйти во двор.

Парни ухватили ружья кто в руки, кто на плечи. Замелькали стволы и приклады, как рога у стада оленей. Веденей сказал:

— Сегодня мы начинаем строевые занятия. Прежде всего становитесь по росту. Смотрите все на меня. Самый высокий человек станет справа. На левом конце будет самый маленький.

Я перевел. Мои товарищи образовали вместо прямой линии неровный полукруг.

— Не так, не так! Вот я проведу прямую черту. Через нее не перешагивайте, одну ногу приставьте к другой, обе руки протяните вниз по швам, голов не опускайте.

Построились лучше, однако ровной линии все равно не получилось. Одни набивали табаком курительные трубки, другие одергивали на себе рубахи, некоторые сморкались.

Я смотрел на Веденея и видел, что он в большом затруднении. Лицо у него то краснело, то бледнело. Он вывел меня из строя.

— Хорошенько переведи, а то очень трудно. Когда я скажу «направо равняйсь!», надо выравнять строй так, чтобы видеть грудь четвертого человека. Когда я скажу «смирно», надо повернуть голову прямо на меня и стоять не шевелясь.

Я перевел.

Раздалась команда «направо равняйсь». Большая часть ребят выстроилась ровно, но несколько парней — Шилаа, Кашпык и другие — опять растерялись: «Где, куда, что он сказал?»

— Отставить!

Я не понял смысла последней команды. Веденей объяснил.

Несколько раз повторялась команда «направо равняйсь» и «смирно». В конце концов наш строй стал похож на туго натянутый аркан.

Дней пять-шесть Веденей бился, пока мы не научились шагать по-строевому. Уже не было у нас прежнего бесформенного вида. И нам уже нравилась строевая выправка. Чуть что — мы сами друг другу командовали. А если двоих ребят куда-либо посылали, один из них тут же кричал: «Раз, два!» Так и бежали парой по-строевому.

Проведя строевые занятия, мы начали изучать винтовку, револьвер и ручной пулемет, а в перерывах занимались политграмотой. Сначала было трудновато, однако спустя месяц мы уже прилично знали, что происходит во всем мире, в Советской России и в Тувинской Народной Республике.

Глава 6

Партия чудурук

Однажды после строевого учения мы пришли в нашу казарму, почистили винтовки и шашки, привели в порядок обмундирование. Дело шло к вечеру, но глаз у солнца был еще острый. Настоящие осенние холода не наступили.

В то время торговля находилась почти вся в руках частников, а кооперация и государственная торговля только-только зарождались. Мы не могли в этом разобраться, постоянно спорили, иногда чуть до кулаков не доходили. Так и в этот раз. Продолжая чистить свое оружие, Тостай сказал:

— Чего же тут непонятного, парни? Баи нарочно зажимают кооперацию, всю торговлю отдали купцам.

В разговор вмешался Шилаа:

— Не все ли равно, в чьих руках торговля? Кооперативный товар чистый, и частный товар тоже не поганый.

Кок принялся объяснять:

— Вот в чем дело, послушай. Богачи — как хищники на дороге, только и ждут, где попадается выгода. Чуть что заметят — и готово, не промахнутся, сразу проглотят.

Кашпык возразил:

— Да что ты, какая может быть выгода от торговли?

— Говоришь, выгоды нет? Глупая черепаха! Высшие чиновники, такие, как Идам-Сюрюн и Буян-Бадыргы, пробрались в правительство. Теперь они взяли в руки и торговлю, и кооперацию, и всю казну. Теперь они, как мангусты, посасывают сладкую влагу. И ты этого не понимаешь, глупец?! — угрожающе спросил Тостай и боднул Кашпыка стволом ружья.

В это время в окне мелькнул человек с винтовкой.

— Кто это, ребята? — спросил я.

— Как кто? Небось это Синий Данзын. Видишь, как взвалил на спину винтовку, а сабля-то, сабля, как жердь, навьюченная на вола! О, парни! Посмотрите! Ну его совсем! Даже руки и ноги держать не умеет! — покатился со смеху Кок.

Я спросил у Тостая:

— Что это за человек? Часовой?

— Ну и дурак же ты, Тывыкы! Выдумал: часовой! Он мнит себя высшим начальником правительства. Это голова партии чудурук [71]. Говори потише.

— Если он такой начальник, то зачем понавесил на себя столько оружия, стал как шаман с бубном и побрякушками? Куда это годится?

— Видно, задается, что получил такое высокое звание. А чего вы меня допрашиваете попусту?

Опасаясь, что Тостай не ответит, я вкрадчиво сказал:

— У меня только один самый последний вопрос, больше не буду спрашивать.