Себастьян Фолкс - Там, где билось мое сердце Страница 38

После ланча мы решили прогуляться, и минут через пять она вдруг схватила меня за руку.

– Постой. Мне надо сюда.

И мигом исчезла за стеклянной, с золотой затейливой надписью дверцей магазина, витрины которой были окантованы красным деревом. Во всех курортных европейских городах есть такие магазинчики, ровесники минувшего века. Там среди вешалок с шерстяными халатами и ночными сорочками можно увидеть манекены в корсетах. Но вот снова звякнул колокольчик над дверью, и Луиза вышла, держа сверток из нарядной тонкой бумаги.

– Вот, купила то, что носили еще в молодости моей бабушки, – она рассмеялась. – Теперь можно идти дальше. Andiamo.

За машиной приглядывал жирный парень в американской шерстяной рубашке из комплекта формы пехотинцев. Он запросил денег больше, чем мы договаривались с охранником, но рядиться я не стал, пожалел времени. Я сел за руль, мы поехали, и под ровное урчание мотора Луиза принялась расспрашивать меня с еще большей дотошностью, чем раньше.

Мне-то казалось, что за предыдущие десять дней она узнала обо мне все. Ну… почти все. Вопросы были непростые. Было ли мне одиноко? Почему мне пришлось так много учиться? А какие они, мои армейские друзья? И много ли ребят погибло?

Через полчаса мы подъехали к городку Поццуоли, совсем не похожему на Неаполь. Его не затронули бомбежки, в него не вламывались оккупанты. Город существовал сам по себе, будто был вовсе и не в Италии. Я рассказал Луизе, что когда-то тут, подальше от глаз любопытных горожан, понастроили себе вилл самые свирепые римские императоры.

– Кажется здесь, в Поццуоли, Нерон прикончил свою мать, расчленил и раздал куски друзьям. И Тиберий был убит здесь, начальником собственной стражи.

– Я думала, он жил на Капри.

– На Капри он выбирал себе мальчиков и девочек. Принуждал их ко всяким мерзостям. А что насчет тебя, милая Луиза?

– Меня?

– Тебе бывало одиноко? И как насчет романов?

– Нет… у меня… нет.

– Смелее, ну…

Я просто шутил, подтрунивал. Но посмотрев на ее лицо, увидел на нем страдание.

– Прости, – я бережно сжал ее руку. – Я не хотел тебя оби…

– Дорогой ты мой, – сказала она. – Все хорошо, я рада, что и ты меня спрашиваешь. Что хочешь про меня все знать. Я ведь так тебя люблю.

Я вырулил на пыльную обочину и остановился. Впереди маячил маленький вулкан, а за ним поблескивало озеро Аверно.

– Ты уверена? – спросил я.

– Уверена.

И этот взгляд вниз, на руки, а потом вскинутые ресницы и – улыбка.

Я наклонился ее поцеловать. Она отозвалась с такой страстью, словно готова была меня съесть, словно хотела, чтобы губы наши никогда больше не размыкались.

Мы подъехали к озеру, машину оставили в оливковой роще. Я был спокоен, мошенников и воришек, порожденных войной, тут не водилось. Взявшись за руки, мы подошли к большому, почти идеально круглому озеру, поросшему по краям камышом; над водой густо роились какие-то букашки.

На меня повеяло детством, когда значимой частью моей жизни была античность. Стикс, Ахерон, Лета, Флегетон, Коцит, Аверн – реки Подземного царства, и вот это круглое озеро, ведущее в Аид…

Странное это ощущение – когда перед тобой вдруг наяву предстает ожившая картинка из мифа, мозгу приходится нелегко: надо отделять привычный вымысел от реальности. Хотелось, как Энею, скитальцу Вергилия, перенестись в Аид, поддаться чарам мифа, но было страшно, что я не смогу оттуда вырваться, так и останусь среди теней.

Я все больше досадовал на то, что мы столько времени потеряли в центре Неаполя, день уже мало-помалу клонился к вечеру. Мы сидели на сухой, густо поросшей травой кочке. Из головы все не шел Эней.

– Ты знаешь «Энеиду», про что эта поэма? – просил я.

– Да. Точно помню, что про гибель Трои. Эней бежит оттуда со своим отцом…

– Анхизом.

– Ему пришлось тащить отца на плечах. Еще и сына вел за руку. Эней и те люди, которые тоже с ним бежали, долго скитались, кто-то утонул в кораблекрушениях. И отец Энея в этих странствиях все-таки погиб.

– Да, – сказал я. – Отец погиб.

– Уцелевшие корабли потом пристали к берегу… там жила царица.

– Дидона. Это был берег Карфагена.

– Роберт, как хорошо ты все помнишь.

– Я был там всего год назад. В Тунисе, так теперь называется Карфаген.

– А что потом произошло?

– Энею приказали покинуть Дидону.

– Хотя он ее любил.

– Да, любил. Но остаться с ней не мог, ибо ему было предначертано стать поснователем великого. Рима. Эней со своими подданными все-таки уплыл из Африки. И действительно добрался до Италии, высадился где-то тут. Его встретила Кумекая Сивилла. Старая жрица сказала, что ему нужно спуститься в Аид, повидаться с отцом, и даже вызвалась его проводить, в общем, привела к этому самому озеру. Когда они на лодке Харона подплыли к Полям Скорби, где блуждали души умерших от несчастной любви, Эней увидел тень Дидоны, стал молить ее о прощении, но царица отвернулась и убежала прочь.

Луиза стиснула мою руку.

– Дальше, – попросила она, – ну пожалуйста.

– И это было так… так… – я никак не мог подобрать нужное слово. На языке вертелось «грустно», но это было не то. Речь шла о невыносимой скорби, скорби человека, который в силу непреодолимых обстоятельств вынужден был отказаться от счастья. – После он попадает в светлый Элизий, там зеленеет травка, там все цветет и благоухает, там блаженствуют тени героев и праведников. Там Эней и находит покойного отца. Старец признается, что очень волновался, поскольку сынок слишком уж задержался в Карфагене у своей возлюбленной Дидоны и из-за нее едва не забыл о пророчестве оракула, о своем высшем предназначении. Эней так счастлив видеть отца, что не может вымолвить ни слова. Пытается его обнять, но тень выскальзывает из рук. Трижды пытается он заключить отца в объятья, и трижды бесплотная тень ускользает…

У меня перехватило горло.

– Ну что ты, carissimo. Это же просто сказка.

Справившись с волнением, я продолжил. Рассказал про Лету, над которой парят души, летают целыми роями, как пчелы. И что им, душам, обязательно надо испить воды забвения, иначе они никогда не смогут возродиться. Когда я закончил этот эпизод из жизни Энея, почти стемнело.

– Дальше все у нашего героя пошло спокойнее, на личном, так сказать, фронте, никаких бурь. Он смирился с судьбой: что ему предначертано, так тому и быть. На все воля богов.

Луиза поднялась на ноги.

– Темно уже. Не хочу уезжать. Может, останемся тут?

– А тебя не хватятся Магда и Лили? Они же с ума сойдут, куда ты пропала.

– Магда все поймет. Сестра же. Я ей немного рассказала… про нас. А Лили сегодня вечером дома не будет. Но утром наверняка вернется, чтобы убедиться, что с ее крошками ничего не стряслось.

– Утром? А в котором часу?

– Завтра у нас воскресенье. Значит, не очень рано. Часов в девять.

– Если в семь отсюда выедем, в восемь ты точно будешь дома.

Улицы еще не успели остыть от дневной жары. Мы шли медленно, высматривая пристанище для ночлега. Я вдруг почувствовал, что из Италии перенесся на берег Босфора. Слева церковь с луковичным куполом, справа домики с угловатыми ставнями. У прохожего мы спросили, где можно остановиться. Луиза сказала, что еле поняла его диалект.

Мы выбрали гостиницу у моря. Кольцо с правого безымянного пальца Луиза надела на левый, хотя в журнал регистрации нас не внесли и администраторше мы были совершенно не интересны. Весь наш багаж составляли простой бумажный пакет с трофеем от сержанта Старка и нарядный сверток из магазинчика.

– Узнай, не найдется ли у нее зубной пасты и щетки, – попросил я.

Нам было сказано, что поужинать можно в ресторане, что в конце улицы, он работает до восьми.

Пол в номере был дощатым, два высоких окна с зелеными ставнями и маленький балкон с кованой решеткой выходили на морской док. В простенке между окнами висело деревянное распятие, а над кроватью – отвратительная репродукция картины с изображением озера Аверно.

Поразительно, что я запомнил все эти мелкие детали. Ведь ставни мы сразу закрыли и выключили верхний свет, оставив гореть только ночничок на тумбочке. Луиза разделась, совсем, сложила вещи на стуле.

– Теперь ты, любимый, – сказала она, уперев руки в боки.

Я повиновался, потом крепко ее обнял.

Матрас оказался жестким. Я устыдился своего набухшего члена, боялся напугать эту хрупкую застенчивую девушку. Однако она не испугалась, что меня, признаться, изумило. Сжавшись в комочек, я попробовал отвернуться, отодвинуться, но она мне не позволила и прошептала в самое ухо, что все хорошо.

Что было спустя какое-то время, я помню смутно. Наверное, мы оделись и пошли в ресторан поесть. Ужин был недолгим, наверное, потому что нам хотелось скорее снова остаться вдвоем.

Я проснулся раньше Луизы. Захватив пасту и зубную щетку (значит, кто-то их принес), тихо спустился в коридор, ведущий к ванной комнате. Вечером голосов и шагов других постояльцев я не слышал. А сейчас было около шести, только начало светать. Побриться было нечем, и, помню, я очень надеялся, что на обратном пути не наткнусь на кого-то из знакомых. Помылся холодной водой.