Мэтью Квик - Нет худа без добра Страница 38

– Отец Макнами, проснитесь! Мы же идем сегодня в церковь Святого Иосифа! Вы забыли? Вы обещали, что я встречусь со своим отцом перед хранящимся там сердцем святого Андре Бассета! Вы обещали мне чудо! Проснитесь! Проснитесь! Что за шутки? Проснитесь, отец!

Но он не просыпался, и рациональная часть моего мозга понимала, что он не проснется, но проблема была в том, что ей не хватало сил сопротивляться иррациональной, и исход борьбы между ними был предрешен. Рациональность гибла, иррациональные силы превосходили ее раз в десять. Я начал трястись и плакать, мне казалось, что я вот-вот умру, и тут…

И тут, Ричард Гир, появились Вы – в самый нужный момент. Наверное, я не справился бы с этим, если бы Вы не пришли.

Но Вы пришли.

Пришли, чтобы спасти меня от иррациональных сил.

Вы пришли.

Вы были одеты в красное с белым одеяние буддистских монахов, глаза Ваши сверкали ярче обычного. «Бартоломью, – сказали Вы, – просто время отца Макнами вышло. Так уж устроена вселенная. Наша жизнь на земле преходяща. Все идет своим чередом. Вдохни поглубже. Выдохни. Повтори: вдох – выдох. Повтори еще раз». Вы демонстрировали образцовую технику дыхания, правильно сгибая и разгибая позвоночник. Но я был слишком расстроен, чтобы правильно дышать. «Он же должен был познакомить меня сегодня с моим отцом! Почему Бог заставил нас проделать весь этот путь в Монреаль, чтобы я встретился с отцом, если он знал, что отец Макнами умрет в ночь как раз перед этим событием? В этом нет никакого смысла! Это полный абсурд! Наверное, отец Макнами оставил записку с указаниями, что я должен делать дальше. Должен быть какой-то ключ, который все объяснит». Я принялся обыскивать номер. «Ты не найдешь никакой записки, ее нет», – уверенно заявили Вы. «Откуда вы знаете?» – «Ричард Гир знает все, что касается твоей жизни, Бартоломью, потому что Ричард Гир живет в самом центре твоего мозга, в глубине твоего сознания». – «Я не понимаю этого! – возопил я, продолжая искать записку от отца Макнами в его чемодане, в ящиках письменного стола и комода, в шкафу и под кроватями и ничего не находя. – Я не понимаю, почему Бог позволил отцу Макнами умереть всего за несколько часов до того, как он должен был завершить свою миссию? До того, как он познакомит меня с моим отцом? Почему Бог оставил меня одного в Канаде?»

Вы улыбнулись точно так же, как улыбалась мне мама, когда я был маленьким и задавал ей вопросы, которые ставят в тупик детей, но не взрослых – те-то уж точно знают ответы на них. Я имею в виду вопросы типа: почему птицы поют? или почему деревья становятся особенно красивыми, когда теряют осенью листву? или почему люди воюют? или почему от мороженого болит голова? или почему люди всегда смеются надо мной? «Разве ты один? Разве ты не приехал сюда вместе с другими?»

Я подумал над тем, что Вы сказали. Наверное, в этом был смысл, но я ничего не ответил Вам.

«Ты имеешь представление о буддистских коанах?»[18] – спросили Вы. «Нет», – ответил я, хотя смутно помнил, что читал что-то об этом в библиотеке. «На Западе часто ошибочно думают, что коаны – это загадки, которые надо решить, проверка интеллектуальных способностей. Но правильнее рассматривать коаны как короткие истории, побуждающие человека задуматься, но не имеющие однозначного ответа. Их нельзя „решить“ или „понять“, как нельзя решить или понять падающую звезду, львиный рык, запах свежей росы на розах или ощущение теплого песка между пальцами ног. Можно только размышлять по поводу этих вещей и восхищаться тайнами природы. И хотя невозможно „правильно разгадать“ их, думать о них все равно приятно. Далай-лама согласился бы со мной, поверь. Мы с ним друзья». – «Какое отношение имеет все это к тому, что отец Макнами умер как раз перед тем, как сказать мне, кто мой биологический отец?» Вы улыбнулись, как будто я был ребенком. «Ты хочешь, чтобы я „решил“ коан? Я не могу дать тебе ответ. Но очень полезно поразмышлять над вопросом, составляющим самую суть того, что с тобой произошло. Подозреваю, что ты будешь размышлять над ним много лет и это сделает тебя мудрее, обогатит твой жизненный опыт». – «Вы хотите сказать, что все происходящее сейчас – это коан, побуждающий к размышлению, но не имеющий смысла?» – «Он имеет очень глубокий смысл! Но ответа на него нет». – «Вы меня совсем запутали!» – «Нет, ты запутался сам, я тут абсолютно ни при чем». – «И что же мне теперь делать?» – «Вызови „скорую помощь“. Это самое разумное, что можно сделать в тех прискорбных обстоятельствах, которые достались тебе в наследство. Но сначала возьми кредитную карточку из бумажника отца Макнами». – «Что? Как это?» – «Он хотел, чтобы ты совершил это путешествие. Чтобы закончить его, тебе понадобятся деньги. Поверь мне. Это вполне допустимо. Отец Макнами хотел бы, чтобы ты взял кредитную карточку и деньги, которые он отложил для этого путешествия, и завершил его в память о нем. В глубине души ты должен понимать, что это так и есть».

Я почувствовал, что в глубине души соглашаюсь с Вами, Ричард Гир.

Бумажник отца Макнами лежал на столе.

«Сделай это», – сказали Вы, и я сделал это, обчистил бумажник и сунул деньги и кредитные карточки себе в карман. Там же я нашел нечто, от чего мое сердце чуть не выпрыгнуло из груди, но одновременно меня охватило чувство глубокого безмятежного покоя. «А теперь спрячь пустой бумажник в свой чемодан, чтобы полиция его не нашла», – прозвучал голос у меня в голове, но это был уже не Ваш голос, Ричард Гир.

Вы испарились.

Голос не принадлежал также ни моей матери, ни сердитому человечку.

Может быть, это был мой собственный внутренний голос?

Как бы то ни было, я послушался внутреннего голоса и засунул бумажник отца Макнами во внутренний карман своего чемодана за стопку чистых белых трусов. «Молодец, – сказал внутренний голос. – Теперь позвони администратору и скажи, чтобы срочно вызвали „скорую“».

Они приехали минут через пятнадцать, в течение которых я тупо и покорно сидел на постели, не думая ни о чем.

Смерть констатировали мгновенно.

Два дюжих санитара, пыхтя и обливаясь потом, уложили тяжелое тело на носилки, пристегнули к ним, накрыли простыней и унесли.

Затем меня допрашивали в нашем номере два местных полицейских. Один из них был высоким, с родимым пятном на кончике носа, другой – низеньким с длинными бакенбардами. У обоих были остро заточенные карандаши и блокноты на проволочной спирали размером с кусочек хлеба, в которых они со страшной скоростью записывали все, что я говорил.

– Сочувствуем вашей утрате, – сказал Бакенбарды.

– Но, к сожалению, мы должны задать вам несколько вопросов, – добавил Родимое пятно.

– Мы заранее просим прощения, если некоторые вопросы покажутся вам неуместными в данных обстоятельствах, но работа есть работа, – сказал Бакенбарды.

Я кивнул.

– Что вы с умершим делали в Канаде? – спросил Родимое пятно.

– Мы приехали, чтобы совершить паломничество к церкви Святого Иосифа, а затем собирались посетить Кошачий парламент.

– Кошачий парламент? – переспросил Родимое пятно, записывая название.

– Да, в Оттаве.

Полицейские обменялись взглядами.

– Простите за вопрос, но это что – какой-то притон с обнаженкой? – спросил Бакенбарды, строча в блокноте.

– Что? – спросил я.

– Ну… такой мужской клуб, где женщинам платят, чтобы они раздевались, показывали стриптиз.

– Нет, Кошачий парламент – это такое место, где бездомные коты могут ходить свободно. Это, кажется, где-то около здания парламента в Оттаве.

Полицейские опять переглянулись, подняв брови, и продолжали строчить.

– Вы пили вчера вечером? – спросил Бакенбарды и указал другим концом карандаша на пустые бутылки.

– Я – нет. Отец Макнами пил ежедневно.

– И вы обнаружили его мертвым сегодня утром? В постели?

– Да.

– Кто-нибудь еще с вами путешествует?

– Да, Макс и Элизабет. Они в холле и еще не знают о том, что случилось.

– Может быть, позвать их сюда? – спросил Родимое пятно.

Я посмотрел на него вопросительно, не понимая, почему он спрашивает меня об этом.

– Вы, похоже, в шоке, – пояснил Бакенбарды. – Возможно, вам не следует оставаться одному.

Я кивнул.

В этом был смысл.

– Вы сказали, Макс и Элизабет? Мне их так и позвать? – спросил Родимое пятно и, когда я кивнул, добавил: – Понял, – и вышел.

Бакенбарды подошел к окну и посмотрел на улицу.

– Как вы думаете, от чего он умер? – спросил я.

– Не знаю. Похоже на сердечный приступ. Или алкогольное отравление. Вскрытие покажет.

– А почему он умер? – вырвалось у меня, прежде чем я успел остановить себя.

– Что-что?

– Почему он умер, как вы думаете? Мы были с ним очень близки. Он привез меня сюда.

– Не понимаю вашего вопроса, – сказал низенький полицейский с бакенбардами и перестал записывать каждое мое слово.