Давид Фонкинос - Воспоминания Страница 37

Мы отправились в магазин свадебных платьев. Сознание наше было изрядно затуманено алкоголем, но платье нам приспичило выбирать немедленно. Когда Луиза хотела примерить одно, ее непослушный палец, дрожа, указывал на другое. Продавщица пыталась нас урезонить: «Молодые люди, свадьба — дело серьезное. Это самый прекрасный день в вашей жизни. К нему надо готовиться обстоятельно». С видом доброй наставницы она пыталась направить нас на путь истинный. Но чем серьезней она говорила, тем больше мы хохотали и веселились. В конце концов мы попросили отложить для нас самое красивое и самое дорогое платье — я осознал это только на следующий день. Луиза должна быть самой красивой — Луиза будет моей женой. Себе я купил красивый галстук. Красивый желтый галстук. Выходя из магазина, я вспомнил:

— Надо же сообщить родителям.

— Слушай, а давай поедем к ним завтра на обед. Лучше, если мы им расскажем при встрече, чем по телефону.

— Давай.

Я позвонил родителям. Мама сказала, что рада будет нас видеть. Она была удивлена, потому что я не часто заглядывал к ним в гости, но подозрений у нее никаких, похоже, не возникло. В конце концов, в последнее время я много уделял ей внимания. Иногда мы вместе обедали где-нибудь. Ходили на выставки. Мама оправилась от своей депрессии, но все равно отец звонил мне иногда и говорил: «Ты знаешь, все-таки у нее с головой не все в порядке». Мама тоже жаловалась на отца: «Я с ним с ума сойду. Представь, сидит целый день дома и никуда не выходит. И бубнит все одно и то же, одно и то же. Крыша едет». Их претензии были обоюдны. У обоих были и взлеты, и падения, но для них обоих это был трудный переход в новую фазу существования. Отец кое-что наконец понял и нашел себе занятие — стал ходить в киноклуб по соседству. Меня это сначала удивило, потому что прежде он никогда не проявлял интереса к кино. Наверно, раньше он любил «Титаник» или «Крестного отца» — а тут вдруг заговорил об Антониони и Одзу. Однажды он сказал мне с очень серьезным видом:

— А ты обратил внимание, как мастерски в «Приключении» использовано искусство эллипсиса?

— Об эллипсисе трудно судить в силу его эллиптичности, — попробовал сострить я, но отец ничего не понял. Он, конечно, стал меняться в лучшую сторону, но ожидать от него еще и чувства юмора… Он всерьез пристрастился к итальянскому кино, и мама разделяла с ним эту страсть. По последним сведениям, они решили поехать на кинофестиваль в Венецию. Ну что ж, почему бы нет?

В воскресенье утром мы проснулись с похмелья со страшной головной болью. Я внимательно посмотрел на Луизу и спросил:

— Хочешь кофе?

— М-м… хочу.

— А круассан хочешь?

— М-м… Тоже хочу.

— А…

— Что?

— А замуж за меня все еще хочешь?

— Ой, да, да…

Вместо третьего «да» она меня поцеловала. По ее взгляду я видел, что она напрочь забыла вчерашние безумства, но искренне рада нашим планам на будущее. Мы собрались и отправились к родителям. Это был важный визит. Я приведу ее в дом, где жил в детстве. Где столько воспоминаний связано с моим отрочеством. Теперь я иду туда на обед, и я уже взрослый. И даже собираюсь сообщить, что намерен жениться. Моя собственная жизнь наполнилась вдруг теперь огромным смыслом — не потому, что я готовился сообщить о женитьбе, а потому, что взглянул на события глазами ребенка, которым был когда-то.

Луиза волновалась, но волновалась совершенно напрасно. Мои родители будут счастливы, это точно. В течение ближайших месяцев их голова будет занята всякими бытовыми и организационными заботами (они же об этом мечтали). Подготовка к свадьбе позволит им ощутить себя нужными. К тому же им очень нравилась Луиза. Они были ею буквально очарованы, хвалили ее манеру держаться. Когда я привел ее к ним в первый раз, я уловил тень изумления в глазах отца: «Как такая красивая девушка может быть подругой моего сына?» Именно это я прочел в его взгляде. Не знаю уж, какой вывод следует сделать: то ли что она слишком хороша, то ли что я недостаточно хорош? Я все же склонен был предполагать первое, хотя и второе было вполне возможно, учитывая то, как отец вел себя со мной. Что касается мамы, то она, кажется, была удивлена, не найдя в Луизе никакого изъяна, ничего, что могло бы в дальнейшем омрачить наш союз. Она дивилась и радовалась, что все у нас хорошо, что мы прекрасно ладим, искренне друг друга любим и воспринимаем все это как должное. Так что, по идее, родители должны были обрадоваться известию. И хотя я ни разу в жизни не видел, чтобы они хоть что-нибудь воспринимали с энтузиазмом, Луиза стала в их глазах нежданным чудом, посему настроены они были более чем лояльно.

Мы вышли из поезда, дальше надо было немного подняться в горку. Учитывая, что накануне мы сильно перебрали, усилие показалось нам титаническим. Почти дойдя до родительского дома, мы остановились перевести дух и посмотреть друг на друга. Я сказал:

— Ты очень красивая. Когда ты рядом, невозможно воспринимать воскресенье как день отдыха.

Она в ответ скорчила рожицу, которая говорила: «Нет, у тебя явно не все дома». Впрочем, вслух она сказала:

— Зато у тебя вид сильно помятый.

Я скорчил мину в свою очередь. В ответ она меня поцеловала. Знаю: я то и дело пишу, что она меня поцеловала, но не беспокойтесь, это скоро кончится. Не за горами время, когда я перестану обращать внимание на ее поцелуи, а может, просто она реже будет это делать.

— Ой, мы же не можем прийти с пустыми руками, — спохватилась Луиза.

— Но ведь мы несем им важную новость. Это не называется с пустыми руками.

— Нет, надо купить цветов. Оранжевых, это подходит к случаю.

Она была права. Мы зашли в цветочный киоск на углу. Показывая на меня, она заявила цветочнику:

— Мы идем к его родителям сообщить о нашей помолвке. Нам нужен красивый, но не слишком церемонный букет. Он не должен затмить нашу новость.

Цветочник поздравил нас и сотворил именно такой букет, как надо. И вот несколько минут спустя мы уже стояли у дверей родительского дома. Луиза была хороша, я помят, и в руках мы держали оранжевый букет — именно такой, чтобы не затмить нашу новость.

Я позвонил в дверь. Никто не открыл. Я позвонил еще. Опять не открывают. Мне это показалось странным, я забеспокоился, как бы с родителями чего не приключилось.

— Вышли купить что-нибудь? — предположила Луиза.

— Ты думаешь?..

— Ну да… Наверно, забыли купить вина… или торт. Не беспокойся.

Может, и так, но зачем выходить вдвоем, если надо сбегать за какой-нибудь мелочью? Я уже собрался позвонить им на мобильный, когда за дверью послышались шаги. Мама открыла, но я ничего у нее не спросил. Почему же они так долго не открывали? Кажется, мы с Луизой подумали одно и то же. В общем… я не решался себе в этом признаться… может быть, они в это время… почему-то эта мысль была неприятна… ну да ладно, бог с ними. Мы прошли по коридору. Мама взяла цветы и сказала, что они прелестные. Потом посмотрела на Луизу и добавила: «Как и вы». Потом мама посмотрела на меня, но я опередил ее замечание: «Я знаю, я сегодня помятый».

Мы прошли за ней в гостиную. Отец сидел и пил. По его виду нельзя было сказать, чтобы он только что занимался любовью. Что-то не складывалось в нашей версии. Впрочем, я давно привык к странностям моих родителей. Да и мама только что вернулась из страны безумия.

Я не принес с собой шампанского, потому что знал: у отца всегда припасена бутылка на аперитив. Однако на этот раз я не заметил на столе никакого шампанского. Я спросил, все ли в порядке; отец не ответил. Только улыбнулся как-то криво. Я спросил:

— Разве мы не будем пить шампанское?

— Шампанское? Сейчас?

— Ну да… Как всегда. Разве нет?

— Да-да, конечно…

В этот момент в гостиную вернулась мама с цветами в вазе. Она снова сказала: «Какие прелестные!» А потом добавила: «Жаль, что рано или поздно завянут».

Повисла пауза. Реплики не вязались одна с другой. Взаимопонимания не намечалось. Отец объявил маме, будто я требовал чего-то неслыханного:

— Он хочет, чтобы я открыл бутылку шампанского.

— Шампанского? Сейчас? — отозвалась мама с той же интонацией, что и отец.

— Какие-то вы оба странные сегодня, — заметил я.

— Да, хорошо бы сегодня выпить шампанского, — веселым голосом вмешалась Луиза, чтобы не дать воскресенью превратиться в поминки. — Мы хотим сообщить вам что-то важное!

— Мы тоже… хотим сообщить вам кое-что… — пробормотала мама.

— …

— Вы садитесь.

Мы с Луизой сели. От маминых слов у меня мороз пробежал по коже. Случилось явно что-то нехорошее. Наверно, у отца рак, не иначе. Не знаю почему, но другие варианты не приходили мне в голову. Он столько нервничал в последние месяцы, что я не удивился бы, если бы у него обнаружились метастазы. Я смотрел на родителей, не в силах вымолвить ни слова. Наконец мама оборвала нить моих размышлений и объявила: