Макар Троичанин - Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 1 Страница 38

Капитан прекратил, наконец, свои маятниковые передвижения по тесной комендатуре, остановился перед Вилли, внимательно посмотрел.

- Ну, что ж, попробуй вспомнить кого-нибудь ради эксперимента.

Вилли немного призадумался, потом медленно и монотонно, как бы читая, произнёс:

- Игнатюк Василий Романович, кличка «Зубр», 1915 год рождения, украинец, бывший сержант Красной Армии, сдался в плен в октябре 1941 года. Был «подсадной уткой» в лагерях военнопленных, весной 1942-го внедрён в партизанский отряд в Полесье, на который вывел роту СС. После уничтожения отряда примкнул к другому, из которого пришлось уходить с перестрелкой. Ранен в левую ногу ниже колена, есть шрам. Лечился в госпитале в Минске. После выздоровления зачислен в карательный отряд по уничтожению евреев и наведению порядка в русских поселениях. Быстро стал заместителем командира, участвовал во многочисленных акциях. За пьянство, дебош и драку с немецкими солдатами после одной из акций посажен в тюрьму, откуда взят Гевисманом в диверсионную школу, и после её окончания заброшен в тыл к русским, осенью 1942 года. В течение двух лет поставлял сведения о передислокациях и составе русских войск, устроившись по ранению в ездовые интендантской части. Провалов не было, но не было и исключительной информации. Очень осторожен. Регулярно получал оплату через связников, имеются расписки, вернее, были в досье. В 1944 году снабжён рацией, и тогда же Гевисман приказал ему перебраться в Оршу и там осесть капитально. Игнатюку были выданы документы на увольнение из армии по ранению и паспорт на имя Василия…

Капитан оборвал:

- Достаточно.

Вероятно, он не хотел открывать агента майору. Вилли всё же добавил:

- Я позволил себе опустить некоторые детали его деятельности, которые хорошо помню, но их перечисление заняло бы много времени и не прибавило бы ничего существенного к характеристике агента и к оценке моей памяти.

- И правильно сделал, - одобрил заметно повеселевший капитан. – И так ясно, что это премерзкий тип, годный разве что на разбой, - охладил тут же ожидания Вилли. – Нужны другие, хотя бы немножко интеллектуалы. Война закончилась, теперь будет другая работа.

- Есть и такие, - сказал Вилли.

Капитан подошёл к майору, что-то спросил. Они что-то обсудили между собой, и в результате Вилли оказался в маленькой комнатке в задней части комендатуры, предназначенной, вероятно, для отдыха дежурных. Здесь стояла кровать, были стол и стул. Вскоре солдат принёс постельное бельё и поношенную солдатскую форму американского пехотинца. Капитан, молча присутствующий при поселении, приказал:

- Переодевайся. Будешь жить здесь. Даю тебе пять суток времени и магнитофон, чтобы ты надиктовал всё, что вспомнишь из картотеки. Ясно?

- Да.

- Майор позаботится о твоём снабжении. Когда я прослушаю всё, что ты надиктуешь, тогда поговорим и об оплате, - успокоил подопечного. – Так что старайся, это в твоих интересах. Сейчас принесу магнитофон, научу пользоваться и приступай. И запомни, - предупредил, - кроме меня, никто не должен воспользоваться плёнкой. Отвечаешь головой. Всё. Жди.

- 11 –

Капитан ушёл. Итак – свершилось. Он и без Гевисмана вышел на американцев и добудет себе свободу сам. С Гевисманом, да и с рейдом к русским всякое могло случиться. Теперь же он сам хозяин своего положения. И никто не знает, что он русский. Да и не русский он вовсе. Наврал Гевисман. Он – немец и всегда будет немцем. Русским он быть не хочет. Пока капитан ходил за магнитофоном, Вилли успел переодеться и застелить постель. «Комфорт!» Хотелось посмотреть на себя в чужой форме со стороны, но зеркала не было, а в окно били прямые солнечные лучи, мешая отражению на стёклах.

Сосредоточившись, мысленно воспроизводя перед глазами неоднократно перелистанные досье и благодаря бога за дар хорошей памяти и точного фотографического зрительного запоминания текста, Вилли, не отвлекаясь, продиктовал на четыре большие ленты часовой продолжительности данные по десяти агентам. Приходилось часто останавливать ленту, чтобы упорядочить воспоминания, ещё и ещё раз перепроверяя мысленно: не перепутал ли он сведения по разным агентам, не забыл ли что или не придумал ли произвольно что лишнее. Это не была гладкая и ровная диктовка, это была изнуряющая и долгая работа с собственной памятью, которую он всё же закончил раньше назначенного срока, в три дня.

 И какое же его ждало разочарование, когда капитан, забрав ленты, принёс новые и заставил повторить диктовку заново. Вилли не смог сделать этого сразу. Опустошённый усталый мозг отказывался работать. Пришлось сделать перерыв на день. Всё это время ему приносили еду в комнату, и не ту бурду, что выковыривали солдаты из общего котла для военнопленных, а настоящую, сытную, с мясом, сыром, колбасой («будь она неладна»), настоящим кофе и даже с пивом. Вторая диктовка после отдыха далась легче. Затверженное при первой, легко отыскивалось в памяти и ложилось на ленту в той же последовательности и, может быть, в тех же выражениях, хотя он этого и не знал. Но в том, что записи будут идентичны и по своей сути, и по деталям, не сомневался. Он знал цену своей памяти, доверял ей, неоднократно убеждаясь в её безотказности.

 И опять это был не конец. Когда капитан забрал вторую запись и приказал Вилли всё продиктованное записать на бумагу, тот чуть не сорвался и не надерзил мучителю. Как ни обидно, пришлось подчиниться. Капитан принёс стопу бумаги и авторучку с золотым пером. На металлическом ободке Вилли прочёл: «Паркер». Писал медленно, без желания, не было остроты восприятия работы, моральные силы иссякли, и на бумагу механически переносились отложившиеся в памяти диктовки. С усилием проверял себя, стараясь, чтобы не было разнобоя с плёнками и чтобы написанное не оказалось беднее. На это ушли пять дней, даже рука онемела к концу, и на пальцах саднили вмятины-потёртости от ручки. Зато это уж точно был конец.

 Капитан забрал бумаги, и Вилли остался без дела на целую неделю. Как в санатории для неходячих. Только вместо медицинского обследования – капитанское. После такой жизни очень не хотелось возвращаться в барак. Теплилась мысль, что капитан будет всё же человеком и оценит его заслуги, может быть, его даже вышвырнут из лагеря. Зачем он теперь здесь нужен, да ещё с тайной? Вообще-то, это плохо, могут взять под колпак. Да, ладно, поживём – увидим. А пока Вилли отъедался и отсыпался в чистой постели, хоть и в помещении, похожем на одиночную камеру. Лучше бы, конечно, дома. Как всё это было давно! Теперь вот и дома нет, и сам он неизвестно кто, и впереди неизвестно что. Капитан обещал оплатить услуги, не может же он обмануть. Вилли сам чувствовал, что сделал гигантскую работу для американцев. Она стоит освобождения.

- 12 –

Вот так всегда: выстроишь для себя будущее, убедишь в том, что только так и будет, а реальность опрокинет все ожидания. Капитан, появившийся спустя неделю, ошарашил своими предложениями, никак не вяжущимися с тем, на что надеялся Вилли. Да и не предложения это были, а скорее приказ, поскольку выбор был крайне ограничен: или барак, или… А «или» заключалось в том, что Вилли зачисляли в армейскую разведку США, направляли на кратковременное обучение в спецшколу (опять школа и опять «спец», одно это вызывало отвращение к предложению капитана), а потом ему предстояло связать оборванные лески агентуры: найти их в России и восстановить связь. Пока только с пятерыми, выбранными в ближней Белоруссии. Если бы Вилли знал, к чему сведётся его усердие в восстановлении картотеки, он много раз подумал бы, прежде чем предложить свои услуги. Всё равно, наверное, это лучше, чем гнить в лагере, да ещё с нависшей угрозой для жизни от убийц Шварценберга, а теперь и от американцев. Вряд ли они потерпят отказ и согласятся оставить его в покое, когда он узнал об их желании наладить агентурную разведку в тылу своих русских союзников.

В спецшколе Вилли не задержался. Всё, что ему втолковывали инструкторы, он знал и умел. Основное время ушло на освоение портативной рации с автоматической шифровкой текста передач, тайнописи и шифров, фотоаппаратуры и, особенно, автодела. Американцы позаботились и о совершенствовании его русского языка, усвоении упрощённого разговорного лексикона, для чего в одной комнате с ним поместили русского перебежчика. Уже были и такие. Этот удрал, как понял Вилли, боясь суда за махинации с трофейным барахлом. В начале июля обучение было завершено, и вот снова они вдвоём с капитаном, но не в комендатуре лагеря, а в одной из комнат школы в Бонне, и он не немец-пленный, а военнослужащий США.

Всё так же сухо и с тем же оттенком неприязни капитан давал последние наставления.

- Объясню, почему мы решили послать тебя. Ты видел их на фото, значит, сможешь опознать визуально без лишних расспросов, которые всегда настораживают. Знаешь русский язык и, следовательно, сможешь действовать, не привлекая внимания, как обычный русский житель тех мест, а для прикрытия получишь подлинные документы. Немаловажно и то, что ты немец, то есть, настоящий враг русских, наши ещё не дошли до этого, и, думаю, у тебя не возникнет желания предать даже ради больших денег. Я прав?