Дэвид Лодж - Райские новости Страница 38

Он попросил секретаршу принести доверенность и курил сигару, пока я читал четыре страницы. Текст был изложен типичной юридической тарабарщиной, призванной предусмотреть все возможные случайности — «покупать, продавать, заключать сделки или подписывать контракты, обременять долгами, отдавать в залог или отчуждать любое имущество, недвижимое, личное или смешанное, материальное или нематериальное…». Но смысл был ясен. Урсуле надлежало подписать документ в присутствии государственного нотариуса. Я спросил, как это можно сделать, если она прикована к постели, и Беллуччи сказал, что нотариус приедет в больницу. «Больничный социальный работник все это для вас устроит». Так и произошло. К моему удивлению вся процедура была завершена к трем часам дня, после непродолжительной церемонии у постели Урсулы. Теперь я наделен полной властью распоряжаться ее делами. Первой моей задачей стала выплата мистеру Беллуччи не такого уж и маленького гонорара — $250.

Между встречей с Беллуччи и подписанием документа я успел съездить еще в два интерната из списка Доктора Джерсона. Первый, Макаи-мэнор, располагался в шикарном жилом районе на побережье, по другую сторону от Алмазной головы. Не успел я въехать в ворота, как понял, что он окажется сказочно привлекательным и непомерно дорогим. Здание в колониальном стиле, ослепительно белое, с длинной верандой, где более подвижные пациенты могут сидеть в тени и наслаждаться видом и ароматами роскошного, безупречно ухоженного парка. Внутри — также приятный запах. Повсюду элегантность, комфорт и чистота. У всех живущих здесь отдельные комнаты — светлые, обставленные удобной мебелью, с личным телевизором, телефоном у кровати и т. п. Медицинские сестры улыбчивы, аккуратно одеты и опрятны, они разносят пациентам еду и лекарства с напускной сдержанностью стюардесс. Урсуле понравилось бы в Макаи-мэнор. К сожалению, это стоит $6500 в месяц, не считая расходов на лекарства, физиотерапию, трудотерапию и т. д. Ее удовольствие от пребывания в этом заведении будет отравлено тревогой, что придется покинуть его, когда закончатся деньги. Словно прочитав мои мысли, администратор, знакомившая меня с интернатом, статная блондинка в безукоризненном льняном костюме, деликатно намекнула, что они требуют определенных финансовых гарантий, когда принимают неизлечимо больного пациента, чтобы «упредить любые сложности, которые могут возникнуть, если прогноз окажется слишком пессимистичным», как она иносказательно это объяснила. По моему робкому поведению, а возможно и по моим помятым дешевым «ливайсам», она сделала вывод, что я клиент не того класса. Что и соответствует действительности.

Второе место, где я побывал, называется Бельведер-хаус — несколько претенциозное название для простого одноэтажного бетонного здания пастельных тонов, которое с дороги казалось скорее маленькой школой. Территория открытая, лишенная тени, совсем рядом с широкой прямой магистралью в довольно голом северо-западном пригороде. После роскоши Макаи-мэнор это небольшой шаг назад, но по зрелом размышлении Бельведер-хаус был значительно лучше любого из двух заведений, которые я видел вчера. Мочой воняло совсем чуть-чуть, да и этого я уже практически не чувствовал, когда закончил свой визит; а персонал производил впечатление дружелюбного и заботливого. Тем не менее некоторые моменты Урсуле не понравятся: ей придется жить в комнате с другой женщиной, и кровати стоят очень близко (подозреваю, что изначально комнаты предназначались для одного человека); кое-кто из обитателей совершенно выжил из ума, и общих мест для отдыха и развлечений очень мало. С другой стороны, стоит это всего $3000 в месяц. И есть свободные места.

Завтра я должен поехать в банк Урсулы в Вайкики и взять сертификаты акций из ее депозитного сейфа, а затем отвезти их к ее брокеру в центральный Гонолулу, чтобы акции можно было продать. Еще я должен отказаться от сейфа в банке, чтобы сэкономить арендную плату, ликвидировать маленький депозитный счет и обратить в наличные выпущенную банком валютную облигацию на $3000. Затем все эти деньги нужно положить на приносящий проценты чековый счет, как здесь называют текущий счет. По последней оценке, которая была совсем недавно, портфель акций Урсулы стоит около $25000, а другие ее сбережения и бумаги составляют примерно $15000, что в сумме дает $40000, плюс ее пенсия. Предположим, что она откладывает пенсию для карманных расходов и непредвиденных обстоятельств и оплачивает интернат из капитала. Если она поселится в Бельведер-хаусе, денег ей хватит на год и даже более, что, надо сказать, в два раза дольше, чем, согласно прогнозам Джерсона, она проживет, а значит, остается приемлемый запас на случай, если доктор Джерсон ошибается в своих оценках. Отвратительные подсчеты, но приходится смотреть фактам в лицо.

Урсула смотреть им в лицо, кажется, готова. Я рассказал ей о моих последних изысканиях в отношении интернатов, не слишком останавливаясь на недосягаемых прелестях Макаи-мэнор. Она приняла мое суждение, что Бельведер-хаус, возможно, лучшее место, на которое мы можем рассчитывать, исходя из расценок, и согласилась, что я должен заняться этим вопросом, чтобы ее приняли туда как можно быстрее. Джерсон до сих пор не разобрался с ее запором, который оказался удивительно упрямым, но это всего лишь вопрос времени, и затем она сможет покинуть больницу. Урсула проявила живейший интерес к выдаче доверенности и подсчету своего состояния. Парадоксально, но вся эта деятельность, похоже, вернула ей желание жить. Она попросила меня принести ей из квартиры дополнительную ночную рубашку и белье, а завтра собирается сделать прическу. Время словно летит, когда я ее навещаю, нужно так много всего обсудить.

Жаль, не могу сказать того же о папе. Он только и делает, что жалуется на боль в бедре, на унизительную потребность в судне и прежде всего на меня — за то, что навлек на него все эти неприятности. Он жаждет оказаться дома и снова спрашивал меня о Тесс. Думаю, мне лучше позвонить ей сегодня вечером и покончить с этим, но пока слишком рано — в Англии еще спят. Схожу-ка я поплавать. Чувствую, что мне нужно как-то размяться после целого дня поездок по Гонолулу в облицованном пластиком автомобиле и сидения в кабинетах и больничных палатах.

Я только что вернулся с пляжа, едва избежав небольшой катастрофы, и так доволен собой, что безостановочно ухмыляюсь, даже иногда посмеиваюсь вслух, чтобы дать выход моему комичному чувству ликования. Миссис Кнопфльмахер столкнулась со мной в тот момент, когда я фыркал от смеха, выходя из лифта, и бросила на меня подозрительный взгляд. Спрашивая о папе и Урсуле, она подошла ко мне вплотную, видимо, для того, чтобы унюхать мое дыхание. Но я был вполне трезв.

Я собирался поплавать в бассейне, но когда вышел поглядеть на него с балкона, он лежал, укрытый глубокой тенью, совершенно пустой и непривлекательный. Тогда я надел под шорты купальные трусы и поехал на пляж, который выходит на Капиолани-парк, начинающийся там, где заканчиваются отели Вайкики. Я без труда нашел для своей машины место в парке под деревьями, поскольку час был поздний и пляж сравнительно пустой. Отдыхающие, в течение дня ведущие борьбу за место под солнцем, скатали полотенца и соломенные коврики и пошлепали в свои башни-инкубаторы на кормежку. Немногие оставшиеся на пляже не отличались от местных, которые пришли сюда после рабочего дня, принеся с собой пиво и коку, чтобы искупаться, расслабиться и полюбоваться заходом солнца.

Идеальное время для купания. Солнце, утратившее свирепость дневного жара, стояло низко, но море было теплым, а воздух душистым. Я энергично проплыл ярдов сто, держась приблизительно в направлении Алмазной головы, а потом лежал на спине, вглядываясь в небесный свод. Длинные полосы розовато-лиловых облаков, окаймленных золотом, текли с запада, как флаги. Негромко прожужжал над головой реактивный самолет, но не смог нарушить покой и красоту вечера городской шум казался приглушенным и отдаленным. Я отвлекся от всех мыслей и позволил волнам покачивать меня, будто маленькую щепку. Изредка набегала волна побольше, захлестывая меня или приподнимая, заставляя отплевываться в ее кильватере или смеяться как мальчишка.

Я решил, что буду устраивать такие заплывы как можно чаще.

Некоторые одержимые серфингисты ловили последний свет. На том расстоянии, что отделяло меня от пляжа, я оказался в лучшем положении, чем раньше, и наблюдал за ними, наслаждаясь их грацией и мастерством. Когда подходит большая волна, они скользят по диагонали вдоль ее глянцевитой поверхности как раз под нависающим гребнем — колени согнуты, руки раскинуты, а движения бедер позволяют менять направление и даже разворачиваться назад, прыгнув сквозь брызги и подошву волны на другую ее сторону. Если они ехали на волне, пока она не истощалась, то постепенно выпрямлялись. Иногда, с моего угла обзора, их доски были невидимы, и серфингисты приближались ко мне, словно шли по воде. Затем, потеряв скорость, они опускались на колени, как в благодарственной молитве, прежде чем повернуть назад, в открытое море. Наблюдая за ними, я припомнил строки из «Бури»[70] которую только что просматривал у Урсулы в сборнике шекспировских пьес издания «Книжного клуба». Франческо говорит про Фердинанда: