Вадим Смоленский - Записки гайдзина Страница 36

— Эй, мужик!..

Я обернулся.

— Что за масонские ритуалы?

Федька высовывал голову из окна своего новоприобретенного драндулета. Я и не заметил, как он подрулил.

— Дорогу дашь?

Я спрыгнул с горы, подошел к нему и доложил обстановку.

— Ну-ну, — сказал Федька. — Я тоже без лопаты. А с той стороны что, никто не подъезжает?

— Отсюда не видно. Может, там у них такая же петрушка.

— Вот ведь как… Абрамычу надо рассказать. А то он заладил: Восток, Восток…

— Что делать-то будем?

— Хороший вопрос. Классический. «Что делать?»

— Сухари сушить.

— Да не сухари, а спасать бессмертную душу. Я тебе уже излагал. Спасаться надо, а все остальное ересь. Ересь будем давить.

— Я понял, понял… Вот сейчас, в данный момент, что делать?

— Ну чего… Разворачиваться — узко. Сдавать назад — не видно куда. Остается только вперед. Сели, да поехали.

— На красный?!

— А чего, гаишников сейчас нету, погода не та. Давай, ты первый, я за тобой.

— Метель же! Не разглядят, стукнут…

— Сильно не стукнут, они медленно едут. Или давай парой: ты справа, я слева. Если слева стукнут, то меня. Если справа, то тебя. Риск пополам.

— А может, наоборот — пусть справа тебя стукают, а слева пусть меня?

— Хитрый какой! Я первый сказал. Короче, едем рядом и оба бибикаем. Вместе громче будет. Ну-ка, нажми.

Я нажал. Федька нажал тоже. Получилось громко.

— Ты ниже звучишь, — сказал Федька. — Давай так: секунду я, секунду ты. Устроим сирену. А еще окна откроем, и музыку на полную катушку.

Я опустил оба стекла и прибавил громкости. В магнитофоне крутилось третье действие «Хованщины». Шакловитый тянул свою арию:

— Ни-и-спо-о-шли-и ты-ы ра-а-зума све-ет благода-а-атный на Ру-у-у-усь!..

Федька подрулил справа. В его магнитофоне во всю дурь пиликал ресторанный электроорган. Допиликав положенное, он уступил место пропитому голосу шансонье:

— Сидел я в Омске!.. Сидел в Иркутске!.. Эх мне бы водки!.. Да мне б закуски!..

— Пошла сирена! — заорал Федька и вдавил клаксон. Я несколько замешкался со своим полупериодом, и сирена едва не захлебнулась, не успев родиться. Кособокая и спотыкающаяся, она поплыла через перекресток — сквозь шансон, снегопад и хованщину.

— БИИ-ПУУ-БИИ-ПУУ-злосча-а-а-а-БИИ-ПУУ-БИИ-цидивист-ПУУ-БИИ-ПУУ-БИИ-страда-а-а-БИИ-ПУУ-БПИУ-окурор!-ПУУБИУУУ-…

— Давай, пошел! — Федька дотянулся головой до левого окна и призывно ею подергивал. Я осторожно тронулся, забирая чуть вправо. Автомобильный поток оттуда все тянулся, плохо реагируя на дикие звуки из-за сугробов. Подобравшись к потоку вплотную, я перестал сигналить, высунулся в окно, изогнулся шеей как бы кланяясь и стал мелко-мелко рубить воздух ребром ладони. Две машины проигнорировали этот классический жест, а третья затормозила. Я изобразил два глубоких поклона, газанул, перегородил ряд и стал ждать Федьку. Он тоже выключил свою половину сирены, тронулся, поравнялся со мной теперь уже слева, обошел на полкузова — и заглох.

Причиной тому была кучка снега, оставленная грейдером посреди перекрестка, этакий длинноватый бугор высотой с нетолстое бревно. Преодоление сего барьера оказалось для подержанного и видавшего виды драндулета задачей не из простых. Федька снова завел двигатель, произвел несколько пробных газований и принялся заново штурмовать каверзную преграду.

Ресторанный певун еле пробивался сквозь рев мотора:

— Колыма…ВЖЖЖЖ…спомина…ВЖЖЖЖЖ…рушку ма…ВЖЖЖЖЖЖ…

У меня запел хор стрельцов:

— Гой, гой, прибодрись!!! Гой, гой, поднимись!!!…

Поток слева остановился и тоже стал болеть за Федьку. Уткнувшиеся в меня справа недовольно бибикали. Решив тогда и следующий ряд миновать первым, я тронулся, наехал передними колесами на бугор и тут же затормозил — потому что от потока слева отделилась белая «Тойота» и пошла вперед. Ее водитель, видимо, пришел к выводу о нескором завершении федькиных стараний. Но тут драндулет собрал последние лошадиные силы, заревел тремя белугами, перевалил через бугор, как Суворов через Альпы, — и с треском врезался «Тойоте» прямо в бок.

— Ах, окаянные пропойцы! — заголосил хор стрелецких жен. — Ах, колобродники отпетые!..

Искореженная дверь «Тойоты» приоткрылась и судорожно замолотила по федькиному бамперу, желая распахнуться. Федька сдал назад. Из «Тойоты» выпрыгнул водитель, присел на корточки и принялся сканировать вмятину носом. Я поставил машину на ручник и тоже выбрался наружу. Пострадавший обернулся, увидел одного, увидел второго, изменился в лице и пробормотал:

— Иностранные люди…

Поднявшись с корточек, он не очень уверенно произнес:

— Но ведь вы ехали на красный свет, не правда ли?

— Что он говорит? — спросил Федька.

— Говорит, мы ехали на красный.

Федька растерянно посмотрел куда-то вбок и вдруг выпалил, схватив меня за локоть:

— Гляди!!!

Наш светофор горел зеленым.

— Грин! — закричал Федька, обращаясь к пострадавшему и тыча пальцем в светофор. — Лук! Итыс грин!

Пострадавший в недоумении перевел взгляд с иностранных людей на зеленый кружок. Потом обратно на иностранных людей. Потом до него дошло.

— Ноу, — твердо сказал он и помахал перед носом ладонью влево-вправо. — Ноу! Ай гоу грин! Ю гоу рэддо!

— Лук! Лук! — твердил Федька и пронзал пальцем летящие снежинки.

— Ноу! Ноу! — повторял незнакомец и разгонял снежинки ладонью.

Упершиеся в нас машины встречного потока возмущенно сигналили, требуя дорогу.

— Давайте отъедем вон туда, — предложил я, кивнув на продуктовый магазин с широкой площадкой, который был у нас слева по курсу.

— Вы можете по-японски?! — обрадовано воскликнул пострадавший, мигом запрыгнул в свою «Тойоту» и стал крутить руль влево. Миновав высокие ворота, прокопанные в снежной горе, мы въехали друг за другом на площадку. Она была пуста — лишь одинокий торговый работник колупался на ней с портативной снегоуборочной техникой.

— Маэда! — представился нам водитель «Тойоты» и выдал обоим по визитной карточке.

— Репейников! — ответно представился Федька. — Профессор.

— Пожалуйте сюда, — сказал господин Маэда и подвел нас к правому боку своей машины. — Это след от столкновения. Ремонт будет стоить очень дорого.

— Правильно, — сказал Федька, когда я перевел. — А столкновение оттого, что вы ехали на красный.

— Давайте вызовем полицию.

— Вызывайте.

Скрипя снегом, наш новый знакомый направился к телефону-автомату.

— Слушай, Федор, — сказал я. — А оно тебе вообще надо? Сейчас приедут, будут тебя час мурыжить, потом штраф выпишут…

— За что штраф?

— За нарушение правил.

— Я не нарушал!.. Ты сам видел — нам зеленый горел.

— Не видел я никакого зеленого.

— А я видел! Он все равно не докажет, у него свидетелей нет. А у меня есть.

— Кто у тебя есть?

— Ты, кто еще…

Маэда что-то говорил в телефон. Федька нагнулся и пощупал бампер своего драндулета.

— Гляди, ту всю сплющило, а моей хоть бы что. Зверь машина! Никто не верит, что я ее за сорок тыщ взял.

— Почему никто? Я верю…

— А вот Абрамыч не верит. Завидует, наверно.

Маэда повесил трубку и подошел к нам.

— Полиция выезжает. Нужно подождать.

Он обозначил легкий поклон и скрылся в своей мятой «Тойоте».

— Ну, подождем, — сказал Федька. — Подышим воздухом.

Я побродил минуту по площадке, подошел к снежным воротам и стал смотреть на ползущие мимо машины. Им опять горел зеленый.

— Знать бы тогда, — раздалось у меня за плечом. — И как это, интересно, они его зажгли?

— В полиции узнали, наверное, — предположил я. — Переключили на другой режим. Такие вещи наверняка продуманы.

— Ты как Абрамыч прямо. Ах-ах, у них все продумано!..

— Может, и не все, но многое…

— Лучше б они центральное отопление продумали. И двойные рамы.

— На Хоккайдо двойные…

— У тебя обогреватель в машине хорошо греет?

— Хорошо.

— Пошли залезем, посидим…

— Залезай, сиди. Я подышу еще. В магазин зайду…

— Ну, пошли в магазин.

В магазине я добросовестно изучил весь ассортимент и купил себе тюбик зубной пасты. Федор тем временем пролистал пять или шесть толстенных журналов с полуголыми девицами снаружи и рекламой внутри. Когда мы вышли, Маэда опять сидел на корточках перед своей «Тойотой» и водил носом по вмятине. Увидев нас, он встал, неловко потоптался и сказал:

— Никак полиция не едет. Пойду еще раз позвоню.

И опять заскрипел снегом, спеша к телефону.

— Мда, — сказал Федька. — Что-то непохож он на самурая…