Владимир Чивилихин - Память (Книга первая) Страница 37

Итак, Николая Мозгалевского знали в лицо и по имени декабристы, служившие в Черниговском, Пензенском, Вятском полках и в 9-й артиллерийской бригаде, знали и общались с ним штатские житомирцы, он был единственным офицером Саратовского полка, состоявшим в Славянском обществе, и числился в их первом десятке, присутствуя на всех важнейших собраниях, где обсуждались политические и тактические вопросы.

На первом совещании у Якова Андреевича Бестужев-Рюмин назвал по требованию «славян» имена Волконского, Трубецкого, Пестеля, Давыдова, братьев Муравьевых-Апостолов, Раевского, Орлова, Фролова, Пыхачева и многих других декабристов, имена союзных поляков. Николай Мозгалевский участвовал и в двух последующих совещаниях у Андреевича, атмосфера которых походила на клокочущий вулкан и где окончательно была выработана тактика объединенных обществ, определены их задачи и цели, решен спорный вопрос о цареубийстве, дана присяга на образе. Присутствуя на всех этих собраниях, он, несомненно, все слышал и все понимал, и я прихожу к выводуг что его хорошо продуманная оборонная тактика до некоторой степени ввела когда-то в заблуждение не только высочайше утвержденную Комиссию, но и того, кто сделал сто лет спустя малообоснованный вывод о напуганном следствием декабристе, «недалеком малом», который якобы «так до конца и не понял ни цели тайного общества, ни серьезности дела».

Способ безадвокатской защиты Николая Мозгалевского оказался довольно эффективным. Следователи так и не дознались, что: 1. Он был хорошо знаком с программными документами «славян» и «южан». 2. Был связан с Обществом соединенных славян еще до Лещинского лагеря. 3. Знал значительно большее число единомышленников, чем назвал на следствии. 4. Был одним из организаторов межполковых связей — на его квартире в лагере собирались для политических дискуссий офицеры, юнкера и солдаты разных воинских частей. 5. Вел активную революционную пропаганду среди нижних чинов. 6. Привлек в общество достойного сочлена. 7. Присутствовал на всех важнейших встречах «славян» и «южан». 8. Знал о планируемом цареубийстве.

Многоопытную Комиссию, пропустившую сквозь строй допросов и очных ставок десятки умнейших и мужественных людей, все же не так просто оказалось обвести вокруг пальца. Итоговое обвинение Николая Мозгалевского сводилось к тому, что он «принадлежал к тайному обществу с знанием цели» (ЦГАОР СССР, ф. 48, д. 454, ч. 3, л. 226) и был осужден по восьмому разряду — на вечную ссылку в Сибирь.

Неизвестно, по какому принципу составлялись первые партии сибирских изгнанников, отправленные из Петербурга в конце июля — начале августа 1826 года. Узники слышали, как заковывали в кандалы товарищей, слышали громкие голоса прощания. И вот утром 4 августа надзиратель принес серую куртку грубого солдатского сукна, такие же панталоны в камеру Николая Мозгалевского, просидевшего здесь почти полгода.

— Одевайтесь, следуйте за мной…

В помещении Комендантского дома Николай Мозгалевский увидел двух незнакомых арестантов. Оба были старше его и болезненные с виду. Декабрист, так долго ждавший любых перемен, почти обрадовался — вырвался наконец из одиночки, вдохнул свежего воздуха, оказался среди товарищей. Зашелся в кашле и услышал мертвый голос вошедшего генерала от инфантерии Сукина:

— По высочайшему повелению… В Сибирь… Закованными…

Это была последняя группа декабристов, отправленная в тряских кибитках. Следующая партия — Николай и Александр Муравьевы, Иван Анненков и Константин Торсон — проследовала Сибирским трактом только в декабре, уже по санному пути.

В дороге Николай Мозгалевский познакомился со спутниками. Иван Фохт, бывший штабс-капитан Азовского пехотного полка, и Василий Враницкий, бывший полковник-квартирмейстер, единственный среди декабристов чех, также были осуждены на вечную ссылку в Сибирь. Они не знали, в какое место Сибири их везут, — фельдъегерь, сопровождавший декабристов, распоряжения на этот счет не раскрывал.

Никаких подробностей о следовании в Сибирь партии «нашего предка» не сохранилось, но их легко вообразить, прочитав, например, чеховское описание этой самой длинной в мире сухопутной дороги, сделанное почти семьдесят лет спустя, а также воспоминания декабристов и донесения жандармов. Каждый ехал в отдельной повозке. Рядом с каждым сидел жандарм. Каждую партию сопровождала повозка с фельдъегерем. «Арестанты от скорой езды и тряски ослабевали и часто хворали, кандалы протирали им ноги, отчего несколько раз дорогою их снимали и протертые до крови места тонкими тряпками обвертывали, а потом опять кандалы накладывали, а иного по несколько станций без оных везли…». На остановках жандармы разгоняли у повозок толпы соболезнующих, сами декабристы, выходя наружу, придерживали кандалы, чтобы не привлекать их звоном тех, кто за день-два до этого уловил слух-шепоток, что опять везут несчастны х.

За Уралом товарищи по судьбе попрощались друг с другом. Василия Враницкого повезли в Пелым Тобольской губернии, Ивана Фохта — в приполярный Березов, а Николая Мозгалевского ждал еще долгий путь через бескрайние степи и беспросветные дожди.

11

Декабристы по времени не очень-то далеки от нас, как недалеки и причины, побудившие первых русских революционеров, имевших дворянские звания и в большинстве своем чины, награды, поместья, богатства, прекрасных жен, выступить против самодержавия и крепостничества…

Это было незадолго до войны. Той весной мы схоронили отца, и помню, как корчевали с мамой кустарник на опушке леса под картошку, рубили корни и дернину. Под вечер становилось тяжело, и я часто садился отдыхать, потому что пальцы крючило и ноги дрожали. Помню, как мама, глядя на закат, проговорила:

— А у нас в дяревне, сказывали, раньше работали с чушкой на ноге.

— С какой чушкой?

— От брявна отпилят и рямнем или вяревкой к ноге. Жали с чушкой на барщине, снопы вязали.

— Зачем, мам?

— Ня знаю, сынок… Людей мучили.

— Зачем?

Мама не знала, что ответить, лишь печально смотрела на догорающую зарю. Правда, что очень недалеки они от нас, декабристы: когда родился мой отец, был еще жив последний из них, Дмитрий Завалишин…

Листаю старую, вышедшую еще до революции книгу, в которой документально рассказывается о патологических зверствах, чинимых помещиками над крепостными людьми. В имении саратовского помещика Жарского для наказания крепостных голодом «употреблялись личные сетки, концы которых припечатывались на затылке сургучной гербовой печатью, что лишало возможности наказанных и пить и есть». И были еще «шейные цепи, один конец которых ввертывался в потолок так, что наказанные могли находиться только в стоячем положении». Белозерский помещик Волоцкий «приковывал крепостных к цепи за шею со связанными назад руками, которые затягивались так крепко, что после четырехнедельного заключения они окончательно парализовывались». Нередко на шею надевали железные рогатки, гвозди от которых глубоко вонзались в тело. 20 марта 1826 года, в разгар следствия над декабристами, вышло высочайшее повеление, строго запрещавшее помещикам употреблять для наказания крепостных железные приспособления. А через год в тульском имении генерала Измайлова было проведено следствие, изъято «186 шейных рогаток весом от 5 до 20 фунтов, все о 6 рогах, и каждый рог до 6 вершков длины». Рогатки запирались на шее висячим замком или заклёпывались в кузнице; один из дворовых носил такую рогатку восемь лет. В широком ходу была торговля крепостными, обмен их на лошадей и собак, а по югу существовали невольничьи рынки для продажи девушек в гаремы сопредельных стран под видом обучения несчастных молодых россиянок ковроткачеству…

Явление декабристов было закономерным ответом на это противоестественное состояние народа, в глубинах которого со времен Болотникова, Разина, Булавина и Пугачева жила мечта о свободе.

Любознательный Читатель. А непосредственными предшественниками декабристов можно считать Новикова и Радищева…

— Да, однако смело и глубоко мыслящих людей можно было уже тогда найти в самой, казалось бы, неожиданной среде.

— Например?

— Что мы знаем, скажем, об адмирале Чичагове? Ну, один из русских полководцев во время Отечественной войны, вышедший тогда же в отставку, — его обвинили в медлительности и чуть ли не в измене… Однако, по свидетельствам современников, это был знающий и умный военачальник, реформатор русского флота, человек честного, и «прямого характера», с пренебрежением относившийся к придворным и с уважением к подчиненным. При Павле I его оклеветали и заключили в Петропавловскую крепость… В 1815 году он, ослепнув, начал писать дневники, опубликованные сто лет назад в «Русской старине». На особом листке, вложенном в дневник, он писал: «При императоре Александре я пустил на выкуп своих крестьян, ради их освобождения (разрядка П. В. Чичагова. — В. Ч.). За каждую душу мужского пола, кроме женщин, мне выдали по 150 рублей. Цена была назначена самим правительством. Желая в то время избавиться от конского завода, я продал старых английских маток за триста, четыреста рублей каждую, т. е. более, нежели вдвое против стоимости людей».