Майкл Каннингем - Плоть и кровь Страница 38

— Так пойдемте же, — повторил Константин.

— Кон.

— Все. Ни слова больше. Нас ждет Сьюзен. Мы идем к ней.

— Мне нужно в уборную, — сказала Мэри.

— С тобой что-то не так?

— Все хорошо. Просто подождите меня минутку, ладно?

Она пересекла комнату и пошла по коридору. Миновала запущенную кухню с желтыми плиточными стенами, закрытую дверь, еще одну. Никакая уборная ей не требовалась, она хотела побыть в одиночестве, хотя бы пару минут. Сосредоточиться и постараться наполнить воздухом легкие. Отыскав ванную комнату, Мэри заперлась, достала из сумочки пилюлю, проглотила ее и постояла немного у раковины, просто дыша. В раковине лежал длинный, темный, свернувшийся знаком вопроса волос. Покрытое пятнами зеркало, керамическая чашка с тремя зубными щетками, принадлежавшими Билли и двум его соседям, которых она ни разу не видела. Какой из них чистит зубы Билли, Мэри не знала. Желтой, расплющенной? Той, что поновее, погуще, ярко-зеленой, с жесткой, как у щетки для волос, щетиной? Чистенькой, с прилипшим к ее краю полумесяцем зубной пасты? Ни одна из них не говорила с очевидностью о Билле, но ни одна и не была неоспоримо чужой. И внезапно Мэри поняла, в какой полноте утратила она представление о сыне. Собственная ее жизнь, ритм работы по дому, уход за ним казались ей настолько реальными, настолько значительными, что жизнь других, протекающая где-то вовне, даже жизнь ее детей, сместилась на обочину, в сферу обособленную и неизменяемую, как фотография. Конечно, она постоянно думала о Билли, но несколько отвлеченно, как думала между сериями телевизионного фильма о его персонажах. И вот она очутилась в ванной комнате, где сквозь резкий запах хлора проступает запашок плесени. Увидела зубные щетки. И пока она смотрела на них, ее окатила волна тревоги — такая мощная, что Мэри пришлось присесть на краешек ванны и наклониться, опустив голову почти до колен. Дыши, сказала она себе. Успокойся. Впусти в себя воздух. Ей показалось, что времени почти никакого и не прошло, а Константин уже стукнул в дверь и спросил, все ли с ней в порядке. «Все хорошо», — весело ответила она и, протянув руку к туалетному бачку, спустила воду. Вставая, она ощутила мгновенное желание схватить зубные щетки, все три, и сунуть в сумочку, чтобы потом, попозже, рассмотреть их внимательнее, попытаться понять, какая принадлежит сыну. Нет, это было бы безумием. Все сразу догадаются, кто их утащил. Константин снова постучал в дверь:

— Мэри? Можно, я войду?

— Нет, — ответила она слишком резко. И добавила тоном более спокойным: — Все хорошо. Правда.

Последний вдох, выдох. А затем она, прежде чем открыть дверь, сняла с вешалки для полотенец красную махровую салфетку и быстро, почти бездумно, опустила ее в сумочку.

Услышав, что на церемонию им придется идти без Билли, Сьюзен сказала:

— А какой в этом смысл?

Она была в зеленом с белыми цветочками платье, приталенном, с расширяющейся к низу юбкой. Возможно, несколько коротковатом — на вкус Мэри, — но в остальном Сьюзен выглядела безупречно: поблескивающая розовая помада на губах, волосы до плеч. Вопрос она задала, глядя в глаза Константину. Номер отеля просто светился, как и сама Сьюзен, чистотой и праведностью.

— Не важно, — ответил Константин. — Пошли.

— Это же глупо, — сказала Сьюзен. — Если Билли такой бессовестный щенок, так и пусть его. Но нам-то зачем отсиживать всю церемонию среди совершенно чужих людей?

Мэри оставалось только дивиться бесстрашной прямоте старшей дочери, ее твердой уверенности в себе, четкости линий ее платья. И ведь нашла же она для Билли определение — щенок. Подыскала слово, которое обращает его дурной поступок в нечто мелкое, преходящее. Мэри и понять-то теперь не могла, почему она так часто злилась на Сьюзен без всякой на то причины и почему Билли, самый непочтительный из ее детей, настоящий разрушитель, вызывал у нее только тупую боль, источником которой казалось отчего-то собственное ее замешательство.

— Я на церемонию пойду, — сказал Константин, — а вы как хотите.

Сьюзен, взглянув на Мэри, ответившую ей бледной улыбкой, пренебрежительно пожала плечами. Мэри этот ее жест знала: о маме можно забыть, она всегда избирает самый легкий путь. Лицо Мэри вспыхнуло, однако она понимала: стоит ей открыть рот, стоит произнести хоть слово, из глаз снова польются слезы и на этот раз остановить их, может быть, не удастся. Она ненавидела свою семью, всех до единого. Попробовал бы кто-нибудь из них побыть в ее шкуре, испытать это ощущение ходьбы по натянутому канату, страшную нехватку воздуха.

— Ну хорошо, ладно, — сказала Сьюзен. — Мы идем на выпускную церемонию Билли, на которой самого Билли не будет. Тодд пошел повидаться со старым приятелем, он встретит нас уже там, на месте.

И они отправились на выпускную церемонию. Расселись по деревянным креслам одного из задних рядов. Теперь, оказавшись здесь, среди матерей в пастельных платьях и отцов в темных костюмах, Мэри почувствовала всю глупость своего положения, и чувство это быстро обратилось в гнев. Билли добился того, что они выглядят идиотами. Унизил их перед всеми — перед мужчинами с крепкими лицами преуспевающих людей, перед спокойными, словоохотливыми женщинами с покрытыми лаком ногтями. Раздражение на Сьюзен исчезло, сменившись робкой благодарностью к ней. Мэри была благодарна Сьюзен, сидевшей слева от нее, и Тодду, сидевшему за Сьюзен, — красивому, серьезному, в костюме такой же чернильной синевы, что и костюм Константина. Мэри тронула пальцами сережку и чуть-чуть сдвинулась вправо, к кипевшему холодной злостью мужу. Она старалась не дать своему раздражению излиться на Зои, которая сидела в мешковатом муслиновом платье по другую сторону от Константина, растрепанная, в старомодных ботиночках на шнуровке. Зои обзавелась привычкой одеваться совсем как женщины с дагерротипов, завитые, с суровой важностью глядящие со старых буровато-белых снимков, бесстрастные, испуганные и безумно официальные, сейчас все они уже мертвы.

— Я думаю, Билли все-таки объявится, — прошептала, наклонившись к Сьюзен, Мэри. — Думаю, он просто блефует.

— Держи карман шире, — ответила Сьюзен. — Он точь-в-точь такой же упрямый, как сама знаешь кто.

Мэри понимающе покивала, хотя о том, что ее муж и сын хоть чем-то похожи один на другого, почти никогда не думала. Они принадлежали к разным пластам жизни, да и логики придерживались разной.

— И все равно, думаю, он появится, — сказала она. — Ну зачем ему пропускать вручение диплома, ради которого он столько работал?

— Не дождешься ты его, так что дыши ровнее.

На мгновение Мэри задумалась — не догадалась ли Сьюзен о том, что у нее не все в порядке с дыханием. Нет, это всего лишь фигура речи. И она опустила ладонь, с нежностью, на туго обтянутое чулком колено дочери.

Церемония началась. Пошли, одна за другой, речи, произносившиеся голосами, которые развешанные по деревьям громкоговорители обращали в глубокие и гулкие. Мэри их не слушала. Чтобы чем-то занять себя, она выбрала сидевшего впереди, на одном из мест для студентов, юношу. Он немного походил на Билли — хрупкие широкие плечи, напоминавшие ей крылья, крепкая нижняя челюсть, казавшаяся слишком большой и тяжелой для его тонкой, изящной шеи. Правда, волосы у него были подстрижены коротко, да и выглядел он, ну, попредставительнее. Интересно, погадала Мэри, кто его родители? Прямо перед ней сидел мужчина, на вид слишком старый, чтобы иметь сына-выпускника, но явно женатый на женщине куда более молодой, одной из тех круглолицых, с мелкими чертами девиц, которых расхваливают как красавиц, хотя никакой особой красоты в них нет. Просто они рождаются в богатых семьях, обладающих влиянием, которое позволяет требовать, чтобы представления о красоте расширили, распространив и на их дочерей. Зависть и удивление завязались в животе Мэри словно бы мокрым тряпичным узлом. Скорее всего, их сын рожден во втором браке старика; Мэри казалось, что она хорошо представляет себе потерпевшую поражение стареющую женщину (была она бесплодной? происходила из бедной семьи?), которой пренебрегли ради бронзоватой блондинки, обладательницы дерзкого подбородка и плодовитого чрева, миниатюрного носика и трастового фонда. Мэри перевела взгляд с этой четы на юношу, напоминавшего Билли. Он что-то шептал своему соседу, а потрескивавший в громкоговорителях голос вещал между тем о ждущем всех впереди долгом, но плодотворном и благодатном труде.

Когда Мэри и ее семейство покидали вместе с прочими церемонию, она все пыталась найти в толпе того, похожего на Билли, юношу.

— Поверить не могу, — говорила Сьюзен, — просто не могу поверить, что провела подобным образом два часа моей жизни.

Державшему ее под руку Тодду удалось соорудить на лице гримасу и оптимистическую и сочувственную. Зои двигалась внутри своего мешковатого платья, думая — бог ее знает, о чем она думала.