Татьяна Дагович - Хохочущие куклы (сборник) Страница 39

Для Гуидо не было ничего превыше и забавнее долга. Долг был его личной игрушкой, непонятной Мани и прочим. Какая игра может быть интереснее, чем задача при любых условиях действовать в одном и том же направлении – не оглядываясь на личные интересы и прочие факторы (хотя как раз выигрышная, ловкая игра заключается в том, чтобы совместить долг с собственными интересами). Долг, разумеется, перед Элеонорой Фелисией: он мог сколько угодно подшучивать над принцессой, но не забывал ни на секунду, что все здесь – ее должники. Сегодня долг его был неприятен: он должен был провести беседу с Элеонорой Фелисией – само по себе это уже было достаточно сложным заданием, несмотря на все одному ему известные фокусы, позволяющие завладеть вниманием принцессы и даже удерживать его (некоторое время). Однако тема беседы дополнительно усложняла задачу. И все же за последние дни Гуидо пришел к выводу, что провести беседу является его долгом.

Настало время рассказать о заговоре. Возможно, Гуидо ошибался, возможно, и без Норы могли бы все они существовать, как и при ней, – такой подход к делу щекотал нервы, обострял противоречивое чувство – чувство долга.

Итак, Гуидо четко и ясно, без лишних эмоций, в отличие от случайного гостя-делегата, но с некоторыми сильными словами, возвращающими Нору к делу, когда она отвлекалась, рассказывал о готовящемся заговоре: ее безмятежной жизни здесь подходит конец, все хотят разрушить, ее саму уничтожить. При этом минимальная осторожность, легчайшая бдительность с ее стороны могут предотвратить самое худшее, потому что здесь, внутри, она почти неуязвима – то есть все зависит от нее самой. Но кто скрывается за заговором?

Нора без промедления ответила, что знает, – этот дрянной мальчишка, преследующий ее. Однако Гуидо не обратил внимания на реплику: он говорил, что сначала под подозрением был ее двоюродный брат Алекс, но позже выяснилось, что игра Алекса как раз предполагает присутствие Элеоноры Фелисии. Даже самого Гуидо подозревали, и он подозревал некоторое время если не себя, то Мани, однако виновником оказался другой человек. Ее возлюбленный Николай.

Нора посмотрела на часы. Поднялась и прошла в угол зала. Заглянула через окно в соседний зал. Гуидо сердился на себя – не приготовил заранее успокаивающего средства, а ведь можно было предположить, что за впечатление на принцессу произведет подобная новость, зная, какое значение в ее безмятежных пустых днях имеет эта любовная интрига.

Тем временем Нора повернулась, неторопливо пошла в противоположный угол и опять повернулась. После непродолжительных колебаний Гуидо решил, что отлучаться опасно. Где пропадает эта дура Мани, когда она нужна, на самом деле!

Нора медленно шла в обратную сторону. Таким образом она металась – медленно переходя из одного угла в другой. Гуидо не решался сказать что-нибудь подбадривающее. Присев на ее табурет, он так же неспешно водил за ней глазами. Периодически вздрагивала стрелка часов, пока не раздался бой. Нора шла в другую сторону. Время шло за ней. Шуршало платье. Гуидо, поняв, что тревожиться нечего – помечется и успокоится, все же считал, что его долг на настоящий момент – не оставлять Элеонору Фелисию до конца ее замедленной истерики, заскучал и, почти не замечая, тасовал карты Норы. Он разбирался в значениях карт, и даже был удачливым игроком, но не знал ее одиноких игр. Перебирал картинки. Подумывал, не дать ли ей на ночь хорошего снотворного.

Несколько часов спустя, устав от шагов Норы и засидевшись на жестком табурете, Гуидо наконец осторожно спросил:

– Госпожа Элеонора Фелисия, не кажется ли вам, что не стоит так сокрушаться по этому поводу.

– Сокрушаться? Но о чем? – обернулась.

Подскочил, обескураженный, – прозрачные глаза смотрели удивленно. Она забыла о беседе. Гуидо стало тревожно – он ощутил, насколько зависим от принцессы. Поспешил уйти по своим веселым делам. Нора села на свое место – продолжила раскладывать пасьянс, по случайности начатый Гуидо.

Королева Мария. Карьера Норы

Когда королева Мария не была занята делами управления, она живо интересовалась делами своей бедной дочери Элеоноры Фелисии. Пожилая активная женщина проживала на верхних этажах. Телесная немощь ее компенсировалась чудным инвалидным креслом с аккумулятором – подарком милого, дорогого племянника Алекса, который раз за разом соглашался повлиять на ее дочь и раз за разом забывал. Кроме того, лестницы, кровать, ванна – все было переоборудовано с учетом ее особых потребностей. Техника, к счастью, позволяет.

Управление разветвленной организацией было невероятно сложным процессом, в особенности если учесть, что настоящих помощников у королевы не было – мальчики на побегушках не в счет. Но она занималась управлением уже много лет. Помнила времена, когда все делалось на бумагах, которые нужно было держать в порядке, то есть управление было еще намного сложнее. С момента компьютеризации процесса ее работа несколько упростилась, но и возраст давал о себе знать, здоровье сдавало – пожалуй, теперь она и не справилась бы с многочисленными стопками бумаг.

Закупки, инвестиции, перераспределение ресурсов, контакты, сбыт – целыми днями сидела королева перед монитором, и если раньше была ограничена временем действия аккумулятора в ее ноутбуке, то с тех пор, как по ее настоянию наконец провели электричество, нередко и бессонные ночи проводила, наводя порядок в делах, отправляя в ночь нагруженные вагоны, перенося рейсы самолетов, подсчитывая проценты.

Понимание того, что никто, кроме нее, с делами управления не справится (уж точно не бедная дочь!), поддерживало королеву: она не имела права сдаваться, от нее зависело слишком многое.

Но каким бы загруженным ни был день, королева никогда не пренебрегала спортом. Да-да, несмотря на инвалидное кресло, Мария регулярно занималась спортом: конечно, в определенном возрасте пришлось забыть о пробежках и даже о nordic walking (через залы и коридоры), однако водная гимнастика в специально оборудованном небольшом бассейне, дыхательные упражнения и некоторые асаны йоги, специально адаптированные личным тренером для ее положения, поддерживали Марию в хорошей форме.

Сейчас, делая небольшую паузу в работе, она решила улучшить физическое состояние дыхательными упражнениями. Сделала глубокий вдох, выдох… В этот момент зашла служанка Рита. Нервировала, стояла в углу и смотрела – разве с ними сконцентрируешься на дыхании!

Рита с сочувствием глядела на свою госпожу, сидящую перед раскрытой картонной упаковкой от стекла – все мы однажды такими будем, если повезет дожить. Она видела, что госпожа сейчас не смотрит в картон и не теребит его – приступ астмы. В последнее время приступы повторялись чаще, но Рита не вмешивалась, по опыту зная, что ничего хорошего ее вмешательство не принесет, – королева впадала в бешенство при виде ингалятора, и ее состояние ухудшалось.

За выдохом не следовало вдоха. Рита ждала, но ничего не происходило. Мария не шевелилась. Служанка подошла ближе и поняла, что госпожа больше не будет вдыхать. Неодобрительно косилась Рита на картон – нижняя часть которого была расчерчена на маленькие квадраты с цифрами, буквами и стрелками. В правой руке королева по-прежнему сжимала высохший и растрескавшийся овальный кусок мыла, продавленный под указательным пальцем.

Нору нашли в часовне: принцесса сидела, глядя на потемневшую деревянную фигуру с раскрытыми руками, и ей было жаль этого человека, которому столько веков не разрешали опустить руки. Новость восприняла спокойно – она уже много лет знала, что состояние ее матери необратимо, и была готова. Глубокая, сильная печаль, заготовленная на этот случай в тайниках сердца, была теперь выпущена наружу и потекла спокойной темной рекой.

Королеву Марию положили в гроб, который установили в зале с картинами (морскими баталиями), потому что в нем не было ни окон, ни зеркал, которые пришлось бы завешивать. Свечи горели, Нора следила за тем, чтобы не гасли. Из других помещений доносились до нее звуки: озабоченные разговоры, звон вилок, сдавленные смешки Мани, долгий спор Гуидо с главным электриком: последний в нескромных словах утверждал, будто крысы перегрызают проводку, Гуидо же орал в ответ, что этого быть не может, потому как света крысы не переносят, да их и нет больше – вытравили. Нора сожалела, что делегаты помешали ей встретиться с матерью в последний раз, хотя и понимала – раз сложилось так, по-другому быть не могло.

По созданному самой Норой ритуалу, три дня и три ночи сидела она у гроба, не принимая ничего, кроме воды, без сна. Лицо не было накрашено, медно-черные волосы распущены, лились по черному широкому платью. Иногда от краешка глаза ко рту сползала прозрачная слеза. Элеонора Фелисия была прекрасна в эти дни, на высоте ситуации. Каждые три часа она поднималась и обходила гроб, пела при этом печальную долгую песню или декламировала печальные стихи.