Ник Хорнби - Смешная девчонка Страница 37

Их паника объясняла, но не извиняла первый эпизод третьего сезона – попытку изобразить, как Барбара и Джим обустраивают свое гнездышко в преддверии появления нового члена семьи. Тони, который и сам обустраивал гнездышко для той же цели, насмотрелся передач из цикла «Умелые руки» и решил самостоятельно установить раковину; из этого вышел такой балаган, что Джун едва не лопнула со смеху: при первом же открытии крана у них отвалилась сливная труба. В «Новой ванной» Джим, посмотрев передачу из цикла «Умелые руки», тоже решает обойтись без помощи водопроводчика, однако при этом установить не только раковину, но и всю сантехнику. Тони отталкивался от математически сомнительного предположения, что раковина плюс ванна плюс унитаз в совокупности сложатся в такой цирк, который насмешит все население Британии, а не только глубоко беременную и оттого слегка истеричную Джун. Впрочем, на деле оказалось, что количество фаянса не переходит в качество юмора; это открытие, ценное, вероятно, для грядущих поколений сценаристов, ничем не помогло Биллу и Тони. Поезд ушел. Они растранжирили, профукали заветную десятку и остались ни с чем.

– Скажешь, это была моя идея? – спросил Тони перед первой репетицией.

– Скажу, потому что это была твоя идея, – ответил Билл.

– Ты прекрасно понимаешь, о чем я, – сказал Тони.

– Если в титрах будет мое имя, мне придется отстаивать такой текст.

– Ты хочешь снять свое имя?

– Конечно нет! – поспешно ответил Билл. – Нет.

Второе «нет» прозвучало уже не столь уверенно.

– И что это значит?

– А сам-то как думаешь?

– Выкладывай.

– Это значит: «Мы никогда еще до такого не опускались».

Тони рассмеялся:

– Я так и знал, что у тебя камень за пазухой. Намереваешься сперва показать это нашим и посмотреть на их реакцию?

– Нет.

– То есть?

– То есть нет. Категорически. Идея никуда не годится, – сказал Билл.

– Почему же ты не хочешь снять свое имя?

– К чему ты клонишь? Мол, если наши скажут, что это фуфло, я побегу снимать свое имя, а если похвалят, то половину славы заберу себе?

– Ну, в принципе, да.

– Значит, это тупик. Соавторство так продолжаться не может. Вероятно, нам есть над чем подумать, причем в самое ближайшее время.

– И как нам обойти тупик?

– Нужно обо всем договариваться заранее. Прежде чем написать хотя бы слово. «Хочу поработать над этим в одиночку». Или, например: «У малыша зубки режутся, меня неделю не будет». Видимо, нам не вредно друг от друга отдохнуть.

– Ага, ясно.

Тони все прекрасно понял – и перепугался до полусмерти.

– Еще слегка подработать надо, – сказал Тони после читки. – А кроме того, многие сцены выиграют за счет спецэффектов.

Сценарий не вызвал ни единого смешка. Даже Деннис, который всегда старался помочь им дотянуть сырой первый вариант, сидел с озадаченным видом.

– За счет спецэффектов? – переспросил Клайв. – У вас же кран подтекает, а не «Десять заповедей» переснимаются.{54}

– Ты хоть понял, что читал? – спросил Билл. – У них потоп. Ванна, сортир и раковина…

– Умереть как смешно, – недослушал Клайв. – Протечка в сортире. Вы действительно хотите начать этот сезон с клозетного юмора?

– Это не клозетный юмор, – вступился Тони. – Это шутки про клозет. И еще про ванну и раковину. Не путай.

– Но это совершенно не смешная, физиологическая тема.

– Хочешь сказать, в духе Лорела и Харди? – уточнил Билл. – Или Гарольда Ллойда?{55}

– Вот именно. – Клайва слегка заинтриговало, что Билл вдруг стал ему поддакивать.

Билл закатил глаза.

– А ты считаешь, что Лорел и Харди не смешные, да, Клайв? – спросил Деннис.

Клайв только хохотнул:

– Могу сказать, что мне напоминает ваш текст. Старые скетчи Люсиль Болл. Это я в отрицательном смысле, так что не спеши радоваться, Софи.

Оговорка запоздала.

– Придумайте для меня хоть какое-то занятие, – воззвала Софи к Биллу и Тони. – Сколько можно стоять и голосить?

– Не знаю, чем тебя занять, когда из туалета заливает нижний этаж, – сказал Тони.

– Может, пусть Барбара хотя бы посмотрит «Умелые руки»?

– А Джима тогда чем занимать, пока Барбара смотрит «Умелые руки»? – спросил Клайв.

– Как я понимаю, – вмешался Деннис, – Софи предлагает, что сама попробует устранить протечку.

Клайв прыснул.

– Что тебя так насмешило? – спросила Софи.

– Хочу верить, идея об устранении протечки, а не что-то другое, – сказал Деннис.

– Вот именно, идея, – сказал Клайв. – Но никак не реальность.

– А чем тебе реальность не смешна? – спросил Деннис.

– Мы сейчас говорим обо мне или о Барбаре? – спросила Софи.

– А почему, собственно, ты фыркаешь: не веришь, что женщина способна заняться устранением протечки? – спросил Тони.

До этого Клайв сидел с загнанным видом, но вопрос Тони подсказал ему выход.

– Ну, разве что она вконец разнесет всю сантехнику, – ответил он. – Иначе зрелища не получится.

– Разнесет, как пить дать, – пообещал Тони. – Но сама идея о том, что женщина устраняет протечку, не содержит ничего смешного.

– Вот тут не соглашусь, – сказал Клайв.

Это обсуждение, как подумал впоследствии Тони, прицельно высветило все досадные противоречия сюжета. Возня Джима с сантехникой казалась скучной и банальной; устроенный Барбарой кавардак – смешным, свежим, но абсолютно предсказуемым. По всей вероятности, на телевидении так всегда, решил он, да и в жизни, пожалуй, тоже.

Одну зрительницу во время записи стошнило. Ею овладел хохот, который неудержимо сотрясал ее туловище до тех пор, пока изо рта у нее не хлынула рвота – прямо на спинку переднего сиденья. Сцену потопа Тони с Биллом долго перестраивали, паяли и шлифовали, пока не создали из нее сверкающий, большой, грохочущий агрегат: ни дать ни взять – американский мотоцикл. Эпизод пришлось переснимать, так как восторженный рев публики заглушал диалоги актеров. Софи затыкала старые протечки и устраивала новые с таким головокружительным артистизмом, что вскоре удостоилась – по крайней мере, в популярной прессе – сравнения с Люсиль Болл. А ту сцену, в которой Джим, придя домой, застает Барбару невозмутимо стоящей на смывном бачке, Би‑би‑си показывала в рождественской нарезке лучших программ четыре года подряд и сделала визитной карточкой «Барбары (и Джима)». Билл от беспросветности все больше углублялся в свою книгу.

Деннис после расставания с Эдит получил больше приглашений в гости (даже если отбросить те вечерние посиделки, которые с постыдной регулярностью устраивала ради него мать), чем за весь период своей семейной жизни. Он, можно сказать, приобрел официальный статус Завидного Холостяка. Его знакомили с теми одинокими женщинами, которые до ужаса напоминали Эдит, а также с теми одинокими женщинами, которые, по расчетам друзей, ничем ее не напоминали. Копии Эдит были тощими интеллектуалками; противоположности были интеллектуалками приземистыми и округлыми. Кембриджский диплом Денниса, суровый и незыблемый, как религиозный фанатизм, подразумевал, что интеллект – это непреложная данность, но Деннису никак не удавалось настроить себя на приземистых, округлых интеллектуалок. Он не сомневался, что это обыкновенная зашоренность, но ничего не мог с собой поделать.

Истинной противоположностью Эдит была бы живая, бойкая, непритязательная, смешная, смышленая, симпатичная блондинка с ослепительной фигурой. Деннис сам себе не признавался, как долго любил Софи, но лишь недавно понял – видимо, по причине засилья всяких анти-Эдит, – что боготворит в Софи как раз те качества, которыми не обладала его жена. Возможно, он был несправедлив, возможно, Эдит давно себя изменила, но верилось в это с трудом. С трудом верилось, что Вернон Уитфилд сумел открыть в ней доселе потаенную жизнерадостную сущность.

Сам Деннис, как ему виделось, не отвечал вкусам Софи. И Клайв, и Морис были, так сказать, стандартно красивы, если не брать в расчет приплюснутый нос Клайва и дебильную улыбку Мориса. А вдобавок оба слыли знаменитостями, и Деннис понимал, что это не в его пользу, хотя Софи в негодовании отмахнулась бы от подоплеки такого наблюдения. Допустим, Вернон Уитфилд привлек Эдит своим интеллектом, но, если бы этот интеллект проявлялся лишь под толстым слоем пыли какого-нибудь исторического факультета, Эдит, наверное, уже поняла бы, что наслаждаться им лучше на страницах литературного приложения к «Таймс», чем в постели.

Деннис привык страдать молча. Объяснение в любви вызвало бы, скорее всего, неловкость, ну, в лучшем случае – краткие заверения в его доброте, а также в ценности его дружбы и профессиональной поддержки. Да и какому продюсеру взбредет в голову ставить под удар отношения с ведущей актрисой, а возможно (если она не станет держать язык за зубами), и с ведущим актером, тем более когда нежные продюсерские чувства – это, по всей видимости, прямое следствие недавней психологической травмы?