Максим Шраер - В ожидании Америки Страница 39

Возможно, из-за своего солнечного настроя я был готов простить Штейнфельду недавний трусливо-похотливый выпад в адрес моей мамы. В конце концов отец уже заставил его расплатиться страхом, так стоило ли на этом зацикливаться? Слушая объяснения Штейнфельда, я вспоминал прежние дни, когда он беседовал со мной об этрусках на улицах и перекрестках Ладисполи. Штейнфельд-античник был великолепен, когда рассказывал о легендарном основании Сан-Марино в IV веке далматинским отшельником-камнетесом по имени Маринус. Достигнув в своем повествовании эпохи Возрождения, Штейнфельд заскучал и начал играть в историческую викторину с аудиторией.

— Республика Сан-Марино была оккупирована на короткий строк всего лишь дважды в своей истории, — сказал он. — Кто-нибудь знает, кем?

Никто не знал.

— Не удивительно, — выдавил Штейнфельд, искривив рот. — В первый раз — Чезаре Борджиа, а потом отрядами кардинала Альберони почти двести лет спустя, если память мне не изменяет, а обычно она мне не изменяет. Затем папа признал независимость Сан-Марино. Да, думаю, стоит упомянуть, что в 1944 году немцы, а за ними и армия союзников прошли через Сан-Марино. Но это не считается. Сан-Марино пыталось сохранять нейтралитет во время войны.

— А что с Наполеоном? — выкрикнула моя бабушка так громко, что я вздрогнул.

— А что с Наполеоном? — переспросил Штейнфельд. Он презирал все, что произошло после французской революции.

— Расскажите нам о Наполеоне, — настаивала бабушка, употребляя свое коронное «нам», «мы, граждане», «нам всем». Она так и не отучилась от этого до самой смерти, даже после двадцати с лишним лет жизни в Америке.

— Расскажите им, Анатолий. Люди хотят знать, — вмешался авантюрист Ниточкин.

— Что делал в Сан-Марино слон, когда пришел на поле он? — объявился Перчиков с очередной наскоро перелицованной шуточкой. Несколько человек с готовностью засмеялись.

— Типичное российское помешательство на Наполеоне, — произнес Штейнфельд с миной на лице. — Ну что ж, слушайте. В 1797 году верный наполеоновский генерал Луи Александр Бертье — потом, когда Наполеон провозгласил себя императором, он стал маршалом Франции, не самый великий полководец, заметьте, но послушный исполнитель воли Наполеона — так вот, в 1797-м Бертье осадил Сан-Марино.

— О, господи, — громко вздохнула моя бабушка.

— Я попросил бы меня не перебивать, — взвизгнул Штейнфельд. — Войска Бертье, — продолжал он, — встали в Сан-Марино, грозя республике, но отцы Сан-Марино настолько умело затянули переговоры о сдаче, что один из двух капитанов-регентов успел добраться до Наполеона и заручиться его протекцией. Сан-Марино пощадили. Широкий символический жест, это уж точно. А потом Венский конгресс признал суверенитет республики Сан-Марино. Вот вам и ваша история про Наполеона, милейшая, — заключил он, повернувшись к моей бабушке, ставшей за это время центром бонапартизма в нашем автобусе.

— Прошу прощения, а что вы сказали про население? — прервал Штейнфельда настройщик роялей.

— Повторяю: около двадцати пяти тысяч сан-маринцев живут в пределах этой маленькой республики, — ответил Штейнфельд ледяным голосом. — Это третье по величине карликовое государство в Европе после Ватикана и княжества Монако. И имейте в виду: это самая маленькая республика во всем мире. Санмаринцы ценят свою свободу. Их конституция датируется 1600 годом, если вы можете себе такое представить.

На этом месте Ниточкин оторвался от оживленного разговора, который вел с итальянским котярой-водителем — скорее всего, они сравнивали русских женщин и итальянок, — и произнес в водительский микрофон, закрепленный на металлической гибкой шее:

— Все правильно, дамы и господа, по площади это меньше одной трети Вашингтона Ди Си. Кстати, я как-то провел там шесть месяцев, работая референтом конгресса по вопросам православной церкви.

После чего он рассказал очередную из своих невообразимых американских историй, которым многие в автобусе отказывались верить. Получил он степень доктора наук в Колумбийском университете или нет — вопрос отдельный, а в итальянской политике, нужно отдать ему должное, он разбирался отменно.

— Это волшебная сказка, — говорил Ниточкин. — Мечта диктатора, превращенная в кошмар. Подумайте только: у санмаринцев парламент из шестидесяти мест, который называется Большой и Генеральный совет. Выборы в него проходят каждые пять лет прямым голосованием. Парламентарии, в свою очередь, выбирают из своих рядов двенадцать членов Государственного конгресса. Каждые шесть месяцев члены Большого и Генерального совета выбирают двоих номинальных глав государства, которые называются «Il capitani regenti». Оба капитана-регента должны одобрить любое решение Государственного конгресса. Можете себе представить этот сумасшедший дом? Плюс армия численностью в тысячу человек, чтобы защищать страну от вторжения каких-нибудь диких козлотуров.

— А у них есть коммунистическая партия? — спросил настройщик. Ночной митинг коммунистов в Болонье ужаснул его — и его, и других беженцев.

— Интересно, что вас это так волнует, — ответил авантюрист. — Да, у них есть нечто под названием «Коммунистическая реформистская партия», по сути, бывшая коммунистическая партия. И целая связка социалистических партий. А также «Христианские демократы», «Народный альянс» — обычные партии центра и чуть правее. До 1943 года у них была фашистская партия.

— О, боже, — сокрушалась моя бабушка. — Какой позор!

— Во всей Италии была фашистская партия, — сказал Ниточкин с тающей улыбкой, — что не помешало Сан-Марино стать убежищем для десятков тысяч беженцев, многие из которых были евреями. В Италии все сложнее, чем некоторым хотелось бы думать. И уж гораздо сложнее, чем в Америке, в вашей будущей обители, моя драгоценная.

Автобус стал замедлять ход, по мере того как мы подъезжали к границе Сан-Марино. «Добро пожаловать на землю свободы», — гласили транспаранты на итальянском. Автобус поднялся по винтовой дороге и свернул на широкую парковку, предваряемую щитом с надписью «Parcheggio 2». Там толпились туристические автобусы. Парковка была горлышком бутылки, ведущим к капканам для туристов, в которые мы готовы уже были ступить.

Прежде чем открыть дверь, Ниточкин сделал объявление.

— Вы должны вернуться сюда к трем часам. И водитель только что сказал мне, что нам с вами страшно повезло: сегодня ежегодный Парад Дочерей и Сыновей Сан-Марино. Так что везде толпы гуляющих. Имейте это в виду, когда будете рассчитывать время. Помните, леди и джентльмены беженцы, мы никого не будем ждать. Опоздаете — будете сами добираться домой. Buona giornata!

Наши попутчики, включая Ирену с семейством и моих бабушку, тетю и кузину, уже взбирались по ступенькам, ведущим к городским воротам Сан-Марино. Мы с родителями все еще стояли на месте, глядя на вершины Монте-Титано, каждая из которых венчалась башенкой. Мы медленно надкусывали свои красные яблоки. Это было наше собственное, частное время, передышка от коллективных мероприятий.

— Я бы лучше посмотрел византийские фрески в Равенне, — сказал отец. — Или же съездил в Римини.

— Мои дорогие, — сказала мама, обнимая нас с отцом. — Мы будем в Венеции сегодня вечером, вы можете в это поверить? В Венеции! С гондолами и голубями на Сан-Марко. Это все… это как сон.

— А я все время думаю о стихах Пастернака о Венеции: «Вдали за лодочной стоянкой/ В остатках сна рождалась явь./ Венеция венецианкой/ Бросалась с набережных вплавь», — прочитал отец по памяти. — Вот как я представляю ее, Венецию.

— Пошли, мечтатели, — сказал я родителям. — Сан-Марино не Флоренция, но и здесь есть что посмотреть. А в час мне нужно быть в одном месте, так что у нас с вами два свободных часа.

— У тебя свидание? — спросила мама.

Я промолчал.

Преодолев несколько лестниц и раскручивающихся улиц, мы очутились у ворот Св. Франциска, за которыми лежали пределы старого Сан-Марино. Еще несколько лестниц, улиц и подъемников привели нас к первой башне на вершине Монте-Титано, откуда видны были и обещание адриатической голубизны, и хмурые холмы, и тугие кольца виноградников, и сочно-зеленые долины, окружающие крошечную республику. Виды Сан-Марино были вполне привлекательны, но от них не перехватывало дыхание, и мы решили не подниматься на остальные две башни. Соскользнув по спирали вниз, через некоторое время мы оказались в историческом центре республики. Указатели вели к базилике, где были захоронены останки основателя Сан-Марино, и мы побрели в ее сторону. Самым внушительным зданием был Палаццо Публико с грозной башней и зубчатыми стенами; здесь заседал парламент Сан-Марино и работало правительство республики. Вспоминая по прошествии двух десятилетий о Сан-Марино, я представляю себе нечто, напоминающее диснеевский парк или же псевдоготический замок вроде того, что построен в Сан-Симеоне, в Калифорнии. В историческом центре располагались небольшие музеи, предлагающие усталому путнику взглянуть на старинные доспехи, разнообразные инструменты пытки вроде дыбы или испанского сапога, — вот, собственно, и все. Потом была еще главная площадь — Пьяцца делла Либерта, забитая безвкусно украшенными сувенирными лавками и киосками. Продавали в них в основном футболки, шляпы, сумки и разнообразные безделушки с эмблемой Сан-Марино — тремя макушками с башнями на них. Везде рекламировались сладкие вина и коньяк здешнего разлива, сделанный из местного мускатного винограда. С рекламы в окнах на нас смотрело крупное лицо мужчины в двууголке; его правая рука высовывалась из-под жилета на животе, а левая была заложена за спину. «Самые низкие цены на коньяк в Европе», — гласили надписи. Мужчина в рекламе был одет в мундир с золотыми эполетами и огромной звездой на сердце.