Сергей Герасимов - Шаги за спиной Страница 37

Родная Малиновка была далеко, но так хотелось туда добраться. Не добрался, остался в городе, работал грузчиком, потом сторожем, потом вышибалой. Много читал, особенно газеты, помня себя по привычке глупее других и стараясь как первоклашка.

Лет пять спустя он встретил своего обидчика – того, которому сломал бедро. Обида ничуть не потускнела за годы.

Фамилия обидчика была Рипкин. Рипкин стоял у телефона и весело болтал.

– Ту-ту-ту-ту! – закричал он в трубку с интонацией судьбы, которая стучится в дверь (к тому времени Никита уже помнил кое-что из Бетховена), – что, обосрался?

И засмеялся в трубку.

Рипкин зарос легкой бородой, примерно трехнедельной давности, и похудел, спали мышцы, как спадает проколотый надувной матрас. Когда он отошел от телефона, Никита увидел, что Рипкин немного хромает, совсем немного, но ходит перекошенным, потому что правая нога короче левой. Никита ломал ему правое бедро. Пламя ненависти горело так же ровно и сильно, как пять лет назад.

Никита пошел за ним. Он помнил Рипкина как сильного противника и немного тревожился за исход поединка, все-таки пять лет без тренировок. Он всегда недооценивал себя.

Рипкин шел мимо парка. Парк был достаточно безлюден и весь зарос кустами. Никита догнал Рипкина и положил ему руку на плечо. Рипкин обернулся и испугался, не узнавая. Его волосы были грязными и похожими на войлок. Уголки рта оттянуты далеко книзу, как у бульдога.

– Пойдем туда, – сказал Никита и придавил плечо.

– Пойдем, – сказал Рипкин и попробовал вырваться. Не удалось.

Они вошли в кусты, держась за руки, как влюбленные.

Поначалу кусты оказались непригодными для борьбы – они быстро заканчивались и перерастали в старую воллейбольную площадку. За площадкой угадывались глазастые дома. Везде валялись разноцветные бумажки. На дальних скамейках сидели старые женщины.

– Я буду кричать, – неуверенно сказал Рипкин.

– Тогда я тебя задушу, – ответил Никита вполне искренне.

– Я тебя, кажется, видел раньше.

– Кажется.

Они поискали подходящие кусты и вкоре нашли. Рипкин попробовал сопротивляться, но быстро получил множественные телесные повреждения средней тяжести и потерял сознание.

Никита оставил его и вышел из парка.

Светило солнце, воробьи играли в песке. Две собаки у дороги играли в любовь. Рыжая выскользнула и перебежала на другую сторону дороги, призывно поглядела на черно-белую.

Остановилась машина – за рулем сидел улыбающийся толстяк, очень довольный собой, было видно, что он только что сказал сочную шутку, дама за его спиной смеялась, раскрывая накрашенный рот, похожая на птенца кукушки. Никита вытащил толстяка и слегка его прибил, чтобы тот не сразу бросился искать машину, а даму забрал с собой. На другом краю города он высадил даму и скрылся. (Скажем в скобках, что даме он понравился – силой, спокойствием и благородным лицом. Уже давно он нравился дамам, не зная об этом и смущаясь в их присутствии. Он все еще считал себя гадким утенком.) Дама пожалела, что не пригласила Никиту отведать рюмочку, пожалела, погоревала и успокоилась.

Когда Никиту взяли, Павел Карпович как раз искал надежного человека для определенных целей. В поисках человека он просматривал документы предварительного следствия. Фотография Никиты ему сразу понравилась. Павел Карпович всегда доверял своему первому впечатлению о человеке. Первое впечатление не обманывает.

Итак, Никита был спасен и принят на службу. Вначале он был встречен нерадушно, потому что не лез в компанию, мало пил, не поддерживал разговоров. А мало пил он потому, что знал себя пьяным. Однажды он все же напился и перевалял четверых из службы охраны, которые добросовестно пытались его связать.

А на утро его вызвал сам Павел Карпович. Никита пришел и стал в своей любимой позе: плечом о дверной косяк, ноги и руки скрещены, взглядом уперся в пол, оперся на взгляд как на палку, головой не двигает.

– Я знаю о вчерашнем, – сказал Павел Карпович.

– Да, – ответил Никита.

– Я хочу, чтобы этого не было больше.

– Да.

– Я не потерплю, чтобы увечили моих людей. Второго предупреждения не будет.

– Да.

– Но мне нравятся верные люди, а ты верный человек.

– Да.

– Будешь охранять моего сына вместе со Штырем.

– Да.

На этом разговор закончился.

Мы рождаемся благодаря случайности и умираем благодаря случайности. Все важное, что происходит с нами, настолько случайно, что просто не могло произойти. Никак не думала старушка Анастасия погубить Никиту, но погубила. Кто бы мог предположить, что просто из-за котенка, которого раздумали топить, пропадет такой сильный человек? И не он один. 

70

Никита спустил Джека с поводка и увидел, как вскинулась из травы под окном человеческая фигура. Джек был здоровенным догом, более злым, чем умным. Умной была Диана, тоже дог, но хитрая как змея – та могла загрызть красиво по всем правилам собачьего искусства. Но здесь было достаточно и Джека – тот человек все равно не мог спастить. Даже Бог не смог бы спасти его теперь.

Джек сделал несколько громадных прыжков и сократил расстояние наполовину. Жертва кричала, убегая. Кричи, все кричат, когда спускают Джека.

Но вдруг что-то случилось: Джек остановился, гавкнул басом весело и почти по-щенячьи и бросился в сторону, под прямым углом. Еще два прыжка – и он схрумал Мурзика. Никита стоял с плетеным поводком в руках. Жертва уже скрылась за углом.

Ушел.

Джек подошел, веселый, трепая остатки Мурзика в зубах.

Никита оттолкнул его веселую морду и вошел в дом.

– Порядок? – спросил Штырь.

– Нет.

– Как – нет?

– Нет. Джек погнался за Мурзиком.

– За твоим Мурзиком?!!

– За моим.

– Ну, ты тварь!

Никита выкинул кулак, не замахиваясь, и Штырь свалился.

Потом он ушел в свою комнату и стал собираться. Позвонили от шефа. Павел Карпович звенел от гнева.

– Ты что себе позволяешь?!!

– Он меня оскорбил.

– И что теперь?

– Он меня оскорбил и я его ударил. Это он виноват – Джек сьел моего котенка. Я его предупреждал, что Джека выпускать нельзя. Я хотел сам взять того человека. Он сам виноват.

– Ты из-за котенка его ударил?

– Да.

– Из-за паршивого котенка?

– Из-за моего.

В четыре утра Штырь скончался, не приходя в сознание.

Случай был безнадежен с самого начала – хирург так и сказал об этом, но, получив деньги, взялся за операцию. Переносица была размолота и осколки кости проникли в мозг. Безнадежно.

Наутро шеф вызвал Никиту. Тот стал в своей любимой позе у дверей. Простить такое было невозможно. Оба это понимали.

– Что собираешься делать? – спросил Павел Карпович.

– Уйду.

– От меня не уходят.

– Я уйду.

– Ну тогда, спасенному – рай, как говорится.

Никита не решался еще четыре дня. В эти дни ничего не происходило. Погода была неожиданно дождливой: первый день в грозах и ливнях; второй – серая стена дождя и покосившиеся столбы с мокрыми воронами, столбы в форме буквы «Т» – темень, тоска, тревога; тучи, туман, топь; тяжкий, тошный, треклятый день; тихие тени в углах; третий – чуть моросил; на четвертый – полило снова, но вышло солнце к вечеру. Никто его не трогал, никто не разговаривал с ним. Он вспоминал себя и ему казалось что ничего не произошло, что ничего не могло произойти по такой маленькой причине – просто из-за котенка, подаренного старушкой…

Наконец он решился. Собрал рюкзак, положил на постель ключи и вышел. Никто ему не препятствовал.

Ему было тридцать три без нескольких дней. Двадцать лет назад он покинул Малиновку. Двадцать лет он не видел матери и ничего не слышал о ней (да и не хотел слышать, впрочем). Во всем виноват город. Город – это чудовище с трубами, с грязными внутренностями, со слепыми глазами разбитых фонарей.

Из города приходят войны, смутные идеи, смуты и разврат. В городах не бывает рассветов – тех, которые он помнил, не бывает лягушек, покосов, просторов, оврагов и тракторов – если есть, то грязные – не бывает всего, что он помнил и любил. Зачем ему город.

Он шел по дороге, ведущей от города. На пути он встретил старичка, похожего на графа Толстого, бредущего в свой последний путь на неведомую станцию. Недолго они шли вместе, разговаривая о самых простых вещах – о хлебе, сне, одежде, счастье.

Потом старичок отстал и Никита пошел один. Он продолжал думать о простых вещах и совсем не вспоминал о том, что осталось за спиной. 

71

Павел Карпович собрал всех, кто был в доме. Семь человек.

– Поедем все, – сказал он, – все, потому что так надо. Ты возьмешь Диану.

– Почему Диану?

– Джек не подойдет, он слишком глупый. И он дружил с Никитой. А Диана хорошо дрессирована, она не свернет и не побежит за кошкой, пока не выполнит приказ.

Они разместились в двух машинах. Первую вел сам Павел Карпович. Диана лежала на заднем сиденье, иногда вскидывая голову и улыбаясь проносящемуся за окном. Ей редко приходилось ездить в машине.