Чак Паланик - Незримые твари Страница 37

Брэнди спрашивает:

- Разве не ясно? Потому что мы натасканы так, чтобы вести жизнь правильно. Чтобы не делать глупостей, - говорит Брэнди. - А я считаю - чем большей кажется глупость, тем больше шансов для меня вырваться и жить настоящей жизнью.

Как Христофор Колумб, который поплыл навстречу бедствию на край света.

Как Флеминг со своим хлебным грибком.

- Настоящие наши открытия приходят из хаоса, - кричит Брэнди. - Из странствий в те места, которые кажутся неверными, глупыми и дурацкими.

Ее величественный голос заполняет дом, она орет:

- Не надо убегать от меня, когда я, на минутку, пытаюсь объясниться!

Ее пример - женщина, которая карабкается на гору, без разумной причины для таких упорных стараний, и для большинства людей это дурная блажь, неприятности, глупости. Та альпинистка может целыми днями быть в голоде и холоде, мучениях и страданиях, но всю дорогу будет карабкаться на вершину. И, может быть, оно ее изменит, но все, что она хочет видеть в этом - свою личную историю.

- А я, - говорит Брэнди, все еще стоя в двери ванной комнаты, все еще разглядывая потрескавшийся лак. - Я делаю такую же глупость, только гораздо хуже: боль, деньги, время, и то, что меня бросили все старые друзья - а в конце мое тело станет моей историей.

Операция по смене пола может казаться кому-то чудом, но если тебе такого не хочется - это высшая форма самоуродования.

Она продолжает:

- Речь не о том, что быть женщиной плохо. Может быть, это замечательно, если хотеть быть ею. Фишка в том, - говорит Брэнди. - Что быть женщиной мне хочется меньше всего на свете. Это самая большая в мире глупость, которую я могу себе выдумать.

Потому что мы настолько пойманы в западню нашей культуры, в бытие бытия человеком с этой планеты, с мозгами как нам положено, с такой же парой рук и ног, как у всех. Мы настолько в ловушке, что любой путь к побегу, который мы можем вообразить себе, окажется лишь новой частью западни. Все, чего мы хотим - мы приучены хотеть.

- Моей первой идеей было ампутировать себе руку и ногу, левые или правые, - она смотрит на меня и пожимает плечами. - Но ни один хирург не согласился бы мне помочь.

Говорит:

- Я рассматривала СПИД в качестве опыта, но тут СПИД уже был у всех подряд, и это казалось совершенно попсовым и банальным.

Говорит:

- Что-то такое сестры Реи сказали моей родной семье, почти уверена. Эти сучки иногда очень переимчивы.

Брэнди вытаскивает из сумочки пару белых перчаток, того типа, у которых на запястье застежка из жемчужины. Она сует руку в каждую перчатку и застегивает пуговицы. Белый - не очень хороший выбор цвета. В белом ее руки кажутся пересаженными от гигантского мультяшного мышонка.

- Потом я подумала насчет перемены пола, - продолжает она. - Хирургии изменения сексуальных функций. Эти Реи, - говорит она. - Считают, будто меня используют - а на самом деле я использую их с их деньгами, позволяя им думать, что они надо мной хозяева и вся идея принадлежит им.

Брэнди поднимает ногу, разглядывая сломанный каблук, и вздыхает. Потом тянется и снимает вторую туфлю.

- Ни к чему из этого Реи меня не толкали. Ни к чему. Просто это было самой большой глупостью, которую я могла сделать. Самым большим вызовом, который я могла себе бросить.

Брэнди отламывает каблук с целой туфли, оставляя ноги в двух уродливых плоскодонках.

Говорит:

- В бедствие надо прыгать обеими ногами.

Выбрасывает каблуки в мусорное ведро ванной.

- Я не натуралка и не голубая, - продолжает она. - И не бисексуалка. Я хочу вырваться из ярлыков. Не желаю, чтобы вся моя жизнь была втиснута в рамки одного слова. Или рассказа. Я хочу найти что-то другое, непостижимое, какое-то место, которого нет на нашей карте. Настоящее приключение.

Сфинкс. Тайна. Пустая страница. Непостигнутая. Неопределенная. Непостижимая. Неопределимая. Всеми этими словами Брэнди обычно описывала меня в вуалях. Не просто рассказ, который продолжается в духе - "а потом, а потом, а потом", а потом раз - и смерть.

- Когда тебя повстречала, - говорит она. - Я завидовала тебе. Я жаждала твое лицо. Я подумала, что лицо как у тебя потребует куда больше крутизны, чем любая операция по смене пола. Оно даст тебе открытия значительней. Оно сделает тебя сильнее, чем я когда-либо смогу стать.

Начинаю спуск по лестнице. Брэнди в новых плоскодонках, я в полном смущении, - мы добираемся в фойе, а через двери гостиной слышно, как протяжный, глубокий голос мистера Паркера талдычит снова и снова:

- Правильно. Давай.

Мы с Брэнди на минутку приостанавливаемся за дверьми. Снимаем друг с дружки клочки пыли и туалетной бумаги, и я взбиваю Брэнди примятые сзади волосы. Брэнди немного подтягивает колготки и одергивает пиджак спереди.

Открытка и книжка спрятаны у нее в жакете, член спрятан в колготках, - сразу не скажешь, есть оно там, или нет его.

Распахиваем двойные двери гостиной, а там мистер Паркер и Эллис. Штаны мистера Паркера спущены до колен, голый волосатый зад маячит в воздухе. Остаток его наготы воткнут Эллису в лицо. Вот он, Эллис Айленд, бывший Независимый-Особый-Уполномоченный-Полиции-Нравов Манус Келли.

- О да. Давай. Как здорово.

Эллис выполняет работу по должности на пять с плюсом, - его руки обхватывают мощные футбольно-стипендиатские булки Паркера, и он втягивает своим личиком мальчишки с нацистского плаката столько, сколько влазит в рот. Эллис мычит и булькает, празднуя возвращение на службу после вынужденной отлучки.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Парень в "Общей доставке", который спросил у меня документы, в основном был вынужден поверить мне на слово. Фото на водительских правах с тем же успехом могло принадлежать и Брэнди. Это значит, что мне придется много писать на кусочках бумаги, пытаясь объяснить, как я сейчас выгляжу. Все время, пока мы были на почте, смотрю по сторонам, - не стала ли я девчонкой с обложки на доске объявлений ФБР "разыскивается опасный преступник".

Почти полмиллиона долларов оказываются коробкой десяти- и двадцатидолларовых купюр весом под двадцать пять фунтов. Плюс к этому, внутри с деньгами розовая почтовая записочка от Эви, мол, ля-ля-ля, "если увижу тебя еще раз, убью", - и я счастлива как никто.

Прежде чем Брэнди сможет разглядеть, кому адресована посылка, я сдираю наклейку.

Одна из сторон работы моделью - моего номер телефона не было в списках, так что Брэнди не смогла найти меня ни в одном городе. Я была нигде. А теперь мы едем назад, к Эви. К судьбе Брэнди. Всю дорогу домой мы с Эллисом заполняем открытки из будущего и выпускаем их из окон машины, пока едем на юг по Шоссе N5, делая полторы мили с каждой минутой. На три мили ближе к Эви с ружьем с каждой парой минут. На девяносто миль ближе к судьбе с каждым часом.

Эллис пишет:

"Твое рождение - ошибка, которую ты пытаешься исправить в течение всей жизни".

Окно "Линкольн Таун Кар" с электроприводом опускается на полдюйма, и Эллис выбрасывает открытку наружу, в зону разреженного воздуха за машиной на Ш-5.

Я пишу:

"Всю жизнь ты проводишь, становясь Богом, а потом приходит смерть".

Эллис пишет:

"Когда не можешь поделиться собственными проблемами - не хочешь выслушивать проблемы других людей".

Я пишу:

"Бог всего-навсего наблюдает за нами и убивает нас, когда наскучим. Мы никогда и ни за что не должны нагонять скуку".

Переключимся на то, как мы читаем раздел газеты про недвижимость, разыскивая большие дома на продажу. Мы всегда такое делаем в новом городе. Садимся в хорошем открытом кафе, пьем "капуччино" с шоколадной пенкой и читаем газету; потом Брэнди обзванивает всех агентов, чтобы выяснить, в каких домах на продажу еще живут люди. Эллис составляет список домов, куда мы завтра отправимся.

Снимаем номер в хорошем отеле и ложимся вздремнуть. После полуночи Брэнди будит меня поцелуем. Они с Эллисом идут продавать товар, который мы собрали в Сиэтле. Может быть, трахаются. Мне плевать.

- И - нет, - говорит Брэнди. - Мисс Элекзендер не собирается звонить сестрам Реям, пока она в городе. Более того, она выяснила, что единственное стоящее влагалище - то, за которое платишь сама.

Эллис стоит в дверном проеме на фоне коридора, и выглядит как супергерой, который, как хотелось бы мне, мог бы забраться в мою постель и спасти меня. Хотя, со времен Сиэтла, он был мне братом. А с братом заниматься любовью нельзя.

Брэнди спрашивает:

- Тебе дать пульт от ящика? - Брэнди включает телевизор, а там напуганная и отчаявшаяся Эви с большой взбитой радугой прически всех оттенков русого. Эвелин Коттрелл, Инкорпорейтед, угроханные средства всех на свете, спотыкается на пути через телевизионную аудиторию в платье с блестками, умоляя народ поесть ее побочные мясные продукты.