Елена Чижова - Полукровка Страница 39

Относительно нянечек и сестер Виолетта ни капли не волновалась. Эти брали охотно и легко, но главное, им она не боялась дать, потому что чувствовала себя ровней. Многие из них тоже были приезжими. Если и попадались ленинградки, на Виолеттиных весах место их рождения уравновешивалось ее высшим образованием. Доктора, работавшие в больнице, в сравнении с ней были белой костью. Здесь надо было что-то придумать, потому что врачи, в руках которых теплилась жизнь мужа, не станут брать из ее рук. Мысль о пасынке Виолетта отставила – для этого его руки годились еще меньше. Так ничего и не надумав, она вбежала в вестибюль.

Сунув рубль бабке-гардеробщице, закрывшей глаза на неприемные часы, Виолетта справилась в регистратуре и, узнав номер отделения, побежала вверх по лестнице. К палате она подошла с замирающим сердцем.

Плоское, раздавленное лицо сливалось с беловатой подушкой. Приблизившись, Виолетта уловила слабое дыхание и едва заметное биение шейной жилы.

Убедившись, что за ночь не случилось самого худшего, она приказала себе успокоиться и собраться. В больницу попадают многие. Родственники, не теряющие головы, обязаны что-то делать. Что именно, Виолетта не знала. Ни разу в жизни ей не доводилось сталкиваться с такой болезнью.

В больнице она вообще лежала лишь однажды: в памяти всплыла веселая палата, в которой недавние роженицы болтали о том о сем, коротая дни. Другая, куда Виолетта никогда не входила, располагалась в дальнем тупичке коридора. Туда не возили детских тележек, но женщины, лежавшие за той дверью, выходили время от времени и шли вдоль стены. Мимо веселых палат, живших новыми хлопотами, они двигались медленно, глядя в землю, и те, кто попадался им навстречу, испуганно уступали дорогу. Виолетта вспомнила, как однажды, едва не столкнувшись, шарахнулась в сторону: если коснуться мертвородившей, можно навредить и себе, и младенцу.

Тут, опомнившись, Виолетта ругнула себя: об этих, родивших трупики, сейчас опасно даже думать.

Изгоняя дурное воспоминание, она поправила одеяло и принялась думать о матери, которая теперь – если сделала все, как сказано, – уже ехала в поезде. Эта мысль вывела на ровную дорожку: вдруг Виолетта вспомнила, как когда-то, много лет назад, мамину сестру увезли в больницу, и мама отправилась навещать, прихватив с собой тряпку, ведро и веник. Соседская баба Люба, на которую мама оставляла Виолетту, подняла ее на смех, дескать, нормальные люди к больным – с гостинцем, а ты – с тряпками, как на подёнку. А мама ответила, что гостинец купит потом, когда сестра пойдет на поправку, а теперь надо помочь делом: нянек не хватает, не врачу же, ученому человеку, волохаться с тряпкой по углам.

Облизнув сухие губы, Виолетта направилась к раковине. Там стояло ведро, но тряпки не было. Окинув взглядом пустую заправленную кровать, она подумала было о простыне, но не решилась тронуть казенного. Вместо этого Виолетта стянула через голову свитер и сняла с себя блузку. Блузка была новая, но, оглянувшись на его запястье, пронзенное больничной иглой, Виолетта отвернула краны и, наполнив почти до краев, поволокла в дальний угол. До порога она добралась как раз к приходу няньки.

– Отец, что ли? – стоя в дверях, нянька поинтересовалась сочувственно.

– Нет, – тыльной стороной ладони Виолетта вытерла лоб.

– Ага, то-то я смотрю, ты – беленькая, а он – чернявенький.

Удивляясь, Виолетта смотрела на русую голову мужа.

– Врачи-то скоро? – наконец, сообразив, о чем говорит старуха, Виолетта перевела разговор.

– Известно, когда на обход пойдут, – нянька объясняла словоохотливо. – А ты, раз уж тут, в тумбочках помой и прибери: вчера двоих перевели в общую. Что испортилось – на помойку, или сама чего съешь, раковина вон немытая, а я покамест – туалеты, – распорядившись привычно, она нехотя взялась за ведро, может быть, надеясь, что родственница вызовется помыть и туалеты.

Покончив с тумбочками, Виолетта села на стул дожидаться обхода. На мужа, лежавшего неподвижно, она косилась с опаской. Темный линолеум блестел. Оглядывая испорченную блузку, приткнутую под раковину, она решала, стоит ли сунуть няньке или с нее довольно и так.

Счет деньгам Виолетта знала с детства. Даже тогда, когда был жив отец, мать выгадывала непрестанно, считая и пересчитывая копейки. В ее голове словно бы работал конторский арифмометр: щелканье крутящихся дисков перебивал звуки внешнего мира. Еще девочкой Виолетта удивлялась: считая, мать безотчетно шевелила губами, и если кто-то обращался к ней в это время, отвечала слишком громким голосом, как будто перекрикивала стук. Когда-то давно Виолетта дала себе слово: никогда она не станет такой, как мать, но, повзрослев, замечала в себе материнские привычки, с которыми старалась бороться.

Теперь, отмыв пол, она снова вернулась к ленинградским мыслям, и мысли эти были безрадостными. Город, в который она приехала, так и не стал для нее родным. Друзья мужа, первое время приходившие в гости, глядели на нее не то чтобы презрительно – настороженно. В их обществе ей всегда казалось, что каждый из них дожидается, когда она ляпнет какую-нибудь глупость, чтобы мгновенно это отметить, многозначительно переглянувшись. Веселая и разговорчивая с детства, Виолетта в их присутствии все больше помалкивала. Сколько раз она уговаривала себя не робеть, но тон, который они брали, звучал непонятно и насмешливо. Этот тон Виолетта хотела, но не могла перенять. С нянечкой, говорившей про чернявенького, она чувствовала себя легко, но в то же время стыдилась этой легкости, потому что нянька была темной дурой, к тому же нахальной и неблагодарной.

Прервав неприятные раздумья, Виолетта прислушалась к неровному дыханию и, не уловив изменений, отправилась на пост – знакомиться с сестрой. Молодая девица сидела за столом. Лампочка, бросавшая ровный круг, высвечивала крашеные волосы. У корней они успели отрасти. Кажется, сестра дремала, по крайней мере, расслышав Виолеттины шаги, она испуганно вскинулась: «Господи! Чего крадешься? Напугала». С этой девицей они были одних лет.

Обрадовавшись легкому «ты» (не хватало еще выкать крашеной дуре), Виолетта спросила про мужа.

– Как? Могилевский? Ну и фамильица, прям для нашего отделения... – сестра полистала толстую тетрадь и покосилась на Виолетту. – Муж, говоришь? Что, и дети есть?

– Дочка, – Виолетта ответила тихо.

– Вообще-то, ты – молодец, вовремя привезла. Вчера говорили, еще бы полчаса... Считай, спасла. Сама-то приезжая?

Виолетта знала, что выгоднее подтвердить, но, выслушав речи лохматой девицы, ответила высокомерно:

– Ленинградка.

– А чего ж за старого пошла? – сестра взбила крашеные волосы. – Теперь вот мыкайся всю жизнь – с инвалидом.

– Ничего, зато – обеспеченный, – щелкнув сумочкой, Виолетта нащупала бумажку. – На вот, всю ночь, небось, не спала. Тебе – за труды.

– Спасибо, конечно, – девица хихикнула благодарно. – Труды мои там – в ординаторской.

Виолетта оглянулась недоуменно.

– Слушай, а можно я ночью подежурю? Мало ли... Подать, принести...

– Чего, тоже в ординаторскую потянуло, от старогото муженька? – девица подмигнула весело.

Только теперь Виолетта заметила, что девица-то, похоже, нетрезвая.

– Ладно, вот придет Верка, сменщица, я ей тебя покажу. Она уж скоро заступает – на сутки. Ты иди пока, побудь в палате.

Разговор с сестрой показался странным, но, вспомнив про Юлика, который должен был подойти к одиннадцати, Виолетта заспешила в вестибюль.

– Ну как? – Юлий спрашивал упавшим голосом.

– Ничего, – после разговора с сестрой она ответила неуверенно и, отвлекаясь от неприятных мыслей, заговорила о состоянии его отца, подробно описывая, каким нашла его поутру.

– С врачом говорила?

– Не успела. Нет никого. Там только нянька и сестра. Сестре я сунула, договорилась: буду дежурить ночью. Пол помыла в палате.

Юлий слушал удивленно. О деньгах Виолетта говорила буднично, словно век давала нянькам и сестрам.

– А что, без денег нельзя? – Юлий спросил, не заметив, что этот же вопрос перед ним ставила девушка, о которой он старался не вспоминать.

– Не знаю, наверное, можно, – она вспомнила разговор с сестрой, – но с деньгами все-таки лучше.

В том разговоре было что-то неприятное, но что – Виолетта никак не могла уловить.

– Много дала? Может быть, еще? – Юлий вынул кошелек.

– Не надо, – она остановила его руку.

Только теперь Виолетта наконец сообразила: определенно сестра намекала на врача.

– Юлик, послушай, мне кажется, надо дать доктору, но сама я боюсь. Может быть, ты? Вот, у меня с собой, я приготовила, – быстрой рукой она провела по груди, нащупывая денежный сверток.

– Ты уверена, что надо? А если, наоборот, все дело испортим?

Никогда Юлию не приходилось давать взяток.