Роман Сенчин - Лед под ногами Страница 36

Чащин потянулся к пиву и тут же инстинктивно отдернул руку – зазвонил телефон. Домашний.

Спина похолодела, волосы словно шевельнуло ветром. И то, что восстанавливал в себе последние три дня, все самонастройки – все готово было рассыпаться… Кто это? Кто может звонить на домашний?

Обычно все звонят на сотовый… Да и вообще редко звонят… Димыч, кто еще… И опять начнется…

Чащин сидел и смотрел на старый дисковый телефон. Слушал однообразно резкие звонки… Но если не взять сейчас, он перезвонит еще. И так весь вечер. Когда ему надо, он не остановится… И Чащин поднял трубку.

– Да? – сказал коротко, сухо, готовясь при первых же звуках голоса

Димыча послать его – просто взять и послать подальше.

– Алло, Денис Валерьевич? – услышал в ответ хозяйку и обрадовался так, будто звонила самая прекрасная женщина:

– А-а, добрый вечер!

– Добрый вечер. Я вас не отвлекла?

– Да нет, нет, Лариса Константиновна! Все отлично! – Чащин не мог сдержаться, хотелось наговорить хозяйке ласковых слов. – Квитанции я оплатил…

– Это ладно пока, – как-то подозрительно легко перебила хозяйка. – Я по другому вопросу, Денис Валерьевич.

– Слушаю… – И мелькнула мысль: “Неужели еще повышает аренду?..”.

– Понимаете. – Вздох. – Я вам как-то уже говорила, у меня племянница, она в Липецке живет, Ольга. Очень хорошая девушка, муж у нее хороший, дочери три года… И вот тут она в гости приезжала…

Очень там тяжелая жизнь, вы бы знали, Денис Валерьевич!

– Да, да…

– Они хотят с мужем сюда перебраться. В Москву. И работа, тьфу, тьфу, тьфу, появилась, и условия… Во-от… Понимаете?

– М-м, – осторожно произнес Чащин. От этого “понимаете” стало не по себе.

– И ведь у меня уже возраст такой, что страшно одной оставаться. А я совсем одна в Москве. Ольга хорошая девушка, вообще у них семья хорошая… И она, и муж – учителя по образованию. Педагогический окончили… Я поговорила в школе нашей – нужны учителя… Боюсь сглазить, но удачно все складывается. Во-от… – Хозяйка замолчала и молчала довольно долго; Чащин не вытерпел и позвал:

– Алло, Лариса Константиновна.

– Да… Так вот, Денис Валерьевич, – заторопилась она, словно очнувшись, – я вас хочу поставить в известность, что до первого июня вам нужно квартиру освободить. Вы человек очень хороший, порядочный, и у меня к вам никаких нареканий, но, сами понимаете, обстоятельства так складываются…

Она что-то дальше говорила, успокаивающее и лишнее, но Чащин уже не слышал. В груди сжалось, надавило и лопнуло, как ударившийся об асфальт шарик с водой. И горячая волна изнутри окатила его, залила уши, глаза, заполнила легкие. Стало невозможно дышать. Чащин сожмурился, с усилием взглотнул.

– Алло! Денис Валерьевич, алло!

– Да, я слушаю… Я понял.

– Вы только не обижайтесь, пожалуйста. Я специально решила заранее, за два с половиной месяца, чтобы… Я тоже поспрашиваю насчет квартиры… Поспрашивать?

– Если не трудно…

– Все-таки страшно одной. Понимаете? Вот мы и решили… Вы уж меня извините – все-таки, конечно, привыкли. И я к вам привыкла.

– Хорошо, – еле ворочая языком, произнес Чащин. – Все ясно… К первому июня квартиру освободить.

– Да, Денис Валерьевич…

Он аккуратно положил трубку на рычажки. Посидел, глядя на палас.

Потом поднял тяжелые глаза, оглядел комнату. На панелях телевизора, музыкального центра, дивиди светились желтые точки… Представилось, сколько вещей придется упаковывать, таскать, перевозить – за шесть лет много чем обзавелся… Этот диван. Как его?.. Его можно оставить

– хрен с ним. Копейки стоит, из ИКЕА… А одежда, посуда… “И куда,

– вспомнил Чащин о главном, – куда?!” Где, как найти квартиру?

Теперь дешевле пятисот долларов в более-менее нормальном районе однокомнаток нет… Пятьсот долларов… По агентствам бегать, еще агентству платить, а там, говорят, мошенников каждый первый. Деньги возьмут, а квартиру…

Чащин поднял бутылку, сделал глоток пива. Чуть не вырвало. Поставил обратно, с трудом привстал, выключил свет. Лег, потер грудь. Грудь чесалась, но чесалась не кожа, а где-то там, под ребрами… Драло, дергало… Закрыл глаза, постарался ни о чем не думать. Но мысли, черные, склизкие, как черви, наползали в голову, копались в мозгах, и Чащин топил их в разноцветных, теплых бликах. И чем глубже он зарывался лицом в подушку, тем теплее и ярче блики становились…

Хотелось остаться так, вжавшись, зарывшись, навечно. И ничего больше не видеть, ничего не знать, никуда не ходить… Не хватало воздуха, но оторвать от подушки лицо он был не в силах. И зачем?

Все же приоткрыл глаза. Уловил беспокойную огнистую полутьму, клубящиеся, словно жирный пар, тени на потолке, стенах, мебели.

Услышал глухой, как из-под воды, гул огромного города… В его же груди была мертвая тишина и бездвижность… Попытался понять, что случилось, но уже не успел.