Мария Илизарова - Про психов. Терапевтический роман Страница 37

– Здесь ли ты, Дух?

Вдруг под пальцами блюдце дрогнуло и поехало. Катька ойкает и даже пальцы отпускает. Актриса строго зыркает: пальцы держи – уйдет! Лора перестает дышать: блюдце никто не двигал – сразу видно, все по-настоящему.

Актриса шепчет:

– Спрашивайте!

Но Лора и Катька как языки проглотили. Тогда Актриса спрашивает, когда ее наконец-то выпишут. Блюдце поползло к цифрам, жирная красная стрелка ясно указывает на цифру 2. Неужели два месяца еще, не может быть! Актриса расстраивается, но ситуацию не упускает:

– Скажи, Дух, изменяет ли мне мой муж, пока я в больнице лежу?

Блюдце рваными движениями ползет к буквам, к букве «н», потом к «а», потом запрыгало как безумное: н-а х-у-й н-а х-у-й х-а х-а!

– Боже, спаси меня грешную! – запричитала Катька.

– Все, хватит! – Актриса блюдце перевернула, оно сразу опустело, превратилось просто в блюдце без всяких следов движущей силы.

– Я говорила, что это плохая идея – Брежнева звать! Надо же: на х…й послал! Вот мудак – что живой, что мертвый. Я, конечно, тоже хороша – задала вопрос, – злится Актриса. – Как думаете, девочки, что генсек хотел сказать? Изменяет муж или нет?

– Я не знала, что у тебя муж есть, – бестактно удивляется Лора.

– Лора, а почему у меня мужа не может быть? У всех есть муж, и у меня есть. Не приходил давно, вот и волнуюсь. Я его выгоняла перед больницей. Говорила, что не люблю, не хочу, сама изменяла, а ревновала безумно: эсэмэски читала, ночью в «Одноклассниках» рылась, следила за ним. Давай, Лора, лучше про твоего мужа спросим, ты замуж собираешься, вообще? Пора уж, – слегка язвительно предлагает Актриса.

– Я с мамой хочу поговорить. Это важнее. – Лора внезапно смущается, взрослая уже, а все о маме да о маме.

– Как хочешь, давай зови маму, – снисходительно разрешает Актриса.

Катька молчит. Ей страшно звать маму, свою ли, Лорину. Катька мертвых боится, но старается не показывать.

Актриса уже возвращает на лицо маску греческого оракула и готовится ко второму раунду общения с мертвецами. Но тут в дверь палаты тихонько постучались.

Лора стремительно набрасывает на свечки полотенце, гадальный лист смахивает под кровать. В одно мгновение все трое, трясясь от ужаса, оказываются под одеялом. Лежат – воздух под одеялом кончается, а вылезти страшно. Катька не выдерживает:

– Как в пионерлагере.

Вылезает, присматривается. Стоит кто-то, на привидение похож: Катька как завизжит в подушку и с разбегу на соседнюю Лорину кровать бухается – спасаться. Кто там стоит? Дух, что ли? Лора от неожиданности позабыла всю конспирацию – еле выбралась из-под стокилограммовой Катьки и зажгла лампу. Как мама в детстве учила: если страшно – просто включи свет, и все пройдет.

Посреди их палаты стоит девица из шестой, та рыжая, что Путина до безумия любит. Стоит и дрожит жалобно:

– Девчонки, а что это вы тут делаете? Мне спать не хочется.

Смешно стало до колик, а смеяться нельзя: беззвучно корчились, затыкая одеялами рты. Хорошо, что не Брежнев собственной персоной!

Актриса лампу потушила:

– Все, нет шухера. А мы тут духов вызываем, гадаем, давай тоже, а то нас мало.

Невеста Путина обрадовалась:

– Ой, а давайте на жениха! Меня опять вылечили, я больше не хочу замуж за Путина, за другого хочу.

– Погоди с женихом, тут у нас дела семейные. Лора с мамой поговорить хочет. Она умерла недавно.

Все гадальное оборудование на место вернули, помолчали, и теперь уж точно всерьез Лора зовет маму.

Назвала по имени, спросила, здесь ли мама.

Живое блюдце ползет к «да».

Лорины глаза расширились – мама здесь! Она оглядывается, пытаясь заметить хоть что-то, уплотнение воздуха, дымку, тень – все, что обычно показывают в фильмах про привидения. Все спокойно, только свечка горит тонко и высоко-высоко.

– Мама, как ты? Как ты там? Зачем ты умерла?

Актриса нахмуривается: ненужные вопросы.

Блюдце пускается в путешествие от буквы к букве. Невеста записывает. Получилось: ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, ДОЧКА, НИЧЕГО НЕ БОЙСЯ!

Опять стискивает все внутри: слова, которых никогда не говорили друг другу при жизни.

– Мама, как мне жить теперь?!

Блюдце отвечает: ЖИВИ и замирает. Больше не двигается. Актриса переворачивает блюдце. Свеча ожила, расплясалась. Ушла мама…

– Что это значит? – спрашивает у всех Катька. – Наверное, она в раю? Жива или мертва?

Актриса молчит, а Невеста язвит:

– Если и в раю, то со свободным выходом! Сюда же пришла!

Посмеялись.

А Лоре полегчало: ЖИВИ! Мама всегда знает, что сказать. Эх, надо было про Римана спросить.

– Ну, Катя, давай ты… – Лора, счастливая и взволнованная разговором с мамой, хочет радости и для Катьки.

– Может, тоже маму вызвать? Она уже давно умерла. Я с тех пор и болею при папе. Всю жизнь скучаю.

– Ой, девчонки! – Невеста даже подпрыгивает. – А можно я спрошу у Фрейда очень важный для меня вопрос! Катенька, пожалуйста, не могу терпеть. Мне надо знать, любит ли меня один человек.

– Ну давай… а почему Фрейд?

Невеста торжественно молвит:

– Он знает! Он все знает про любовь! Великий Дух Зигмунда Фрейда, скажите, пожалуйста, – вежливо-смешно начинает она звать, – любит ли меня Косулин Александр Львович, наш психолог? – Невеста выжидательно уставилась на блюдце.

– Ну ты даешь! Косулин тебя любит?!! – возмущается Катька. – Да он жену свою любит! А не тебя! Да кто ты такая вообще?!! Тоже мне нашлась.

– Девочки, ну успокойтесь, ведите себя прилично, здесь же Дух. – Лора спасает ситуацию.

Катька замолчала и надулась, но пальцы не отпустила. Блюдце недовольно ездит по полю, к буквам даже не приблизилось. Поколебавшись, указывает стрелочкой на цифру 4 и упрямо встает. Почему 4?! Фрейда поблагодарили и отпустили.

Невеста расстроилась, решив, что «нет», но через минуту раззадорилась, придумав другую версию: Александр Львович любит четырех женщин, и она – одна из них!

Катька злорадствует:

– Ага, маму, бабушку, жену и тещу. У него еще дочка есть! Ты – не влезаешь!

– Может, про другое спросишь? – предлагает Лора, сочувствуя теперь всем влюбленным на свете.

– Нет, не хочу, я только его люблю!

– Как скажешь, выбор за тобой. Кать, ну ты как? Решилась? – Актриса торопится: свечки догорают, время общения с мертвыми заканчивается.

– Ой, ну не знаю, писателей этих ваших не хочу, маму страшно. Не буду я спрашивать. И так все понятно: мама твоя сказала – ЖИВИ, – мне это тоже подходит.

Потом долго лежат в темноте, каждый думает о заданных вопросах и ответах. Пытаются понять скрытые смыслы сказанного, запоздало поражаясь тому, что в двадцать первом веке чайные блюдца все еще пишут на листах ватмана.

Пауза

Перед глазами Косулина возникает кусок пупырчатого желтого дивана. Где я? В кармане брюк вибрирует мобильник, тщетно пытаясь связать с внешним миром.

Внешний мир не позволял Косулину сбежать, волею реальности возвращал к наличному бытию мужчины среднего возраста, счастливая (как теперь казалось) жизнь которого рухнула. Жене хотелось новизны, сексуальной любви, возможно, ей очень хотелось денег, просто денег или счастья, просто счастья. А Косулину тоже всего этого хотелось, конечно, но не настолько и не сейчас.

Признаться, Косулин в счастье не верил, жарко нападал на Аристотеля и его подпевал (человек создан для счастья, как птица для полета, – что за нелепица?). Был убежден, что идея счастья погубила множество хороших людей. Что за счастье такое? Постоянное ощущение или мгновение? В чем оно измеряется? Не выдерживает человек счастья – потому что не создан для него. Потому что – живой, а живым всегда неймется: холодно, жарко, голодно, одиноко, хорошо. А счастье выдумали идиоты, не признающие человеческой природы. Вечно умники всякие пытаются зафиксировать бытие, обкорнать, упростить. А оно не поддается – изменяет, как последняя блядь.

Он постоянно замечал людей в этой ловушке: я несчастлив, а ведь достоин счастья. Все равно, что вакуума желать. И терпеливо исследовал – что для них счастье сейчас. Что раньше было. Какие они счастливые, эти пойманные на крючок дурацкой чужой идеи?

И пришел к выводу, что толком не знает никто. Просто потому, что живы, меняются постоянно, каждую минуту. А поиски счастья как бы для оправдания изменений выдумывают. Все равно как если бы дерево оправдывалось идеей климата за то, что почти умирает зимой, а потом воскресает весной.

Он смотрел, как на экране прыгающего телефона светится слово «жена», и никак не мог вспомнить, почему он всегда записывал в телефонную книжку не имена, а роли: жена, мама, папа. Оказывается, эти роли не вечны. Жена запросто может перестать быть женой и стать просто Лидой. Незнакомой волнующей Лидой, которая теперь не его родная «пусечка», а коварная и чужая спутница короля турецких батареек. Чем больше он смотрел на телефон, тем гаже себя чувствовал. Ярость пополам с бессилием и страхом – жесткий коктейль. Лучше бы налили только злости, тогда б он выжил.