Юрий Власов - Стужа Страница 36

Когда рота походным порядком следовала к фольварку Хоффе, ветер уже намел сугробы, завалив траву, грязь. Дорожная жижа смерзлась в комья; нога юлила, подламывалась, неокрепший ледок лопался, и грязь расплывалась черными пятнами. А снег сыпал, сыпал…

В Хоффе — фольварк растянулся вдоль шоссе — рота прибыла затемно. Между сараями громоздились орудия, торчали рыльца минометов, расхаживали часовые, похожие издали на белые кочки.

Капитан остановил лакированный катафалк, обитый черным и серебряным крепом, заставленный бидонами, мешками, тюками, и спросил ездового, где штаб части. От ездового разило сивухой. Он по-пьяному путано объяснял, с азартом и прибаутками покрикивая на лошадей.

— Ладно, езжай! — Капитан поморщился и резко скомандовал: — Батальо-о-он! Стой! На ле-е-е-во! Вольно! Перекур! Из строя не выходить! Старший лейтенант Рожнов вместо меня!

Катафалк торжественно прокатил вдоль строя. Солдаты (бывшие заключенные) проводили его хохотом и свистом.

Глеб взглянул на строй и опять вспомнил похоронки — стопки пустых бланков. Он шагал за капитаном и пытливо шарил взглядом по шеренге, выщупывал фигурки отдельных солдат. Уже на всех готовы похоронки, только проставить имена. Судьба их уже списала. Вот эти люди — уже мертвецы. О себе Глеб не думал, ни на мгновение не сомневаясь, что выживет.

Глебу не приходило в голову: так думают и чувствуют все — любой из этих солдат и офицеров. В данной особенности мышления и заключается непостижимая безропотность и терпеливость людей не только на войне, но и вообще живучесть любой неправды, насилия и риска. Каждый считает, что выживет, убьют — не его. И творит свое дело зло…

Штаб полка размещался в блиндаже за фольварком. Глеб неотступно следовал за капитаном, памятуя о приказе «как нитка за иголкой».

В блиндаже было жарко. Вдоль балки на полочках горели керосиновые лампы. Когда капитан доложил о прибытии 139-й отдельной армейской штрафной роты, из группы офицеров за дубовым письменным столом грузно поднялся лысый толстый полковник с гвардейским значком на гимнастерке и нашивками ранений.

— Один? — спросил он грубо, даже не поздоровавшись с капитаном, и вышел из-за стола, одергивая гимнастерку.

— Так точно, товарищ полковник. Заместитель убит, вместо него — взводный, правда, из боевых. Два новых командира взвода и тот, что уцелел с прошлого дела, а также замполит — с людьми.

— А этот?

— Ординарец, товарищ полковник.

— На получение задания с ординарцем, но без замполита? Тэкс-с… — Полковник заложил руки за спину. — Хорош!

— Всего несколько часов прибыло пополнение…

— А прежние потери?

— Практически весь состав роты, за исключением восемнадцати солдат и офицеров.

— А задачу выполнили тогда?

— Так точно, товарищ полковник. Укрепленный пункт взят и удержан.

— С ординарцем, но без замполита на получение боевой задачи — и это командир! С тебя самого погоны следовало снять!

— Я оставил замполита, товарищ полковник. Он хоть немного побудет с людьми. Чистов, иди!..

— Я здесь старший! — повысил голос полковник. — На то у меня спрашивают разрешение! Стой, ординарец! Черт с тобой! — Полковник вернулся к столу. — К карте, капитан. С местностью знаком?

— Так точно, товарищ полковник. Утром провел рекогносцировку.

— Рекогносцировка без боевой задачи? Что-то новое. — И полковник многозначительно поглядел на своих офицеров. Лицо у него было мясистое, губы — углами книзу.

— Моя рота всегда действует без подготовки. За сутки до дела получаю людей — и сразу в пекло. Даже обвыкнуть не успевают. Большинство из них не имеет даже понятия о поведении на поле боя, не знает оружия. За два месяца командования потерял три полных состава: почти тысячу человек! Получив вчера приказ о подчинении вам, считал долгом заранее осмотреть позиции.

— Арестантский сброд жалеешь?

— Я решаю, как лучше выполнить боевую задачу. Потом… это люди. Какие-никакие, а люди. Всегда люди…

— Не морочь голову! Значит, хреновый командир, раз уложил три состава… Молчать!.. Молчать!..

Глеб с растущим недоумением и злобой наблюдал за полковником. Он и представить себе не мог, чтобы люди разговаривали столь грубо и бесцеремонно лишь потому, что старше по званию, конечно если не брать в счет офицеров-следователей… В сознании Глеба они закрепились существами другого, нереального мира.

— Слушай задачу, комбат. — Полковник выматерился, снял керосиновую лампу, поставил на карту и снова замысловато выматерился, смерив капитана взглядом.

Нижнюю губу полковник держал отпяченной, ее постоянно омывала тонкая пленка лопающейся слюны.

В тепле у Глеба жарко загорелось лицо и под ушанкой взмокли волосы. Он отвлекся, стараясь незаметно расстегнуть пуговицу — одну единственную, самую верхнюю.

— …Ветряком «Б» овладеть без выстрелов, втихую. Повторяю: без выстрелов! Взять к пяти тридцати. Как взять — твоя забота, решай сам. Наступать по зеленой ракете. Да, перед атакой займешь исходный рубеж за моей траншеей в трехстах метрах. И запомни: услышу перестрелку на ветряке — открываю огонь из всех видов оружия. Смешаю с немцами и землей. Евсеенко, доложи обстановку! — И спросил: — Замполит с пополнением прибыл?

— Никак нет, товарищ полковник. Он со мной второй месяц. Боевой офицер.

Полковник отошел к «зуммеру». Глеб исподтишка почти с ненавистью продолжал следить за ним: изрытое отечное лицо с дряблым, вислым подбородком. Белые старческие руки в набухших венах. Толстый живот — в нем тоже какая-то грубая властность…

Из-за стола, без сомнения притащенного в блиндаж из какого-то дома, поднялся щеголеватый майор.

— Здравия желаю, капитан. Начальник разведки — майор Евсеенко. Мы уже знакомы, товарищ полковник. Капитан тут спозаранку все облазил, попал под огонь…

— Здравия желаю, товарищ майор, — отрывисто, на выдохе, произнес капитан, всем видом исключая какие-либо неофициальные отношения с майором.

В блиндаже пахло керосинным чадом, сырой землей, табаком и вареным мясом — Глеб даже сглотнул слюну. Тускло, желтовато плавали лица людей в сумраке. Глебу все было в новинку. И он с юношеской приподнятостью ловил каждое слово.

— …Численность гарнизона на ветряке Бенкевальде точно не установлена, — не спеша, певуче, с украинским акцентом говорил майор. Он уперся руками в карту и поглядывал то на капитана, то на карту: глаза красные, в губах — усталость. Не вызывало сомнений: этот ветряк тут всем поперек горла. Из-за него — куча всяческих неприятностей, и нешуточных. И уже больше нельзя ждать!

— …Немцев основательно потрепали. Но… увидите, там наши «тридцатьчетверки»… Да, пожгли, и все экипажи там… Фаустники садят из укрытий. Полагаю, на сегодня уцелели роты две, не больше. Майор покосился на полковника. — Сконцентрировались в подвале ветряка. Все наземные кирпичные строения мы разрушили, но не оплошай, капитан, — вдруг и там подвалы. Точных данных нет. Овчарки у них там. Разведку нашу вырезали. Вчера, гады, вывесили их на стене сарая — вот тут есть, слева. В бинокль видно было — изрезали, изуродовали ребят. Да ты ж еще одного утром видел… Да и дом хозяина артиллеристы тоже разнесли вдребезги. Пятого дня немцев отрезали со стороны Кенигсберга. Окружены пока наглухо. За спиной залив Фришесс-Гаф. Дерутся отчаянно. Эсэсовцы вроде, хотя и пехота тоже так будет драться. Ты же знаешь, тут этих «котлов», больших и малых, достает. Немцы увозят своих морем — катерами, малыми судами… Вот и вгрызлись, ждут эвакуации. А может, черт их знает, наоборот, подбросили им живой силы — смотри, сколько сковывают наших…

— Две роты на ветряк не сядут, — сказал капитан.

— Согласен, — сказал майор. — Наверняка в наличии еще бункера. Как возьмешь — пошуруй. Обнаружишь — блокируй. Саперы после подорвут.

«Так вот почему запомню Фриш-Гаф!» — вспомнил слова капитана Глеб и несколько раз повторил про себя: «Фриш-Гаф».

— …Обстановка крайне сложная — тут слоеный пирог. Не поймешь порою, кто у кого в окружении. Будьте начеку. Полк с приданной корпусной артиллерией несколько раз пытался сбить их. Вот теперь вы… Огонь — очень плотный! Пехота ложится сразу, как косой бреют. Столько наших тут лежит…

Капитан достал карту и привычно наносил данные. Майор Евсеенко показывал пальцем, где и что обнаружено у противника.

— Разрешите идти? — обратился капитан к полковнику.

— Забыл ты, Евсеенко, — с укоризной буркнул тот. — На ветряке — свора овчарок. Это ж они загубили наш поиск. Каких ребят! Скрытно приблизиться очень сложно, но… нужно! Это — приказ! Вот погода на руку. Однако стрелять запрещаю — это приказ комдива. Соседи не так надежно прикрывают нас. Действуйте только холодным оружием. Не вздумайте откатываться назад. Не советую. Надеюсь, объяснять почему — излишне! Ступай, капитан!