Петер Ярош - Тысячелетняя пчела Страница 39

Однако не только феодалы покушались на жизни и скромное достояние гибчан. В равной мере пагубно сказались на них и венгерские дворянские восстания, и народные мятежи — подавлявшие их императорские наемники отбирали все, что ни попадалось на глаза, увечили мужчин, насиловали женщин. В кровопролитные годы семнадцатого столетия прежние привилегии не только не защитили гибчан, а напротив, возможно, и навредили им. Как никогда дотоле, им приходилось выручать друг друга, держаться плечом к плечу — и в добрую и в лихую годину. А число их меж тем умножалось. Кроме большинства словаков, а позже немногих немцев, гибчанами стали и мадьяры и несколько поляков, евреев и немало побелогорских чехов[64]. Все они сплотились воедино в замкнутую, хотя и открытую для мира, общину. Так позже пережили они Гуманизм и Возрождение, Реформацию и Контрреформацию. После подавления восстания Тёкёли[65] в недолгие часы мира гибчане снова обрели силу, и до восстания Ракоци[66], согласно вновь составленному в году 1702 урбарию, в Гибах проживало около 120 семейств, то бишь примерно 700 человек. Гибчане держали тогда 110 лошадей, 258 волов, 301 корову и 540 овец. Двадцатью годами позже гибчане вновь добились своего права варить пиво и гнать горячительные напитки. Однако коморник[67] Томаш Фейя настаивал, дабы горожане и в дальнейшем покупали и продавали в разлив господское вино и палинку. В XVIII столетии, кроме повинностей по отношению к градскому панству, у гибчан появились новые — государственные. Так, им пришлось выстроить дом для постоя офицеров, но при этом не забыли они и про себя: разрушенную молельню корысти своей ради перестроили в трактир. На просторном постоялом дворе часто останавливались, странствуя через Гибе по старой торговой дороге, словацкие и иноземные купцы и возничий. Здесь жители местечка узнавали от путников самые последние новости со всего края, со всего света. Здесь встречались горожане за палинкой, а то посиживали за столами и без нее, вершили сделки, обмывали выигранные тяжбы и учились говорить, даже витийствовать принародно о том, что их особо мучило. И возможно, именно в этом трактире была составлена и старой почтой в году 1742 отослана магистрату жалоба гибчан на тогдашнюю правовую зыбкость и своеволие феодальной власти.

Достославный магистрат, паны-государи, к нам, людям скудным, добросердные и милостивые.

Понеже местечко наше Гибе доселе при вельможном бароне Матиаше Острожите, равно как и при высокопросвещенном князе Лихтенштейне, согласно урбарию (коего пункты и извлечения про славный комитет в букве А униженно приводим:), надлежащие работы и повинности в пользу славного панства выполнило, не понеся ущерба, то их светлостям ведомо будет хорошо; однако ж ныне, особливо с лета 1733-го, оно приходит в оскудение и разорение, так что уже и милостивые паны наши службами надлежащими едва довольствоваться могут.

А тому первейшая причина, что сверх урбария работным людям при славном панстве градском многие службы выполнять велено, с великим уроном здоровью, скоту и хозяйству, к чему судейство чрез господ офицеров великое принуждение безо всякого милосердия чинит. Сие из ниже приводимых пунктов достаточно явствует:

Годовые поборы в 671 флор, и крейцаров 55 исправно вносим, притом, однако, ко многим повинностям насильно принуждены бываем, как будет означено далее.

Древ еловых из-под Кривавя, равно как прочей древесины, во множестве в замок возить учинено, из коего некоторые на пилу панскую в верховьях Леготы опять же нам перевозить; иные на хранение для дома пана чиновника, а прочие — на торжище.

При возведении большой императорской пилы в верховьях Леготы многие и долгие труды нам насильственно учинили — особливо земляного рытья. Скудная плата за малостью своей одному пропитанию и то способствовать не могла.

На реке Белой множество работ учинено по возведению запруд, такожде на Черном Ваге, понеже принуждены судебными чинами неоднократно бывали.

Беланский заезжий двор от основания принуждены были воздвигнуть, сиречь землю рыть, строить, мазать, гонт с Важца возить.

При мельнице Леготской всякого рода работы указано исправлять.

Урбарием учинено, дабы в поле градском засеяли мы по весне яровой 40 лугов; принуждены же бываем засевать больше — сколь господа офицеры изволяют; меж тем ныне хозяев противу прежнего много меньше.

Рыбу в летнюю и зимнюю пору как в наших водах, так и по Вагу при немалых общинных издержках добываем.

За копну панского сена, по недосмотру оставленную работными людьми промеж кустов на нашем угодье, вменено как за украденную платить 12 рейнских гульденов и три воза сена.

На барское гумно в Гибах, спаленное в лето 1740-е молнией, из Градка гонт и камни завозить сказано, а доски дать свои.

Урбарием же указано за содержание шинка 100 угорских золотых, ныне же за одну палинку давать учинено рейнских гульденов 60.

Пансков стадо с фольварков Лёготского и Выходнанского, опричь Гибовского, в летнюю пору великий урон чинит нашему полю, понеже по угодьям нашим свободно ходит, то и луга и хлеба многажды опустошает.

Когда же люд наш с жалобой припадает к стопам его милости пана чиновника, то не токмо выслушан не бывает, а бит и вон из дому выгнан.

Излагая пред очи светлых господ обстоятельства сии — по вине коих селение наше великую нужду терпит, — униженно молим взять их в рассуждение и горю сему по возможности пособить, дабы мы и впредь служить могли достославному панству с пользой для него надлежащей. Равно же уповая, что жалоба сия отвергнута не будет, остаемся

Ваших высокородных, всемилостивейших панов

обыватели местечка Гибе

покорные слуги.

Когда на исходе восемнадцатого века в Угрии утихли восстания, революции и битвы, гибчане снова возмечтали сделаться во что бы то ни стало свободным королевским местечком — их тогдашняя активность, казалось, не знала границ. На Криване они открыли рудник и поблизости за 500 золотых установили ступы[68]. На Гошковой добывали железную руду и тут же ее обжигали. Сырой металл обрабатывали на городском железоделательном заводе. В эти десятилетия — на исходе восемнадцатого и в начале девятнадцатого столетия — отстроили деревянную католическую и каменную евангелическую школы, перенесли крытый рынок на другой берег Гибицы, поставили ратушу и заложили общее кладбище. Соорудили хозяйственные постройки для католического причта и приход для евангелического священника вместе с квартирой для учителя. Перестроили мельницы, установили лесопилку, возводили и чинили мосты, городские зернохранилища и хозяйственные строения. Поставили ступы для трамбовки сукна, на Кокавской дороге — кирпичные печи, еще одно зернохранилище, не забыли и про тюрьму. Гибчане выстроили дом для комитатского лекаря — хирурга Яна Сенти и первые в верхнем Липтове в году 1812 купили в Банской Бистрице пожарный насос. В начале девятнадцатого столетия отвели большие площади под можжевельник, решив производить оптом знаменитую водку-боровичку, но, судя по всему, не преуспели на этом поприще и в дальнейшем занимались малоприбыльным земледелием и традиционными ремеслами, которых на селе было не перечесть. Ведь наряду с крестьянами, возчиками и лесовиками в Гибах жили обученные дубильщики, сапожники, шорники, скорняки, портные, бондари, столяры, плотники, красильщики, гончары, слесари, кузнецы и прославленные каменщики. Многие из них исходили вдоль и поперек Австро-Венгрию, Балканы, Польшу, Германию, Россию. Одолели многие языки, усовершенствовались в ремесле и затем предлагали свои изделия и высокополезные услуги не только землякам, но и всему окрестному миру. Мало того, со всех концов света приносили они всякие новшества. В начале девятнадцатого века, к примеру, освоили прялку, а уже в конце его — обитые кушетки и кресла, которыми обставляли горницы. Знание иноземных языков и письма побуждало их выписывать и следить за газетами, журналами и книгами. Отдельные гибовские семьи пеклись об образовании своих детей. Многие сыновья уже в XVIII, а тем паче в XIX веке посещали, кроме гибовской, еще и другие высшие и средние учебные заведения. Образование не обошло и дочерей — они уже в XIX веке уезжали учиться. В конце столетия появились в селе швейные машины, усовершенствованные утюги и различные моющие средства. Уже тогда гибчане носили под верхней одеждой белье и переодевались на ночь. Именно в ту пору сплошь и рядом стали строить дома из камня и обожженного кирпича.

В лето 1807-е, как явствует из записи нотара в городской книге, местечко выплатило долги. Однако несколько позже Гибе вновь подверглись жестоким наводнениям — они уничтожили мельницы, пилы, подмыли амбары и разрушили мосты. Почти одновременно вспыхнули яростные пожары, а в лето 1831-е забрела и в наше местечко холера. Унесла она тогда 168 жизней, и, дабы захоронить их, понадобилось расширить кладбище. Поля побил град. С неба — сказывали — падали кусища льда, величиной с куриное яйцо. Ураганами свалило множество деревьев. Осенью и зимой 1839–1840 года от чумы «дул» пало 328 голов скота. В году 1846 косила людей голодная смерть, но в том же году, словно в издевку над общим горем и нищетой, гибчане решили откупиться от барщины и повели переговоры с градским панством. Возможно, переговоры бы и увенчались успехом, если бы в 1843 году не вспыхнула революция. Старая Венгрия, сотрясаясь до основания, сбрасывала с себя узы феодализма. Гибчане душой и телом приняли революцию. Сердца пылали возмущением против былых времен. В марте 1848 года по дороге в Микулаш на комитатское собрание Гибе посетили достославные мужи Дакснер и Францисци. На этом собрании 28 марта гибовский нотар Людовит Антон Клейн обнародовал известные «Требования словацкого народа». Несколько гибчан стали членами созданного Гурбаном Словацкого национального совета, они восторженно встречали русских, а в сентябре графа Форгача… После революции, проезжая по Угрии, в Гибе заглянул сам император и король Франц Иосиф I. Одет он был, сказывают, в угорское выходное одеяние, на боку болталась кривая турецкая сабля. Но недалеко от местечка его застиг необычайно сильный дождь, и император, опасаясь промокнуть, вынужден был укрыться в дубильне на Ступах. А когда вновь распогодилось, он с эскортом въехал в Гибе. Он улыбался, благосклонно кивал жителям, и по лицу его разливаюсь довольство. Может, от того, что опять светило солнышко, а может, потому, что ему удалось подавить революцию, или же по той простой причине, что кривая турецкая сабля не слишком отягощала его бок.