Кайли Фицпатрик - Гобелен Страница 38

— Добро пожаловать в мой офис, — сказал он, обводя рукой тускло освещенную комнату с низким потолком.

Размер помещения было довольно трудно оценить, поскольку углы оставались темными, и Мадлен не знала, стоят ли там полки, которые тянулись от пола до потолка на тех участках стены, куда доставал свет.

На освещенной части пола стояли три грубо сколоченных стола, потрескивающих под тяжестью хрупких пожелтевших документов — многие из них были защищены от внешнего мира пластиковыми футлярами. Лежали здесь и книги, — некоторые были переплетены вручную, часть уже покрылась плесенью. Среди них попадались почти такие же толстые, как и современные исторические книги.

— Как видите, мне не приходится особенно настаивать на том, чтобы мне продлили контракт, — сухо сказал Николас, проследив за взглядом Мадлен.

Он отошел в угол комнаты, где стояла скамья и все необходимое для приготовления чая и кофе.

— Кофе? — предложил Николас. — Настоящий, не растворимый, не беспокойтесь, — добавил он, увидев, что Мадлен колеблется. — Я не стал бы оскорблять нормандку, предлагая ненатуральный продукт.

Мадлен кивнула, и он принялся насыпать кофе в автомат, а потом включил кипятильник.

— Пожалуй, тут слишком много всего, — сказала она, указывая на столы с грудами книг и документов и бесконечные ряды полок.

Николас пожал плечами.

— Да, наверное. Но я уже привык.

Он залил кипящую воду в кофеварку и подошел к одному из столов.

— Я вам сейчас кое-что покажу.

Он взял один из пластиковых футляров и вернулся к Мадлен.

Затем вытащил из кармана пару хлопчатобумажных перчаток и натянул их. Пергамент, который он аккуратно достал из футляра, был исписан руническими значками.

— Вчера вы упоминали рунический алфавит, и я подумал, что вам будет интересно взглянуть на это. Для меня текст остается полнейшей тайной, хотя я знаю некоторые руны. Как вам, вероятно, известно, в те времена создать шифр не составляло никакого труда — ведь грамотными были очень немногие. Я сумел лишь понять, что здесь есть стихотворение, в котором упоминается тисовое дерево. Тис считался наиболее священным деревом… Этот манускрипт отправится к одному типу в Лондон — он даже в туалете разгадывает кроссворды.

Мадлен посмотрела на страницу, которую Николас осторожно держал затянутыми в перчатки руками, — он привык обращаться с древними пергаментами.

— Вы знаете, когда это было написано?

— Скорее всего, в шестнадцатом веке. Этот документ относится к самым ранним записям, сделанным в Восточном Суссексе, значит, принадлежит к периоду от тысяча пятьсот тридцать восьмого до тысяча пятьсот пятидесятого года.

— И это близко к Кенту, верно?

Николас кивнул.

— В Восточном Суссексе находится одно из моих самых любимых мест. Там, в деревне с названием Йартон, есть маленькая церковь, известная благодаря своим средневековым настенным росписям. Сейчас на стенах церквей осталось совсем мало фресок. Очень печально.

Слова Николаса вызвали у Мадлен воспоминания. Однажды летом Лидия возила ее в такое место — посмотреть красивые фрески в старой церкви.

— По большей части они уничтожены, — продолжал Николас, — или закрашены во время Реформации. Еще одна смехотворная святая война, которая ничему нас не научила, — неожиданно страстно завершил он свои спокойные комментарии.

Мадлен удивленно приподняла брови, что не укрылось от внимания Николаса.

— Да, я знаю, мне платят вовсе не за то, чтобы я высказывал свое мнение о причудах истории!

Мадлен рассмеялась:

— Вы неправильно меня поняли. Я лишь подумала о том, что до сих пор не видела, чтобы вы высказывали свое мнение так… экспрессивно.

— Да, большую часть времени я веду себя как циничный ублюдок.

Он усмехнулся. Мадлен видела, что Николас и не думает обижаться.

— Ну а как ваши дела? — спросил он, застав Мадлен врасплох.

— О, все хорошо. Ну, может, не так быстро, как мне бы хотелось. Мне следовало быть…

— Вовсе нет, ведь вы же приехали сюда. Скажите, а у нас в архиве вам что-нибудь понравилось? — Николас качнул головой в сторону лестницы.

— Не совсем. Кажется, вы хвалили здешних работников!

Он громко рассмеялся. Очевидно, слова Мадлен его изрядно позабавили.

— Вам не повезло — сегодня дежурит Пенелопа. Она иногда бывает… суровой. Выпускница Оксфорда, — добавил он, словно это все объясняло.

— Но с вами она не особенно сурова!

Мадлен заметила, что ведет себя так, словно они с Николасом знакомы уже очень давно.

Не слишком ли я фамильярна, подумала она. Однако Николас, как ей показалось, с удовольствием продолжил разговор в таком же тоне.

— Неужели вы думаете, что она в меня влюблена?

Мадлен кивнула, и оба рассмеялись.

Тут она вспомнила, что Николас может ей кое в чем помочь.

— Вчера вечером я говорила, что моя мать интересовалась нашим семейным бизнесом — похоже, наши предки серьезно занимались вышивкой.

Он кивнул:

— Да, я помню. Если найду что-нибудь стоящее, то добровольно прерву кодекс молчания. Как называлась компания?

— «Бродье». Позднее — «Бродер».

— Хорошо. Но я ничего не обещаю, потому что погряз в бумажной работе. Вы ведь останетесь здесь до конца недели?

Она кивнула. Наступило неловкое молчание.

Николас вернул покрытый рунами пергамент обратно в пластиковый футляр и заговорил с Мадлен, не поднимая на нее глаз.

— Я собираюсь взять на неделе выходной. Хотите поехать со мной за город — например, в Йартон? Быть может, вам стоит сменить обстановку, а для меня подобные поездки — любимое времяпрепровождение.

Вернувшись в дом Лидии, Мадлен пришла к выводу, что Николас прав и надо немного отвлечься. Ей не хотелось продолжать собирать материнские вещи. К тому же она довольно далеко продвинулась — теперь коттедж гораздо в меньшей степени напоминал о Лидии.

С этими мыслями она уселась в большое кресло, стоящее у обогревателя, чтобы прочесть оставшуюся часть перевода. В записях Леофгит о том, как Джон и Одерикус вернулись в Англию после путешествия в Нормандию с Гарольдом Годвинсоном, чувствовались напряжение и скрытая интрига. Однако до сих пор описания самого путешествия не было. В своей последней лекции, посвященной данному вопросу, Мадлен, как всегда, подробно изложила точку зрения саксов и норманнов. Сама она не испытывала особой симпатии ни к Вильгельму, ни к Гарольду. Несмотря на их воинские успехи, оба явно страдали от отсутствия гуманистических идеалов. Она ни разу не слышала и не читала о встрече в Нормандии, но в изложении Леофгит такая встреча показалась ей весьма правдоподобной. Возможно, в ней заговорила смешанная кровь.

2 октября 1064 года

После возвращения Гарольда между ним и Тостигом вновь возникла враждебность. Дело в том, что Гарольд узнал, что младший брат остается в Вестминстере. Джон сказал, что Гарольд должен действовать, отсутствие Тостига в Нортумбрии ставит под сомнение способность Годвинов быть достойными вождями. Однако мне известно, что Тостиг находился в покоях короля или же советовался с его сестрой, а не участвовал в турнирах и охоте и не предавался другим удовольствиям, которые могли бы навредить его репутации.

Еще мне кажется, что гнев Гарольда вызван тем, что, пока он плавал или находился в Бристоле, его брат и сестра занимались делами, не советуясь с ним.

Ухудшение отношений между братьями вызывает удивление, ведь прежде они очень любили друг друга. Еще совсем недавно Тостиг выступал вместе с Гарольдом против короля Грифида[32], и они разделили между собой славу победы. Это сражение поселило страх в сердца многих жен, ведь, несмотря на небольшой рост, валлийцы — яростные воины, и после набегов на Уэльс осталось много вдов. Когда Джон вернулся, получив лишь небольшую рану на бедре, оставленную наконечником стрелы, которую выпустил один из лучников Грифида, я так обрадовалась, увидев его живым, что позволила ему рассказать несколько кровавых историй.

Я узнала о том, как Тостиг приехал с севера со своими людьми, а Гарольд отплыл из Бристоля на южное побережье Уэльса и вместе они одержали столько побед над валлийскими дворянами, что оставшиеся начали сдаваться. Король Грифид бежал в лес на север и пал от рук собственных вассалов. Они привезли Гарольду его голову.

Когда Гарольд взял в жены вдову Грифида Алдиту, Тостиг участвовал в свадебных торжествах, а в Вестминстере пировали два дня. Брак носит формальный характер, да и праздники не порадовали ни новую жену Гарольда, ни его любовницу, Эдит Лебединую Шею.

5 октября 1064 года

Сегодня утром в мою комнату в башне приходила королева Эдита. Она принесла кусок темно-желтого шелка из Персии. Мне очень понравился цвет — более сочный и золотистый, чем тот желтый, который мы получаем из коры дикой яблони. Королева рассказала, что такой цвет в Персии добывают из шафрана. Королева хочет, чтобы я сшила платье для Алдиты, жены Гарольда, которая должна вскоре прибыть из Бристоля. Платье следует скроить в норманнском стиле, чтобы оно облегало талию и бедра, без пояса и шнуровки. Корсаж и рукава будут украшать золотое шитье и янтарь. Меня удивило, что королева хочет подарить такое чудесное платье своей новой родственнице, но тогда я не знала, что они близкие подруги. Платье должно быть готово до того, как Алдита прибудет в Вестминстер на следующей неделе.