Кристина Гарсия - Кубинские сновидения Страница 39

Люблю,

Густаво!

Повстанцы снова атаковали, на этот раз в Ориенте. Они скрываются в Сьерра-Маэстра. Говорят, что предводитель повстанцев спит прямо в форме и кепи, что он как медведь – весь в бороде и волосах, и что глаза у него – бесстрашные. Напряжение здесь невыносимое. Все хотят избавиться от Батисты.

Хорхе боится, что, если повстанцы победят, они выгонят американцев, и тогда он потеряет работу, не заработав пенсии. Но я говорю, что, наоборот, работы будет больше, когда они вышвырнут из дворца этого вора.

Люблю,

P. S. Как я и ожидала, это была не свадьба, а цирк. Клуб «Тропикана» был похож на публичный дом, повсюду красные фонари, которые совсем сбили меня с толку. Жену командора, не привыкшую к жирной еде и импортному шампанскому, вырвало прямо на пол танцевального зала. К тому же Сильвио Арройо Педрос, испанский матадор на пенсии (ты слышал о нем?), любитель знаменитых гаванских злачных мест, сломал ключицу, танцуя с доньей Викторией дель Пасо. Говорят, донья Виктория слишком резко притянула его к себе в порыве долго сдерживаемой страсти. Это божье наказание продолжалось почти до утра. На рассвете какие-то тощие женщины в блестках подали нам яйца всмятку и бекон. Лурдес и Руфино выглядели одуревшими, но счастливыми. На следующий день Сейда Пуэнто в своем темно-фиолетовом муаровом платье красовалась во всех газетах, как королева. Она будет первой, кого повесят, не сомневаюсь в этом.

Милый Густаво!

Уже почти стемнело, когда я пошла прогуляться по пляжу. Рано появившаяся луна поглощала последние лучи света. Каждая раковина эхом повторяла песню, которая звучала во мне. Я кое-что праздную, Густаво. Я скоро стану бабушкой.

Утраченные языки

(1980)

Шесть дней в апреле

Уже далеко за полночь. Селия перебирает в картонной коробке вещи Фелисии. Под руки ей попадается черный купальник дочери. В остроконечных чашечках бюстгальтера нет ни пенопласта, ни проволочного каркаса, а трусики сзади протерлись почти до неприличия.

Селия помнит Фелисию в другом купальнике, совсем маленьком, лимонного цвета, который она носила в тот год, когда море отступило к горизонту, в тот год, когда океан обнажил свое дно и катакомбы древних кораллов оказались под палящим солнцем. Фелисия сидела на корточках, рассматривая раковины, словно они были драгоценными камнями, и выкладывала из них узоры на песке. Вокруг шныряли соседи с деревянными ведрами, обшаривая берег в поисках выброшенной на берег рыбы и крабов. Солнце запекало их следы, они становились твердыми как камень. Но затем ударяла волна прилива и начисто стирала их с берега.

За день до похорон Селия поехала на утреннем автобусе в дом на Пальмовой улице. Ей было не дождаться попутки. Оттуда она забрала ночную рубашку Фелисии с голубыми розами, потускневшую брошку тети Алисии (Селия подарила ее Фелисии на пятнадцатилетие), огрызок оранжевого губного карандаша, две пары невероятно растянутых шорт и одежду сантеры.

Селия обнаружила неиспользованные продуктовые талоны, по которым Фелисия могла купить полтора фунта курицы в месяц, две унции кофе каждые пятнадцать дней, две пачки сигарет в неделю и четыре метра ткани в год. Но в последние месяцы своей жизни дочь мало нуждалась в продуктах и товарах.

Фелисия оставила записку Эрминии с просьбой похоронить ее как сантеру, и Селия не могла не выполнить последнее желание дочери. В морге подруги Фелисии из молельного дома одели ее в платье посвященной, на голову водрузили корону, на шею повесили ожерелья. Они положили ей на грудь мешочек с раковинами вместе с кусочками копченой рыбы и несколькими зернами кукурузы. В большую тыкву поместили ее обрезанные волосы и краску для волос, охру, пепел, а также обрывки сушеных кукурузных волокон. Тыкву покрыли сложенными крест-накрест полосками ткани, а затем убили черного петуха и положили его на приношения.

После этого они накрыли Фелисию цветными платками, все время тихо причитая, чтобы очистить ее тело. К тому времени, как они закончили, ужасные наросты на голове Фелисии исчезли и кожа ее стала гладкой, как розовые стенки раковин. Глаза тоже обрели свой обычный зеленый цвет.

После того как гроб вынесли на улицу, сантеры разбили глиняную урну перед стареньким «де сото», превращенным в катафалк, и спрыснули его холодной водой, чтобы освежить Фелисию перед последним путешествием. За квартал до кладбища машина сломалась. Тогда восемь сантеро в белом понесли гроб с телом Фелисии на своих плечах.

У входа на кладбище стоял высокий оборванный человек, казалось, весь состоявший из лоскутов и заплат, лицо его было покрыто шрамами. Он стоял очень тихо и, казалось, дышал через темную открытую щель своих глаз, высасывая печаль из воздуха, словно яд.

Селия бесшумно раздевается в темноте. Затем открывает дверь стенного шкафа и разглядывает свое отражение в зеркале, испещренном пятнами. Она чувствует, как пятно проникает внутрь ее тела, словно вода сквозь оштукатуренную стену. Оно распространяется по ней, медленное и влажное, расшатывая зубы, отяжеляя веки, делая темным шрам на ее иссохшей груди. Оставшаяся грудь Селии свисает до локтя, вялый сосок смотрит вниз, хотя живот у нее остался плоским, как у нерожавшей женщины. Редкие волосы прилегают к бугорку меж ног.

Затем она осматривает руки, опухшие и искривленные, как мокрое дерево, но ей уже их не исправить. Ноги тоже неузнаваемы – колени распухли, мышцы икр усохли, ступни изранены. Разве такими они были в юности? Лицо, тем не менее, еще можно узнать, хотя темная родинка над губой теперь больше похожа на черную бородавку. И серьги с жемчугом все еще висят в мочках ушей.

Селия надевает купальник Фелисии. Снаружи взошедшая на небе луна дразнит ее со своего насеста. Она входит в воду и плывет прочь от берега, разрезая воду короткими резкими взмахами. Небо усыпано звездами, но Селия не может распознать их молочные огоньки, не замечает их изнурительного состязания.

Мы с мамой проезжаем мимо щитов, рекламирующих революцию, как новую марку сигарет. Мы едем по Пласа-де-ла-Революсьон, где, как объясняет таксист, Вождь проводит самые большие митинги. Он рассказывает, что у Вождя добавилось забот сегодня утром, когда целый автобус людей, просящих убежища, снес ворота перуанского посольства Мама почти не слушает. Она погружена в свой собственный мир. Водитель едет в объезд по набережной Малекон, показывая нам форт Ла-Пунта и крепость Эль-Морро на другой стороне гавани. Мама бросает только одну фразу – что здания в Гаване полностью пришли в упадок и держатся только за счет прочности деревянных конструкций. Я замечаю что большинство домов с балконами.

Водитель поворачивает на Пальмовую улицу. Дома покрашены в кричащий желтый цвет. Штукатурка на стенах отваливается, отслаивается, и кажется, будто они осыпаны конфетти. Мы останавливаемся перед домом тети Фелисии, домом, где прошло детство абуэло Хорхе. Окна наглухо закрыты, квадратный двор усеян глиняными черепками и грязными флагами. Мама говорит, что на тамариндовом дереве, когда-то усеянном гроздьями стручков, жили целые стаи воробьев.

Мама даже не удосуживается выйти из машины, чтобы спросить у соседей, что случилось с ее сестрой. Она утверждает, что ожидала этого, с тех пор как абуэло Хорхе говорил с ней на Бруклинском мосту. Что до меня, то я не знаю, чего ожидать мне. Вероятно, только встречи с абуэлой Селией – именно это открылось мне после девятой ванны.

С того дня в Морнингсайд-парке я могу слышать обрывки чужих мыслей, передо мной мелькают краткие проблески будущего. Я не в состоянии это контролировать. Восприятие возникает неожиданно и хаотично, как сверкание молнии.

– Отвезите нас в Санта-Тереса-дель-Мар, – приказывает мама шоферу и закрывает глаза. Наверное, потому, что ей слишком неприятно смотреть в окно.

Мы едем по прибрежному шоссе к дому бабушки. Я смотрю на море, которое когда-то собиралась пересечь на рыбацкой лодке. Пассат гонит воду огромными волнами. Надвигается ураган. В море живут дельфины и скаровые рыбы, черепахи с ястребиными клювами и тупоносые акулы. В Мексиканском заливе на дне лежит затонувший корабль, заполненный золотыми слитками и дублонами. Через три года его найдут люди в водолазных костюмах. Они отметят это событие шампанским и убийством.

Четыре трупа плывут во Флоридском проливе. Это семья из Карденаса. Они украли лодку у рыбака. Она перевернулась сегодня рано утром. В следующий четверг лодка с гаитянами выйдет из залива Гоневес. У них есть номера телефонов друзей из Майами и сбережения родственников. Они доплывут до Тропика Рака и утонут в море.

Я привезла с собой альбом и коробку с кистями и красками, в основном акварельными. Мне хотелось взять с собой гитару, но мама сказала, что здесь негде играть. Она набила наши чемоданы дешевыми кроссовками и синтетической одеждой из латинских магазинчиков на Четырнадцатой улице. Я хочу сделать несколько набросков с абуэлы Селии, может быть, даже напишу ее портрет на подвесной плетеной скамье. Думаю, ей это понравится.