Люси Невилл - О, Мексика! Любовь и приключения в Мехико Страница 36

Потом мы отправились в Музей инквизиции; мама снова предпочла подождать нас снаружи, в залитом солнцем цветущем саду, делая записи в своем дневнике. Она с недоумением наблюдала, как группа детишек с черными воздушными шариками с надписью «Инквизиция» высадилась из туристического автобуса и, хохоча, помчалась в Музей пыток, точно в зоопарк.

Зверства инквизиции, бушевавшей в Испании в шестнадцатом и семнадцатом веках, не минули и колонии. Когда наконец подошла наша очередь, нас встретила энергичная студентка здешнего университета и сказала, что она наша «хозяйка инквизиции». Темные волосы с выбеленными прядями были забраны на затылке в хвост; прическа девушки контрастировала с костюмом – длинной черной рясой, перевязанной в талии веревкой.

— Ничего себе! – шепнул папа. – Садомазоинквизиторша! Похоже, ей нравится ее работа.

— Пап, держи себя в руках, – пробормотала сестра.

Вслед за нашей провожатой мы прошли сводчатым коридором в старинный каменный дом. Внутри стоял мрак, хоть глаз выколи, но каждый экспонат был подсвечен отдельным красным светильником. С потолка свисала железная клетка со скелетом; в правом дальнем углу маячила гильотина, под ножом которой примостилась корзина с черепами. Паутина на каменных стенах была искусственная, а вот человеческие останки – явно настоящими.

В следующих залах нам предстал целый арсенал замысловатых орудий пыток: дыбы, стулья с шипами, ложа, утыканные гвоздями. Одним из самых хитроумных оказалась полая железная статуя, повторявшая формы человеческого тела, с тщательно прорисованным лицом и волосами. Внутрь статуи сажали еретика и сквозь отверстия в металле пытали каленым железом, пояснила гид, чья задача, похоже, состояла в том, чтобы максимально подробно рассказать нам, как применялось то или иное орудие и какое именно действие оно оказывало на жертву. Непременной частью многих экспонатов были скелеты или мумифицированные человеческие останки. Непонятно, то ли их специально выкопали, чтобы выставить на всеобщее обозрение, то ли это настоящие скелеты жертв, скончавшихся в этих застенках. Выражение ужаса, сковавшего черты мумий, навело меня на мысль, что, пожалуй, справедливо второе.

Орудиями пыток служили даже стены. Кое-где камни вынули, чтобы показать окаменевшие останки, скрюченные, точно зародыш в утробе: этих несчастных замуровали заживо. Благодаря нашей «инквизиторше» я выучила новый глагол – emparedar (замуровать заживо); видимо, во времена испанской инквизиции это было настолько привычным делом, что для него потребовалось отдельное слово.

Золотистые лучи солнца косо падали на долину. Мы зашли в богато украшенную церковь на вершине холма. Перед глазами по-прежнему стояли искаженные страданием лица жертв; после застенков инквизиции так странно было смотреть на исполненное сострадания лицо Девы Марии. Наконец мы приблизились к заключительной точке маршрута. Наши компаньоны по путешествию в царство мертвых бодро направились в конец очереди с фотоаппаратами наизготовку, а мама снова решила посидеть над дневником за чашечкой кофе.

Мы медленно продвигались ко входу. Надпись на стене поясняла, что благодаря сухому климату и почвам Гуанахуато останки, представленные в этом музее, мумифицировались, не успев разложиться.

Мы гуськом брели вдоль ряда иссохших тел. Сквозь стекло в прицелы объективов смотрели застывшие желтые лица усопших. Одних похоронили в лучших нарядах, других – в простых саванах. На одних черепах сохранились волосы, другие были лысыми. Одна женщина, лишившись носа, по-прежнему молитвенно складывала руки, которые сохранились вполне прилично.

— Мы в музее или в морге? – громко поинтересовалась сестра, когда мы дошли до конца первого ряда.

— Этих хотя бы не пытали, – заметила я.

Однако нельзя сказать, чтобы все эти люди упокоились с миром. Большинству мумий придали вертикальное положение, так что они напоминали пластиковые фигурки. У некоторых на лицах были написаны самые живые эмоции. Какая-то женщина держалась за живот; ее рот был широко раскрыт, а глаза словно вылезали из орбит. Неподалеку стоял полностью одетый старик и, казалось, смеялся. Но большинство лиц искажала мучительная гримаса. Я всегда думала, что перед смертью, в определенный момент, человек, как бы сильно ни страдал, испытывает умиротворение; здесь же ничего подобного не было. Самым жутким оказался детский зал – крошечные тельца, некоторые даже в пеленках. Один младенец, казалось, звал на помощь. Сестре хватило одного взгляда на этот кошмар; у нее сдали нервы, и она принялась пробираться сквозь толпу к выходу.

— Мам, дай камеру, я хочу сфотографировать мертвого малыша, – завизжал упитанный мексиканский ребенок.

— Зачем вообще понадобилось выкапывать эти иссохшие трупы? – поинтересовалась я у гида, когда мы вернулись в автобус.

— Потому что их родственники не смогли заплатить ежегодный кладбищенский налог, – пояснил он.

Раньше по закону Гуанахуато те, кому не по карману купить постоянное место на кладбище, могли оплачивать аренду. А что же делать, если денег не хватало даже на это? И в 1865 году местные власти нашли оригинальный выход: теперь покойные зарабатывали на свое содержание сами, да еще и приносили неплохой доход. Ежегодно музей посещает свыше миллиона человек. Останки бедняг превратились в основной источник прибыли, которую город получает с туристов.

Когда мы возвращались назад, наша семья сидела в автобусе в непривычном для нее молчании, в то время как остальная часть группы радостно показывала друг другу фото трупов на мониторах цифровых камер. Когда автобус начал спускаться с горы, справа от нас открылся вид на долину Гуанахуато, залитую оранжевым послеобеденным солнцем. Бисерное распятие водителя, свисавшее с зеркала заднего вида, бешено раскачивалось из стороны в сторону, когда нас заносило на узком серпантине к краю пропасти. Мы неслись вниз на пугающей скорости.

— Кто боится высоты? – Наш водитель ухмыльнулся в зеркало заднего вида и повел автобус так, что колеса оказались в пугающей близости от края пропасти.

— Черт, этот парень просто псих! – крикнул мой отец, хватаясь за спинку кресла перед собой. Но остальные пассажиры автобуса расхохотались.

К счастью, мама теперь совершенно не обращала внимания на происходящее. Ее стилнокс, похоже, подействовал неожиданным образом, и она теперь сидела, мирно прислонившись головой к оконному стеклу.

— Эти люди ненормальные! – завизжала Анжелика, когда мы понеслись к новому повороту.

Да, ненормальные. После близкого знакомства с мертвецами мы сами оказались в нескольких сантиметрах от смерти, и это было ужасно.

Меня такое поведение мексиканцев уже не так шокировало, как раньше. Иностранные наблюдатели часто бывают озадачены отношением мексиканцев к смерти. Лежат ли его корни в фатализме, присущем католицизму, или в ацтекском возвеличивании смерти, но сегодняшние мексиканцы ведут себя так, будто смерть – это отличная шутка.

Не нужно жить в этой стране долго, чтобы заметить всеобщее презрение к западной одержимости безопасностью. Это становится особенно очевидным на дорогах: ремни безопасности, ограничения скорости и запреты на пьянство за рулем – это все для слабаков. Для получения водительских прав в Мексике не нужно никакого экзамена: $40 – только и всего.

И туристы-мексиканцы откровенно наслаждались выставкой трупов, от которой моим родным стало дурно. Вероятно, этому не стоит удивляться, если вспомнить красочные фотографии обезглавленных жертв наркомафии, которые в Мексике каждый день можно увидеть в газетах. День мертвых говорит сам за себя. Эту тему я хотела изучить поглубже.

Прощаясь с родными в аэропорту, я испытывала смешанные эмоции. Основным чувством была грусть. Но в то же время у меня было такое ощущение, будто гора свалилась с плеч. Я больше не несла ответственности за смог, желудочные инфекции, длинные очереди в музеи и безумных мексиканских гидов.

Я поехала на метро обратно, в Сентро, где в отеле «Маджестик» были оставлены на хранение мои чемоданы. Оттуда было совсем недалеко пешком до отеля «Исабель», в котором я жила, когда только-только приехала в Мексику, и который снова стал для меня наилучшим вариантом жилья. Я любила вспоминать это место, но мысль о возвращении туда меня удручала. После того как я столько усилий приложила к тому, чтобы постичь эту страну и стать ее частью, мне приходилось возвращаться туда, откуда все началось.

Другая мысль, от которой я чувствовала себя несчастной, была мысль о том, что сегодня вечер воскресенья, а это значит, что завтра к семи на работу. С ощущением внутренней пустоты я размышляла об этом всем, пробираясь через многолюдную площадь Сокало к отелю «Маджестик».