Алексей Фомин - Затон Страница 37

Слава, потративший лишнюю долю секунды на борьбу с этим невесть откуда взявшимся непонятным, необъяснимым атмосферным образованием, ошибся. Он нанес удар не объекту, а той, второй девице.

«Классно было бы сейчас оказаться в прохладном, кондиционированном салоне, – помыслила Анна, завидев приближающийся представительский автомобиль. – Нет, такой не остановит». – Она даже руку опустила, но Ирка, стоявшая по ходу движения первой, ничтоже сумняшеся продолжала голосовать.

Краем глаза Анна заметила, как за их спинами мелькнула какая-то тень, но тут Ирка безвольно уронила протянутую вперед руку, ноги у нее вдруг подкосились, она вся как-то сразу обмякла и начала заваливаться вперед, на мостовую. «Солнечный удар», – мелькнуло в голове у Анны. Она успела схватить Ирку за руку, но та утекала из ее рук, как студень. Оглушительный визг тормозов заставил Анну поднять глаза. Почти прямо перед собой она увидела хромированный оскал радиатора и огромные, в пол-лица, испуганные глаза ошалевшего водителя. Инстинктивными, судорожными движениями рук Анна безуспешно пыталась остановить падение обессилевшего, безвольного Иркиного тела, и тут рука ее наткнулась на что-то твердое и упругое. «Ремень… Сумка…» – обрадовалась она. Анна цепко ухватилась за ремень Иркиной сумки и, что есть силы, дернула на себя. Рывок отбросил Ирку на тротуар, а Анна, стоя на бордюре, забалансировала руками и, не удержав равновесия, спиной вперед полетела на мостовую.

Эпизод 12. Сосо. Петроград. 1917

Удача… А что такое удача? Это же очень просто. На этот вопрос каждый ответит. Удача – это, когда при самой поганой раздаче, при отвратительнейшей карте вдруг срываешь банк, потому что у остальных карта оказалась еще отвратительнее. Или опять же рулетка… Когда угадаешь. Но азартные игры подчиняются законам математической статистики, согласно которым ты не будешь ни в выигрыше, ни в проигрыше, если играешь достаточно долгое время.

Так значит удача не в том, чтобы сорвать банк, а в том, чтобы суметь после этого выйти из игры? Но это уже, как бы, и не совсем удача. Ибо в этом случае из области мистики, подарков судьбы мы переходим в область здравомыслия, трезвого расчета и каждодневной практики серых человеческих будней. И что же? Так-таки и не существует никакой удачи? Нет и не может быть никаких подарков от судьбы ни за отчаянную храбрость, ни за благонравие, ни за красивые глаза, наконец, а права кондовая народная мудрость, гласящая: что посеешь, то и пожнешь; что потопаешь, то и полопаешь?

«Нет, это не так!» – воскликнет каждый и приведет сколь угодно много примеров, свидетельствующих об обратном. Общий смысл этих примеров сводится приблизительно к следующему.

Двое возделывают свои участки. Один из них в поте лица пашет и пашет. И так каждый день, каждый год… До конца своей жизни. А результат – когда-то лучше, когда-то хуже… Но все это в пределах общепринятой нормы. А другой копнул пару раз, и на его участке забил нефтяной фонтан. Чем не удача? Самая, что ни на есть, настоящая удача! Правда, рассказчик при этом не станет обременять вас информацией о том, что впоследствии на владельца нефтеносного участка наехали хищные рейдеры и пустили его по миру в чем мать родила. Но это уже находится за пределами рассматриваемой темы. Или, как любят у нас сейчас говорить, это – не наш формат.

Так что же такое удача? И существует ли она вообще?

Сидя на жесткой деревянной полке, через окно остановившегося вагона Сосо со спокойным безразличием взирал на разномастную человеческую реку, затопившую перрон. Очень много людей в форме (война все-таки), но и штатской публики, среди которой сразу же бросались в глаза бывшие ссыльные, было немало. Ссыльные из общей массы выделялись даже не столько своим потертым, несколько затрапезным видом, сколько сумасшедшими, бешено горящими глазами и широкими, счастливыми улыбками. Вот оно! Свершилось! Столица великой империи стала столицей победившей революции! Не зря боролись, не зря мучились, не зря терпели, не зря голодали и мерзли! Все это не зря!

Ты что сидишь? – тронул его за плечо Лева. – Пойдем…

Нет. Не хочу толкаться, – ответил Сосо. – Подожду. Четыре года ждал, подожду еще пятнадцать минут. – Он усмехнулся в густые черные усы.

Ну, как знаешь. – Лева подхватил чемоданы и боком, держа один чемодан перед собой, вклинился в очередь пассажиров, спешащих на выход. – Завтра, как договорились.

Сосо поднял в прощальном приветствии руку. Много разных мыслей, наверное, теснилось в тот момент в головах у бывших ссыльных. Но, наверняка, у всех была одна общая: «Питер, наконец-то Питер! Уж теперь-то…»

Сосо не любил этот город. Город прямых улиц и строгих перспектив. Город недоверчивых и холодно-вежливых людей. Сосо отдавал себе отчет в том, что скорее всего в нем говорит некая провинциальная закомплексованность, но все же насколько ближе были ему и природное искреннее тифлисское веселье, и чумазое нефтяное бакинское братство, и московское намеренно-показное в пику Питеру, но все же непритворное радушие. И еще много, много других городов и городишек, раскиданных по просторам великой империи, там, где ему довелось побывать, и там, где он никогда не был, Сосо предпочел бы Питеру, если бы просто выбирал себе место для жительства. Пожалуй, единственное место, которое он сменил на Питер без сожаления, это – поселок Курейка Туруханского края.

Сосо снова усмехнулся и, если бы кто-то мог видеть эту усмешку, он бы долго гадал, чего в ней было больше: самоиронии или тихой грусти уставшего от жизни человека.

Перрон опустел, и Сосо, закинув на плечо тощий вещмешок, вышел из вагона. Не спеша, он прошелся вдоль поезда и через зал ожидания вышел на площадь перед вокзалом. Большинство пассажиров транссибирского экспресса уже успели разъехаться. Немногочисленные извозчичьи пролетки, еще стоящие перед вокзалом уже были наняты, и татары-носильщики перегружали на них багаж со своих тележек. Сосо, как всякий человек, давно не бывший в большом городе, был оглушен и придавлен тяжелым каменным многопудьем, замкнутостью и ограниченностью пространства, многолюдством и многозвучием Петрограда. Он постоял некоторое время, вживаясь в новое пространство, давая инстинктам городского жителя всплыть на поверхность. Так человек, надевший новую обувь, на секунду замирает, чтобы лучше почувствовать – не жмет ли.

Сосо засунул руки в карманы своего потертого, залоснившегося на швах черного пальто и выудил оттуда пять копеек. Он усмехнулся в третий раз, хотя здесь было впору и захохотать. Он, человек, добывавший для других миллионы, чтобы они в своих комфортных, безопасных заграницах вели спокойную, безбедную жизнь, остался с медным пятаком в кармане. Сосо и раньше догадывался, чего стоят его товарищи. Теперь он знал их цену с точностью до копейки.

«Хорошо, не придется идти пешком, – подумал он. – Поеду к Серго на трамвае». Серго и его семья, старые, еще тифлисские друзья, были единственными, кто не позабыл Сосо, единственными, кто помогал ему, когда он голодал и мерз в этой ледяной дыре за Полярным кругом.

Сосо поднял голову, намереваясь осмотреться по сторонам. Прямо перед ним припозднившийся офицерик ругался с извозчиком, пытаясь заставить везти себя.

Каналья! Хитромордая бестия! – изощряясь, лаялся офицерик.

Ну, ей-ей, никак не могу! – отбрехивался извозчик. – Втулка лопнула, заднего левого, почитай, что нету. На нем и квартала не проедешь. Пока свояк новую втулку не подвезет, с места не стронусь.

Сосо, привлеченный этой сценкой, продолжил наблюдать за действующими лицами, позабыв про свой трамвай.

Извозчик, здоровый, плотный мужик с окладистой темно-рыжей бородой сидел на козлах вполоборота, лениво отбиваясь от наседавшего на него офицера.

Не… Не поеду… – А когда офицер, предприняв последнюю безуспешную попытку уговорить его, в сердцах помянул всю женскую половину его родни, твердо заявил: – Чтой-то вы так лаетесь, гражданин… Чай, не при царском прижиме. Сказал, не повезу, значит, не повезу!

Офицер, подхватив свои чемоданы, зашагал в сторону Лиговки. Сосо с интересом разглядывал рыжебородого здоровяка. Ему довелось пожить в Питере, и местный народ он изучил неплохо. «Какой-то он странный, – подумал Сосо. – Больше похож на московского «ваньку» или даже на тифлисского фаэтонщика». Напоминание о тифлисских извозчиках сразу же вызвало из памяти целую череду картин из его бурной молодости. О! Тифлисские извозчики – отчаянные ребята. Много интересных дел сделано с их участием. Сосо увидел, как наяву, что летят они по Головиновскому проспекту мимо «Националя», мимо Оперы… Извозчик, стоя на козлах, в одной руке держит вожжи, а второй крутит над головой длинный кнут. Нет, не для того, чтобы подхлестывать своих коней. Красавцы-кони, умницы-кони летят, как птицы. Они знают – кого везут и знают – с чем везут. Нет, кнут нужен не для них. А для тех, кто не торопится уступать дорогу, для тех, кто не слышит или не хочет слышать громовой клич тифлисских извозчиков: «А-во-э-э!» Для тех, кто считает себя самым важным и главным на дороге. А-во-э-э! Посторонись! Дай дорогу! А-во-э-э! Мы торопимся делать революцию!