Алексей Варламов - Последние времена (сборник) Страница 38

Сначала они даже не поняли, что это было. Огромные жужжащие твари не раздумывая, не выбирая места и не кружа пикировали на тело, прокусывая ткань, и улетали. Их было какое-то невообразимое количество. Защититься от них было невозможно, так же как и невозможно понять, что это такое.

Наконец Анастасу удалось поймать одного из них — громадного, размером в палец овода-мутанта.

— Похоже, это они и называли комарами.

Манси шли впереди, не обращая на летающих гадов внимания, и европейцы едва поспевали за ними, чтобы не потерять проводников из виду и не остаться в зарослях навсегда. С каждым шагом насекомых становилось все больше. Четверо шли под градом сотен атакующих оводов, надев на себя все, что можно, обливаясь потом, почти ничего не соображая, уже не пытаясь никак защититься, а лишь закрывая от ударов лицо.

Сколько это продолжалось и сколько километров и часов, перелезая через поваленные стволы, нагибаясь и проползая, они прошли, сами не знали. Дрожал знойный недвижимый воздух, солнце висело на одном месте, пробиваясь сквозь гниль и зелень, вокруг все отвратительно гудело, звенело, заплетались ноги и пересыхало во рту. Хотелось остановиться, сбросить рюкзаки, перевести дух и глотнуть воды, но останавливаться было нельзя. Падающего оводы добивали сразу. Никита смотрел на худую, гибкую Вальдес, которая шла перед ним и тащила такой же рюкзак, как и у него, и чувствовал, как ненавидит это выносливое тело, которое должно было сдаться раньше и взмолить о пощаде, но Вальдес шла.

Они уже не чувствовали боли от укусов, да и не было на них живого места, так что оводы кусали по кусаному, и намокшие, набухшие потом и кровью штормовки не спасали от жал. Очнулись только под вечер, когда лесное месиво кончилось и маленькие манси, слившись с кустарником, исчезли.

Позади остался кошмарный горелый лес. Понять, откуда они вышли, было невозможно. Просека терялась в буреломе. Впереди был перевал, за которым стекала с гор речка, и четыреста километров до ближайшего жилья.

Разбили лагерь, всю ночь сидели у костра, пили водку и вспоминали давешний ужас. Сашка тоже сидела, глаза блестели, а потом незаметно ушла в отдельную палатку. Они посмеялись немножко.

— Смотри не замерзни.

— Девочка еще, — сказал Виля, и прозвучало это как-то уважительно.

Легли поздно, а когда проснулись… Лучше б они не просыпались. С ними все было ничего. Разве что небольшое головокружение. А из одиночной палатки долго никто не выходил, а потом показалось страшное. Существо, которое оттуда вылезло, невозможно было назвать девушкой, даже человеком было трудно назвать. Это было нечто распухшее, с почти исчезнувшими глазами, слоновьими ногами и руками, неповоротливым телом. Они смотрели на Сашку с похмелья и терли глаза.

— Что это? — спросил Никита.

— П…ц это, — сказал Виля. — Аллергия от укусов.

— Сашка, ты знала, что у тебя аллергия?

Она молчала, отвернув раздутое лицо.

— Предупреждать надо было. Куда нам теперь? — взвыл Анастас.

— Придется ее с маршрута снимать.

— Назад?

— Без манси все равно не пройти.

Было жарко, летали комары, вилась мошка, оводы — обычные, нестрашные — носились над поляной, мешая есть, да и не до еды было. Быстро собрались и, пока кое-как в спешке укладывали рюкзаки, ничего не говорили. Глаза Сучковой в вокзальной толпе вспоминали. Глаза Парфена Рогожина. Молящие глаза: «Берегите Сашку», и грозные: «Попробуйте не уберечь. Не возвращайтесь. Из-под земли достану». Тогда вместе с испугом в душе у них к Сучковой что-то вроде жалости шевельнулось: хоть и зверь профессорша, а как кровиночки коснулось, все принципы побоку, потому что здесь человеческое. Но отнеслись по-разному. Никита позлорадствовал, а Анастас вздохнул: «Эх, Сучкина, кишка у тебя тонка. И если государство рухнет, то из-за тебя, а не из-за нас». Но это там, на вокзале, — тут как быть?

— Вперед, как решили, — приказал вождь, в честь Вэ И Ленина названный. — Из поселка ее отправим.

В походе выстраивалась своя иерархия. На факультете главным был Анастас. А тут Виля — командир. Сначала Анастас не мог с этим примириться, ведь он первый придумал на сплавы ходить, но после нескольких походов признал, что Вилен лучше чувствует воду, опытнее, собраннее и выносливее его. Спорить могли до хрипоты. Но решения принимал один человек и один за них отвечал.

— На реке будет лучше. И гнать по воде. Если быстро идти, дней за десять пройдем.

К счастью, Сашка не запаниковала. Единственное, что они могли для нее сделать, — распределить ее вещи по своим хотулям. Было очень тяжело, но как шла она с распухшими ногами, они даже не могли представить. Заставили ее надеть при тридцатиградусной жаре штормовку, чтобы не было новых укусов, и гнали перед собой, как корову. Главное было не дать ей упасть. Сашка шаталась, до кожи нельзя дотронуться, невозможно нанести никакую мазь. Все тело превратилось в кусок кошмарной, кричащей, лопающейся плоти. Она не ела, почти не пила, только шла. Да и то сказать, не шла, а переставляла уродливые слоновьи ноги. А они пыхтели с тяжеленными мешками следом, и когда терпение их оставило, не стесняясь в голос принялись ругаться, какого черта им это все надо и почему они должны тащить ее вещи, отдельную палатку и ее саму, когда она тут упадет. А что думала Вальдес, в голову не брали. Наверное, ничего не думала. Разве коровы думают?

Ночью пили спирт. Ничего не могли с собой поделать. Хоть и был уговор каждый день не пить, все равно квасили, несильно разбавляя, и боялись, что еще один такой переход — и придется нести труп. Так и не заметили, как сбились со всех дорог. На местности все было совсем другим, чем на схеме. Ни реки, ни горы, а уходящая в неизвестность тропа. Где были: в Европе, в Азии, по эту сторону хребта или по ту? Блуждали уже двое лишних суток, а еды взяли с собой в обрез. На рыбу надеялись, на грибы. Но пусто было в тайге, и реки никакой. Иногда останавливались, прислушивались, не слышно ли воды. Но только ветер гулял по тайге, клонил верхушки елей, и летели высоко над головой самолеты. Хотелось отдохнуть, но Вилен лишней минуты не давал.

— Найдем реку — выспимся, — и только спрашивал у Вальдес: — Идти можешь?

— Могу, — отвечала она, отворотив распухшее, похожее на маску лицо.

Так и шли голодные, невыспавшиеся. Потом Никита, когда разводили вечером костер, прямо с пилой в руке уснул и не заметил, как пила прошила его ногу. Это было какое-то сумасшествие. Никитина нога, кровь, распухшая Вальдес, хлебные крошки, которые они подбирали и берегли НЗ, потому что не знали, что ждет дальше и сколько дней еще так блуждать и искать реку. По описанию маршрут был второй категории сложности, а на поверку шестая легче давалась, чем эта двоечка, которую специально из-за Вальдес и выбрали.

Сашка проснулась ранним утром в маленькой палатке под провисшим от ночной росы пологом и ощупала лицо, руки и ноги. Опухоль спала. Она не сразу в это поверила, но вернувшееся тело было при ней и напоминало вернувшуюся жизнь. Путаясь в застежках, девочка на коленях вылезла наружу.

Перед ней текла река. Никто еще не вставал. Было зябко, солнце поднялось, но из-за гор его не было видно, только одна из вершин была подсвечена с восточной стороны, и оттого весь мир делился на свет и тень. Дымился костер, была сложена в котелке вчерашняя посуда. Какой-то зверек копался в банке консервов. Увидел Сашку, высунул из банки мордочку, удивленно посмотрел и исчез так стремительно, что она и не поняла, был он или только привиделся.

Сашка отползла в сторону, огляделась по сторонам, охая, разделась и, дрожащая, даже не шагнула, а упала в реку. Вода оказалась ледяной, камни скользкими, а течение неожиданно сильным. Сашку подхватило и поволокло как щепку. «Не хватало только утонуть», — подумала она. Но позвать на помощь не решалась. Она была стыдлива до невообразимости.

Наконец ей удалось зацепиться за упавший ствол, и, обдирая в кровь тело, девочка вылезла на берег. Клацая зубами, голая, нескладная, Сашка заковыляла к тому месту, где разделась, и насухо вытерлась. Хотелось плакать. А еще съесть что-нибудь вкусное. Но вкусного не было ничего. Парни не взяли с собой ни конфет, ни пряников; скуповатый Виля выдавал каждому по два куска сахара утром и вечером. И варил крупу с сублематами, которые обрыдли на второй день. Хотелось домой. Но дом был не просто далеко. Он был в другом мире.

Зеленая палатка с красным входом вздрагивала от храпа. «Вот так утонешь — и никто не заметит». Солнце наконец вылезло из-за горы, отчего вся местность сразу повеселела. Дул ветерок, прогоняя летучих тварей, и Сашке стало стыдно оттого, что она отлынивает от общих дел. Она оттащила котлы к реке и принялась мыть посуду. За этим занятием ее застал Виля. Он удивленно посмотрел на уменьшившуюся в размерах тоненькую девушку в брезентовой штормовке, притулившуюся на корточках у берега, сел рядом и стал помогать.