Владимир Сотников - Вангелия Страница 38

– Надо же! – хмыкнул Васил.

– Что?

– День рождения у меня сегодня. А я и забыл.

– Сколько ж тебе стукнуло?

– Двадцать три.

– Вся жизнь впереди…

Оба замолчали. О том, есть ли у них впереди хотя бы один день жизни, говорить никому не хотелось. С той минуты, когда после ночного взрыва немцы согнали в церковь жителей села, никто не ответил бы на этот вопрос.

– Как ты думаешь, что они собираются делать? – кивнул на запертую дверь Васил.

– А кто их знает? – пожал плечами сельчанин. – Они ж как звери стали. Даже хуже, чем когда война только началась. Чуют, что недолго им осталось…

Васил медленно обвел взглядом сидящих на полу людей. В основном здесь были женщины и дети, из мужчин – разве что старики.

– Ты куда? – спросил сельчанин, увидев, что он встает. – Брось! – дергая Васила за руку, сказал он. – Может, попугают да отпустят. – И понизив голос, добавил: – Мы не выдадим, что ты чужой…

Словно в ответ на его слова, дверь церкви распахнулась. На пороге показался немецкий офицер, за спиной у него стояли автоматчики.

– Партизан взорвал мост возле ваша деревня! – на ломаном болгарском сказал офицер. – Вы все это знаете. Партизана надо наказать. Если нет, мы взорвем эту церковь. И вас всех. Даю час.

Ужас пронесся по церкви. От того, что исходил он не от одного человека, а от сотен, ужас этот был осязаем, как ветер.

– Это сделал я. – Голос Васила прозвучал, казалось, под самым куполом. – Я партизан.

Глиняная миска выпала у Ванги из рук и разлетелась в мелкую крошку.

– Что с тобой? – недовольно спросил Митко. – С утра все из рук валится. Что за день у тебя сегодня?

Он налил себе четвертую рюмку ракии. Раньше Митко выпивал только вечером и рюмки две, не больше, но последнее время стал позволять себе и третью, и вот четвертую – говорил, что это помогает от малярии.

– У Васила сегодня день рождения, – глухо выговорила Ванга. – И его больше нет.

– Ты что говоришь?!

Митко едва рюмку не выронил.

– Я ведь сглазить его хотела, – ровным мертвым голосом сказала Ванга. – Думала: может, ногу сломает, тогда не уйдет? Нет… Бог чужого голоса не слышит.

– Да от Любки вчера только весточка была! – воскликнул Митко. – Все у них хорошо, скоро вернутся!

– Васил не вернется, – проговорила Ванга. – Он мертвый.

– Никто не хоронит партизана! – объявил немецкий офицер. – Или тоже будет расстрелян! Все! Разойтись!

Люди молча стояли перед церковью. Площадь была маленькая, и все видели изуродованное тело, оставшееся на ней после того, как расстрел наконец прервал мучения незнакомого парня, который назвал себя партизаном. Все испытывали сострадание к нему.

Но никто не чувствовал в эти минуты такого неизбывного горя, как слепая женщина, в одиночестве стоящая посреди своего двора, под огромным равнодушным небом.

Глава 13

Будним днем в петричской церкви было пусто. Удивляться этому не приходилось: люди с войны вернулись, дел невпроворот, молиться времени нету… Бог поймет. Для Него, может, работа – лучшая молитва!

Удивляться приходилось скорее тому, что кто-то все-таки молился у иконы святой Петки.

– Господи! – тихо звучал голос стоящей на коленях женщины. – Спаси моего мужа! Он добрый, хороший человек, за что его наказывать? Ведь умрет от выпивки проклятой! Пусть он живет. – Женщина замолчала, словно надеялась услышать ответ. Потом горячо зашептала снова: – Это мне наказание, мне… Но чем же и я виновата, Господи? Мне и так тяжело! – Она взялась руками за голову. – Все у меня здесь, всех я слышу, все про них слышу… Помоги мне, Боже! Мужу моему помоги…

Может, Ванга и надеялась, что, когда она вернется домой, муж встретит ее на крыльце, здоровый и радостный. А может, понимала, что это невозможно: когда она уходила в церковь, Митко уже лыка не вязал после четырех стаканов ракии, выпитых с самого утра…

Теперь, в сумерках, возле дома было тихо и пусто. Люди – сотни людей, каждый день собиравшиеся во дворе, – с ропотом разошлись, узнав, что слепая Вангелия ушла в церковь и сегодня принимать никого больше не будет.

Но когда Ванга вошла во двор, одна фигура все же поднялась со ступенек крыльца и пошла ей навстречу.

– Ванга, милая! – прозвучал женский голос. – Как хорошо, что я тебя нашла!

Через мгновение Ванга и ее гостья уже стояли обнявшись и в голос плакали. Мальчик, стоящий рядом, смотрел на них удивленными серьезными глазами: почему они плачут и почему одновременно с этим смеются? Странно, очень странно!

– Мне прежние твои соседи подсказали, что ты замуж вышла и в Петрич уехала… Ванга, если бы ты знала… Мне так нужен твой совет!

– Пойдем в дом, Ольга, – сказала Ванга, утирая слезы. – И маленький твой с нами пойдет.

– Это Андрей. – Ольга в последний раз всхлипнула. – Мой сын.

– Я не маленький, а большой, – уточнил мальчик.

– Ты не большой, – улыбнулась Ванга. – Но взрослый. Пойдем, пойдем.

Ольга укладывала сына спать за занавеской в алькове.

– Спи, Андрюша, – сказала она. – Мне надо выйти.

– Куда? – спросил он.

– К тете Вангелии. Нам надо поговорить.

– Ты хочешь поговорить с ней про папу? – уточнил мальчик.

– Да, – кивнула Ольга.

– Мама, не уходи. – Его голос дрогнул. – Мне одному грустно.

– Но, сыночек… – начала было Ольга.

«Я в самом деле считаю его взрослым, – мелькнуло у нее в голове. – А он маленький ребенок, к тому же переживший такое, что не каждый взрослый выдержит».

Она вспомнила, как стояла в гардеробном шкафу, прижимая к себе сына, и молилась лишь о том, чтобы ребенок не заплакал и не привлек внимание немцев. Их патруль неожиданно вошел в пансион, хозяйка которого приютила свою давнюю русскую постоялицу после того, как та вышла из родильного дома с младенцем, без мужа и без крыши над головой. И кто мог знать, устроят ли немцев документы болгарки Ружены Димитровой, которые имелись у Ольги, или они решат проверить их по каким-нибудь своим картотекам, и что покажет такая проверка?..

Андрюша не издал тогда, в шкафу, ни звука, а ведь ему было только два года. Да и теперь всего четыре…

Ольга смотрела на сына, не зная, что ему сказать. Вдруг занавеска раздвинулась и в альков заглянул Митко. Вид у него был немного помятый, все-таки утренняя ракия не прошла даром. Но после того как в дом вошел ребенок, он не выпил больше ни капли.

– А давай, парень, я с тобой посижу? – предложил Митко. – Расскажу, как дом строил. И грустно тебе не будет.

– Вы сами дом построили, дядя Митко? – оживился Андрюша. – Такой большой дом – сами?

– А кто же? Конечно, сам, – подтвердил тот.

«Почему у них с Вангой нет детей? – подумала Ольга, глядя, как Митко садится на табуретку рядом с Андрюшиной постелью и какой блеск появляется в глазах ее сына, предвкушающего интересный рассказ. – Митко был бы отличным отцом, это же видно».

Но спросить его об этом она, конечно, не решилась. И потихоньку выскользнула из алькова, задернув за собой занавеску.

Ванга сидела в палисаднике. Она подвинулась, освобождая Ольге место рядом с собою на низенькой скамеечке.

– Ты жива, Ванга! – сказала Ольга, садясь. – Ведь я даже этого о тебе не знала.

– А я знала, что ты жива, – улыбнулась Ванга. – Всю войну знала.

– Неудивительно, что ты знала. – Ольга тоже улыбнулась. – У тебя дар.

– Думаешь, у тебя его нет?

– Да ну, какой у меня дар! – махнула рукой Ольга.

– Может, не дар, – уточнила Ванга. – Но подарок.

– Какой же? И от кого? – не поняла Ольга.

– От Бога, – как о само собой разумеющемся, сказала Ванга. – Он тебе не только разумное сердце подарил. Он тебе дал защищать своих близких. Ты под Божьей защитой, а они – под твоей.

Ольга сразу помрачнела.

– Если бы так! – сказала она. – Но… Мой муж пропал, Ванга. Или даже… Нет! Я не верю, что он погиб. – В ее голосе стала слышна глубокая, тщательно скрываемая тоска. – Но все говорят, что он не мог остаться в живых. Его арестовали в самом начале войны. И с тех пор я ничего о нем не знаю. И никто не знает. Когда Советская Армия вошла в Софию, я сразу же пошла к военному коменданту и все ему рассказала. Что мой муж был советским разведчиком, что он был арестован… Может быть, не надо было об этом рассказывать, но я дошла уже до отчаяния, и мне нужна была помощь. Но…