Кингсли Эмис - Девушка лет двадцати Страница 36

– Думаю. С одной я уже встречалась, эта пусть катится ко всем чертям, мне до нее никакого дела нет. Остальных я даже не видела и видеть не желаю!

– Если ничего понимать и слушать вы не желаете, я бессильна!

– Уж это точно! К слову сказать, все я прекрасно понимаю и даже послушать не прочь, только здесь это роли не играет.

– Неужто вам безразлична судьба шестилетнего ребенка, которого бросает собственный отец?

– Так ведь у него же все-таки есть мать! И после ухода Роя вы ему будете нужны еще больше, значит, вы с пользой употребите свое время, верно?

Изобразив достаточно красноречивое, но вместе с тем (как мне показалось) достойное похвалы усилие, Китти совладала с собой:

– Неужели я даже не могу просить вас продолжать… оставаться с Роем, видеться с ним, сколько вам нужно, но только не уводить его, не лишать его семьи?

– Почему не можете? Можете.

– Я очень прошу, я умоляю вас подумать над моим предложением! Два года я делила Роя с его первой женой, и, поверьте, это не так уж плохо. Вы бы могли…

– Да просто вы знали, что побеждаете, – заявила вполне резонно Сильвия. – Если он сейчас ко мне не уйдет, для меня это будет поражение, мне это не подходит. Нет, так не пойдет!

– Ну, умоляю вас! – Китти со слезами на глазах сжимала ручку своего зонта, вселяя в меня страх, что еще немного, и она бухнется на колени. – Пусть он живет у вас и просто навещает нас по субботам и воскресеньям! Скажем, два раза в месяц. Ведь это совсем не так много. Вы бы… вы бы смогли подумать на этот счет?

– Угу. Подумаю.

– О, спасибо, большое спасибо!

– Не за что, не за что! Все, уже подумала. Не согласна!

И Сильвия расхохоталась. Как всякому, кто наблюдал ее больше двух минут, мне вынести такое было довольно легко и я уж был готов к чему-то подобному, но этого смеха Сильвии для меня оказалось достаточно, чтобы я внутренне поклялся себе, прежде чем хотя бы раз усмехнуться на людях, сперва подумать, насколько гнусно это может выглядеть. Китти отпрянула как ошпаренная или как человек, читавший про такое только в книге.

– Вы его любите? – вскричала она.

– Ну, люблю, – сказала Сильвия. – Пожалуй; наверное, да. Насчет любви к людям я не очень, никогда особо не брала в голову, но… думаю, что люблю.

– Вы… вы… вы не способны любить!

– Может, и не способна – тут вы, наверное, правы. А может, и способна. Но все равно, это никакого значения не имеет в данном случае, верно? Какая я ни какая, он предпочел вам меня и потому бросает вас и уходит ко мне, вот и все, и добавить нечего. Он так хочет, и я так хочу, значит, так и будет.

Очередное проявление рассудительности у Сильвии звучало и выглядело вполне естественно, гораздо более естественно, чем когда бы то ни было случалось с Китти. Беспристрастный свидетель их диалога, скорее всего, принял бы в целом сторону Сильвии, не будь он безразличен к родному языку. Однако эта высокая оценка слегка заколебалась, когда Китти произнесла с красноречивой патетикой и в голосе, и на лице, и в стати:

– Нет, в это совершенно невозможно поверить! Теперь, когда я сама увидала, что вы собой представляете, клянусь, я не могу поверить! Что может найти в вас мужчина, обладающий хотя бы толикой здравого смысла, или вкуса, или способности разбираться в людях!

– Китти, ради бога, пошли отсюда! – сказал я.

– Чего проще, – ответила Сильвия, – сейчас покажу!

Сдернув через голову свой халат, она швырнула его на тахту. Под ним оказался лифчик и узенькие, не столь чистые, как халат, трусики; все это также было немедленно сброшено. Лицо Китти изобразило неподдельный ужас. Понятия не имею, что изобразилось на моем. Тело Сильвии не способно было внушить мне мысль о красоте, или здоровье, или сходстве, или несходстве с другими женскими телами, потому что его венчала голова Сильвии с лицом Сильвии и потому что оно принадлежало Сильвии, – мне это было предельно очевидно; единственное, что я заметил (или просто отметил), – это юное тело. Насколько я мог судить, фигура у Китти, пожалуй, почти не изменилась со временем и, если присмотреться попристальней, по всем статьям превосходила фигуру Сильвии; и все же я прекрасно понимал, что в данной ситуации это уже помочь ей никак не могло. Одновременно меня охватила дрожь от ощущения во всем этом чего-то гомосексуального.

– Вот что он во мне нашел! – провозгласила Сильвия. – А теперь вон отсюда, старая каракатица, пока я тебе не наподдавала!

Сильвия двинулась на Китти, та замахнулась на нее своим зонтиком; всякий зонт потенциально опасен, как копье, но малоэффективно использовать его в качестве дубинки. Легко увернувшись от удара, Сильвия сцепилась с Китти. Выйдя из ступора или поборов брезгливое чувство возможного прикосновения к Сильвии, я ринулся их разнимать. Сильвия двинула мне коленом в пах, после чего я примерно на полминуты выбыл из строя, как сквозь пелену слыша шум борьбы и гневные выкрики Китти. Затем – стук упавшего тела. С трудом приоткрыв веки, я увидел Китти в полураспластанном положении, полуприжатой к полу коленями сидящей на ней Сильвии. Действие застыло на этой точке на несколько мгновений, но тут взгляд Сильвии, крутившей по сторонам головой, упал на некий увесистый, из какого-то камня с прожилками и величиной с человечью голову предмет в метре от нее на низеньком столике, с виду похожий на абстрактную скульптуру в форме кома. Она потянулась с колен за этой штуковиной, не давая Китти вырваться. Поднявшись, я сделал шаг вперед и обеими руками схватился за руку Сильвии выше локтя. Мгновенно с силой дернул и резко повернул, после чего отпустил, даже в этих обстоятельствах отметив, что позаимствовал у борца с немецкой фамилией, а также у того Нечто с острова Борнео этот прием, исполненный и тем и другим потрясающе эффектно в тот вечер оказания услуги. Сильвия, совершив боковой перелет через всю комнату, вмазалась в стенку. Не дожидаясь, пока она поднимется на ноги в месте приземления, я, подхватив Китти вместе с ее зонтиком, кинулся вместе с ней из комнаты и из квартиры. Лифт нас ждал.

– Ну как вы?

– Нормально. – Прикрыв внутренние двери, я нажал кнопку нижнего этажа. – Почти. А вы?

– Не знаю. Как я выгляжу?

Китти говорила, как в полусне. Одежда ее была в беспорядке, но осталась цела; волосы умеренно всклокочены, как у безумной; на лбу несколько параллельных неглубоких царапин с уже запекшейся кровью; на левой щеке алели два пятна, побольше и поменьше. Я опустил ладони на ее руки, сжимавшие зонтик.

– Как после небольшой потасовки. Ничего особенного. Что бы вы сейчас предпочли? Чашку чая? Или в дамский туалет?

– Нет, только в машину!

Мы сели в такси. Внутри Китти откинулась на спинку сиденья и принялась вздыхать, в то время как я, держа ее за руку, размышлял о том, что вот уже второй раз за этот день я столько всего пережил за краткий миг, гораздо больше, чем выдается на долю оперных персонажей: куда там хваленые ужасы, навеянные Дракулой и Франкенштейном! Через пару минут Китти принялась приводить себя в порядок. Она двигалась, как в летаргическом сне. Обычно она взвивалась, как гончая, при одном намеке на лоснящийся нос.

– Она сумасшедшая, – бормотала Китти, – это же очевидно, абсолютно, буйно помешанная.

– Действительно, она вела себя довольно странно.

– Нет, вы только подумайте… начала срывать с себя одежду!

– Да, в самом деле!

– Что такое выдумала!

– Вот именно!

– Ведь вы же понимаете, Дуглас, она могла убить меня, если б вы ее не оттащили?

– О нет, сомневаюсь!

– Уверяю вас, она безумна! Она впала в неистовство! Размозжила бы мне голову, если б вы не остановили ее!

Я продолжал в этом сомневаться, однако про себя и без особой убежденности или интереса. Точно так же, про себя, я убеждал себя: как бы ни была омерзительна та сцена в квартире Сильвии и как бы ни были утомительны взрывы Китти на этот счет, мне надо все это пережить, пока Китти, трудившаяся над своим лицом и прической, снова не придет, не прекращая своей болтовни, в нормальное состояние (или, по крайней мере, приблизится к одной из разновидностей ее нормального состояния). Куда Китти постепенно и впрямь возвращалась, голос ее креп, пальцы обретали уверенность, и вот наконец как обликом, так и манерой поведения она в значительной мере приблизилась к той Китти, какой я ее помнил полчаса тому назад. Сперва я был этим поражен, особенно в смысле манеры поведения. Так быстро прийти пусть в относительно нормальное состояние, перенеся такое сильное физическое и эмоциональное унижение, безусловно, стоило недюжинных усилий над собой, в особенности для такой женщины, как Китти. И тут меня осенило: ведь она, по сути, все-таки совершила некий поступок, она дралась, уцелела в схватке с голой обезумевшей девицей, задала работу собственным мозгам, пошла хоть на какое-то действие после долгого периода бездействия: причем в преддверии еще более долгого. И еще я подумал, что, наверное, мало кто из мужчин на нее польстится, пока у нее на шее Эшли, а от него она освободится (если повезет) только лет через двадцать, не меньше, когда ей уже будет за шестьдесят. Хоть бы этот Эшли попал в какую-нибудь катастрофу, но так, чтоб не мучиться или не слишком мучиться. Подобный исход, хоть необязательно такого именно масштаба, и Рою бы не повредил.