Маргарита Меклина - Моя преступная связь с искусством Страница 36

Барби, оказавшаяся у меня на столе в тоненькой папке, которой — без ведома Тамары Равал — предстояло с моей помощью расти и расти.

Вчитываясь в распечатанные, написанные разухабистым тоном имэйлы, я вскоре узнал, в чем состояла суть дела, а воображение обратило факты в красочный фильм.

Только Тамара Равал нашла работу в уважаемой фирме, как уборщик, с которым сотрудники походя практиковали испанский (впрочем, дальше «хаста ла виста» и «муча травахо» ни у кого не пошло), заметил в приоткрытом ящике стола Тамары брелок в виде радужного полосатого сердца и, поинтересовавшись американским эквивалентом презрительного словечка «marica», привлек внимание одного из сотрудников фирмы, регулярно выкидывающего в мусор мятый-перемятый «Плейбой» с жирными пятнами неизвестной еды.

Тот, отхлебывая обжигающее острое чили, вбил длинноволосую Тамару Равал в поисковик, и оттуда незамедлительно выплыли правозащитные транссексуальные организации и ее армейские фото. Мачистский «ежик», дерзость во взгляде и на кармане пятнистой формы начертано: «Труман Равал».

Неловкое движенье руки — и чили забрызгало несколько документов (среди которых была вымоленная утром визитка симпатичной светловолосой коллеги), а затем вместе с картонной пиалой полетело вниз на ковер (к счастью, рядом оказался раскрывший рот, позабывший о швабре уборщик). Но сколько он не тер и не мыл, на ковре все равно осталось пятно.

Вскоре «открытие» дошло и до руководства компании, и руководство, продававшее рекламные услуги представителям национальных меньшинств (среди которых в почете были незамысловатые мачо, «пассивные» гомосексуалисты за людей не считались, женщины же были бессловесны и незаметны будто трава) испугалось, что наличие на важной должности транссексуалки погубит репутацию фирмы в глазах накачанного огородника Педро с его кочанами, подпольного хакера Хорхеса, владельца такой-растакой такерии Хозе.

«Когда эта скромная, но сексапильная девушка вошла к нам в кабинет, мы не могли и представить, что в прошлом она прыгала не со скакалкой, а с парашютом, наносила на лицо не белила с румянами, а зеленую камуфляжную краску и что ее звали не Тамара, а Труман. Но это лишь полбеды!

Главная проблема заключается в том, что она произносит речи на правозащитных собраниях, где рассказывает о самоуважении и собственном выборе, побуждая других ничего не бояться и гордиться тем, кто они есть.

Нас не колышет ни гордость, ни сборища содомитов, но если клиенты, набрав ее имя в Сети и напоровшись на „трансгендерный прайд“, прознают о том, что у нас один из важных постов занимает бывший мужчина, то разгорится страшный скандал.»

«Мы уже знаем, какие у нее гениталии — гласило письмо. А теперь проверьте, действительно ли у нее есть диплом. Действительно ли она прежде трудилась в компании „Эппл энд Пиппл“. Правда ли, что в выпускном классе ей удалось продать сто коробок овсяных печений и передать деньги в фонд для бездомных; так ли, что у нее раньше была зарплата в пятьдесят гранд.

Узнайте про нее все, от доски до доски, и соберите досье: нам нужно хоть что-то, за что мы могли б зацепиться и под благовидным предлогом вышвырнуть ее вон!»

Я в шоке глядел на запрос. Гнев от того, что подобное еще возможно в Америке, смешивался во мне с любопытством: я знал, что сегодняшнее вечернее одиночество скрашу разглядыванием тамариного фотодосье.

Зайдя в приемную компании «Эппл энд Пиппл», я был угощен не только кофе и бесплатными, лежащими на стеклянном столике, новостями, но и мобильным телефоном Тамары — «господин Нильский, мы так все по ней скучаем, представляем, как вам, ее сокурснику, повезло — передавайте Томке привет!»

Представившись потенциальным работодателем, я позвонил в тамарино бывшее учебное заведение и узнал, что она действительно получила диплом.

Выдав себя за несовершеннолетнего транссексуала, которому «нужна ролевая модель», я обратился в правозащитную организацию и не только узнал расписание лекций, но и заполучил по почте несколько любезно отправленных мне брошюр в непроницаемом черном пакете, таких как «Ставшая девушкой: Советы по поводу того, как одеваться» или «Как найти работу после изменения пола», причем автором обеих была несравненная Тамара Равал.

«Я очень довольна карьерой — писала она. — Ведь после долгих разочарований и поисков я наконец нашла рабочее место в компании, где у меня сложились прекрасные отношения с коллегами и начальством, в компании, где мне предоставили все возможности, чтобы раскрыть мой талант.»

То есть в той самой компании, из которой ее во что бы то ни стало хотели убрать.

И в этом процессе должен был быть задействован я.

Вскоре я знал о ней практически все.

В каком возрасте она сделала операцию; когда у нее появился первый мужчина; за какую футбольную команду болеет и сколько постов написала в своем не огражденном от постороннего любопытства онлайновом дневнике.

Выступая перед сменившей пол публикой, состоящей из сотен зеленых, голубых, карих, прежде-мужских-ныне-женских и прежде-женских-ныне-мужских внимающих глаз, Тамара понятия не имела, что на нее смотрят еще по меньшей две пары.

Одна пара глаз, безжалостных, в красных прожилках, принадлежала главе ее фирмы; другая пара глаз — нордических, серых, над прямым носом с благородными крыльями — была моя.

Я был не только орудием в чужих руках, исполнительным инструментарием, помогающим компании избавиться от транссексуала — я вел собственную потайную игру.

Я был вдохновенным вуайером; вуайером, стершим границы между жизнью и прозой; вуайером, отведшим главную роль в новом «произведении» транссексуалке и получившим возможность беспрепятственно следить, по ходу действия, за своей находящейся в пограничной ситуации героиней; вуайером, вольготно рассевшимся в офисном кресле и периодически поглядывающим через плечо, так как не только превысил полномочия референта, узнавая о Тамаре множество никому не нужных и только мне важных деталей, но и начал писать о ней разоблачающий юрфирму рассказ, невзирая на то, что был связан соглашением о конфиденциальности по рукам и ногам.

Информации, собранной мной о Тамаре, хватило бы на захватывающе пухлый роман — вот голый младенец с явными признаками мужского пола смотрящий в объектив, вот угловатый подросток по имени Труман, шепчущийся с одноклассницами и красящий губы бордовой помадой, вот мускулистый армеец, посаженный на гауптвахту из-за неосторожного обращенья с оружием (мне удалось выяснить: за Труманом как собака ходил старший сержант, который нюхом почуял «слабину» и однажды ночью ворвался к солдату в палату, но дела до жирных губ и наглых рук не дошло; осторожный, все подмечающий Труман давно того раскусил и поэтому зарядил пистолет холостым); вот фото Трумана в мантии в день окончания университета с плачущими от счастья родителями и бабушкой в шляпе; вот, без перехода, фото девушки в шортиках с длинными волосами (это Тамара) — ни родителей на этих фото, ни бабушки уже нет. Любящая внука в любом обличье старушка, скорей всего, умерла; родители не поняли и может быть, прокляли. А может быть, рак простаты и матки — и умерли в один год, как раз в тот, когда Труман стал Тамарой Равал.

Собранных мной сведений хватало на незаурядную прозу — но это была вовсе не «грязь». Кроме «неосторожного обращенья с оружием» в жизни Тамары Равал не было ни единого пятнышка. Тонкая папка с делом Тамары разрослась до непостижимых размеров лишь в моей голове; «Зеллерман Инк» получил десять скудных страниц.

Несмотря на то, что эти страницы не были «измазаны грязью», меня не покидала уверенность, что предлог для увольнения все равно будет найден, и поэтому, сдав своему начальству досье Тамары Равал, я продолжал заглядывать на разрисованный сомбреро и кактусами Сайт ее фирмы, чтоб убедиться: ее имя до сих пор числится там.

Через шесть месяцев имя исчезло.

Работника, взятого на Тамарино место, звали Дик Рутерфорд, но его типично калифорнийская, белозубая и белобрысая физиономия не вызвала у меня интереса.

Подробное ознакомление с «биологически подпорченной» биографией Тамары Равал оставило в душе отпечаток, и, узнавая о том, что она фотографировала птиц и колодцы, а также пыталась встречаться с мужчинами (Ник каждую неделю присылал ей цветы, но секса между ними еще не было, Грег настаивал лишь на сексе и Тамара боялась, что ему нужно лишь ее тело, а не богатый внутренний мир), я так плотно вошел в ее жизнь, что для плавного «выхода» мне нужна была эффектная точка, катарсис, мощный конец.

Роясь в сводах законов и стенографических записях из зданий суда, доказывая, что время не покрывает вранье и всегда остаются следы, которые, при помощи «Лексиса-Нексиса» или пожелтевших газет всегда можно найти, я перестал быть референтом и стал романистом.