Елена Черникова - Вишнёвый луч Страница 38

- Вы гипнотизёрша?

- Нет же. Бабушка я, бабушка. Душа мира, оправдание добра, полное собрание лебединых песен... ну что тут непонятного! Ладно. Этот горе-кандидат в горе-депутаты - мой самый бестолковый ученик на свете. В конце зимы я на миг отлучилась по делам, так он сбежал с урока и начал самостоятельную кампанию. В каком-то округе были довыборы, он и нацелился. Власти хотел, дурачок. У него тяжёлая кратофилия

- Многие хотят, - горестно вздохнул врач и выпил вишнёвый компот. - А кратофилия не лечится.

- Вот именно. Представляете? Да ещё с помощью выборов! Ужас. Ни ухом ни рылом, а туда же. И ведь не объяснишь каждому, что выборы одно, а умение властвовать совсем другое. Не терплю дилетантизма. Наигрыш, как писал Станиславский. Представьте только: мы живём под дилетантами, наигрывающими властные роли!

- Да, вы правы, это бред свободы. Из новых диагнозов. А как вы нас нашли, ну, когда его?.. Нам подбросили его прямо на порог, ночью, грязного; я думаю, кто его поломал, те и подбросили. Испугались, что забили неприкосновенного, и подвезли в хорошую клинику. Их не нашли до сих пор.

- Их и не найдут. А я поискала Давида и нашла, потому что мне это было нужно, - пожала плечами юная фея, и врач умолк надолго, захваченный сказочным видом её красоты.

- И что мы будем теперь делать? - наконец спросил он. - Кстати, на счёт больницы вдруг пришла плата за этого пациента. Вы не знаете отправителя денег?

- Нет. Ах, какая вам разница, откуда деньги? Я, кажется, говорила вам: то, что отдал, то твоё. Говорила ведь? Не поверили.

Врач любовался ею, как ожившей мадонной досточтимого Леонардо. Женщина с каждым словом менялась, будто из-под её верхней, тоже странной, но всё же человеческой кожи проступала, просвечивала внутренняя, драгоценная оболочка и приближалась небесная, прозрачная, словно суть, и - молниеносно всё исчезало, и вновь переливалось, и пульсировало, и было так прекрасно, так женственно, как воплощённая мечта рыцаря.

Женщина пила компот и житейским, обычным тоном говорила о лютой ненависти к дилетантам и наркоманам власти. Врач отлично понимал: он видел её ненависть в действии - в собственной операционной, и это уж навек. Не забудется.

- ...Всё подлинные чудеса! Но я привык и мне нравится. Даже ваша законспирированность меня уже не гнетёт.

- Я полностью открыта. Вы пока не умеете видеть, но к вам это придёт. А что до наших планов, то я буду долечивать Давида сама. Через пару деньков заберу домой, приведу в порядок, верну к сознательной жизни. Надо искупить ошибки.

- Вряд ли он сможет ходить и сидеть. Как вы будете одна-то, с громадным безглагольным ребёнком! Может, вам послать няньку от нас? Да и я хотел бы продолжить наблюдение. Диссертация опять же.

- А вы приходите к нам в гости. Нянька не нужна. Ходить он научится. Самое главное тут - глаголы. Это вы верно подметили. За этим я и возьму его к себе. Я знаю такие глаголы!.. Пальчики оближешь.

- Потрясающая вы женщина, дорогая бабушка.

- Ничего, потомки оценят. Мне ещё внучку надо поднять, а то она, чую, совсем скоро захиреет на своей модной каторге.

- Хотел бы я знать, чем всё это кончится...

- И я тоже...

Давид смотрел в потолок и наслаждался жизнью. Бабушка скоро вернётся, вернётся, вернётся, повторял он единственный глагол, сохранившийся в его прореженном лексиконе.

НАХАБИНО RUSSIAN OPEN

Это незабываемо.

Воздух свеж и душист, как рубашка гламурного идиота.

Поют исключительно птички, незнакомые с правилами гольфа. Всё остальное замерло дотиха, даже пресса.

Мячик-аристократ - маленький, хорошенький, фасетчатый глаз, уверенно озирающий поле вечности. Ждёт любви, как на пьедестале, на тоненькой подставочке ти.

Подходит новый миллионер, берёт железную палку и-и-и-и... звиздык по мячику!

Аристократик, мигом утратив круговое зрение, взмывает со свистом, и, как бездомный щербатый апельсин, обморочно плюхается в далёкие неведомые травы. Победа нового над старым.

Гром аплодисментов.

Спасибо, не надо. Могу добавить.

Агентство "А&М" поставило передо мной новую ответственную задачу. Выехать утром в Нахабино, посмотреть и понять гольф-турнир, написать и выпустить на двух языках цветную газетку про соревнования гольфистов, с иллюстрациями, а на другое утро привезти в Нахабино свежий выпуск, раздарить заинтересованным лицам, после чего мигом создать следующий номер. И так пять раз, ежедневно; одна-одинёшенька и без оргтехники. Выдумать и выпустить. Сказать и сделать. Из ничего.

В принципе, и зайца можно научить курить, как известно по кино Рязанова "Служебный роман": нет ничего невозможного для человека с интеллектом.

Ах, если б у меня был цифровой фотоаппаратик и махонький компьютер. Если бы я знала английский в объёме этой спортивной программы. Если бы я вообще знала, что такое гольф и как о нём пишут. Если бы. Но у меня этого не было и не предвиделось.

Итак, эксперимент был чист, как слеза народа. Магическое "если бы" Станиславского. Утром ноль абсолютный, на любом языке, а вечером - цветная двуязычная газета, представляющая интерес для специалистов. И все дела. А что? Корреспондент получил задание выжить в этом прекрасном и яростном мире.

А в офисе на Тверской к вечеру меня обещали ждать наш англоговорящий сотрудник Брэд из Ливерпуля и заёмный русскодизайнерствующий Миша с Якиманки, чтобы преобразовать накопленную мною виртуальность в материальный печатный продукт. Оставалось добыть неведомое и воплотить во всех приличествующих случаю журналистских жанрах.

Всё это было так невозможно, что поначалу даже не страшно. Ну, скажем, вам велят под страхом наказания запустить плавильную печь на металлургическом заводе. Вы, скажем, никогда её не видели в глаза и вообще вы априори убеждены, что железные детали растут на железном дереве. Вы способны растеряться, перепугаться, ну хотя бы удивиться?

О, это была самая незамутнённая журналистика в моей жизни! Кристалл! Топаз-алмаз! От нуля и в бесконечность. Многовариантность в полноте пустоты. Плыви. Как в первый день творения. Как на стендовых испытаниях, посвящённых физическому вакууму. Торсионный вызов грубой вербальности!

С чувством полной безысходности я выгрузилась из корпоративного автомобиля в восемь утра в Нахабине и побрела куда глаза глядят, то бишь в унылую, душистую бесконечность восемнадцатилуночного поля, пропитанного энергиями страстных желаний. Следует пояснить, что любые страсти тут надёжно спрятаны под правила игры. Все знают, что гольф - игра богатых, особенно в Нахабине, где поле построили недавно и ввиду новой русской любви к цивилизации. Все члены клуба везунчиков отменно скрывают под траву свои главные дрожи: власть и деньги. Дрожь обладания собственным сегментом вечности. Ах.

Тонкие чувства. Атмосфера красивой жизни. Искусство жить. Чего и хотел, как я понимаю, Давид. Гедонистичное место.

Конечно, вспоминать Давида было неуместно. Я вспомнила. И подставила его образину в прорези местного вида. По правде сказать, торсом и статью он сюда нормально вписывался. В интерьеры, ландшафт и миазматическую пропитку нахабинских услужливых мест, в общем, тоже. Сервис он пережил бы.

Но вот одна... как бы помягче, досада: личико просит кирпичика.

На гольф-поле нельзя заходить в туфлях. Конечно, я была в кроссовках и на цыпочках.

На гольф-поле нельзя разговаривать, особенно в момент удара. Конечно; я и так онемела.

Мне было всё равно куда брести. Главное - двигаться, чтобы не упасть от стыда и невежества. Сотрудники нашего агентства, причастные к оформлению турнира баннерами и вечеринками, сновали туда-сюда, деловито прижав мобильники к ушам, и саркастично перекидывались волнующими впечатлениями: как я тщусь понять игру, как пытаюсь взять интервью без переводчика, как я зашла в рекламный шатёр и выпила бесплатного пива от спонсора.

Опять Станиславский: предлагаемые обстоятельства. Какое корректное имя для беспредельного ужаса! Я взяла дыхание и, нажав на кнопку диктофона, стала разговаривать со всеми обо всём. Так учила моя позапрошлая свекровь: надо разговаривать обо всём и со всеми. Она была жена дипломата. Мудрая женщина.

Я спонтанно применила, так сказать, ковровое вопросометание. Я, как щенок за костью, бросалась ко всем подряд и приставала до тех пор, пока не понимала хоть что-нибудь. В таком пафосном обществе не принято вести себя таким непонтовым образом; как, например, нельзя на приёме в посольстве мочиться под рояль, не найдя туалета. Но я всё могу, все!!! И под рояль могу. Я всё могу.

И - моё изумление! - к утру следующего дня весёленькая газетка Гольф-тайм была роздана всем, кому положено, а я вновь бродила по многокилометровому полю, собирая впечатления, как маслята, и была абсолютно счастлива. Я сделала это!

В гольфе это назвали бы hole-in-one.

За мгновенное попадание в определённую лунку дают суперпризы от спонсоров турнира - в память об антикварных временах, когда шотландский камешек влетел в шотландскую кроличью норку с одного палочного крестьянского удара. С этого, говорят, и начался гольф лет более шестисот назад.