Сергей Минаев - Р.А.Б. Страница 39

– А хотя бы и так, что с того?

– Значит, он с выпиской и маркетингом успел перетереть. – Загорецкий размышлял вслух. – Керимов повелся, Захарова, скорее всего, согласится, остались ты и Старостин. Быстро подсуетился. Вы уже договорились?

– Практически.

– Понял. Спасибо за прямой ответ, извини, что задержал. – Он открыл дверцу и ступил одной ногой на асфальт.

– А ты хочешь, чтобы я их перебросил вам с Евдокимовым и… Захаровой, она тоже ваша?

– Ты хороший парень, Саш, только очень доверчивый. – Загорецкий вышел.

Дождь усиливался, обдавая его острыми каплями.

– Погоди, может, объяснишь, что происходит? – Я выскочил из машины, чтобы закончить разговор.

– Ты еще не понял? Нестеров собирает команду, которая приведет его в кресло. Обычный ход. Не знаю кто, кроме Керимова, согласился.

– А разве вы с Евдокимовым и…

– Ты можешь представить меня участником такого альянса?

– Не знаю. – Я пожал плечами. После сегодняшней сходки я мог представить все что угодно.

– Ты думаешь, я смог бы быть подчиненным Нестерова?

– Ты же мог быть подчиненным Львова, почему нет?

– Тогда не было выбора.

– А сейчас?

– Сейчас все изменилось.

– Ты хочешь стать начальником?

– Я не хочу, чтобы им стал Нестеров, а там посмотрим. Тебе никто не рассказывал про Валю Кротова, который выбросился из окна офиса в позапрошлом году?

– Сам видел. – В одно мгновение перед моими глазами ожили события моего первого дня в корпорации.

– Он работал в отделе Нестерова. Его поймали на том, что он регулярно не сдавал «черную» выручку в кассу. Подняли документы за полгода, устроили проверку. Клиенты, естественно, сообщили, что расплатились по этим накладным.

– Ты уверен, что парень деньги сдавал?

– Он был соседом моих родителей. Я его сюда устраивал. Он был глупый, но честный.

Я поднял голову и стал смотреть в небо, на котором не было звезд. То есть они, наверное, были, но тучи мешали их увидеть. Или звезды всегда исчезают осенью?

– Ты не спеши передавать клиентов, – продолжил Загорецкий совершенно отстраненным голосом. – Ни ему, ни кому-то другому. Я понимаю, тебе все равно, но ты подумай на досуге.

– А тебе они точно не нужны?

– Абсолютно. Есть сомнения?

Я промолчал.

Мы попрощались. Миновав несколько светофоров, я набрал Загорецкого:

– Знаешь, когда тот парень… летел вниз, я стоял на улице и курил.

– …

– Перед тем как упасть, он расставил руки в стороны, представляешь?

– …

– Такое впечатление было, будто он пытался затормозить…

– …

– Знать бы, о чем он думал в тот момент…

– Может, о том, что никто больше не сможет не подписать его заявление по собственному? Его ведь заставили отрабатывать пропавшие деньги. На это ушло бы года полтора.

– Бесплатной работы?

– Ему бы что-то платили, тысяч пять-шесть. Они ведь не изверги…

– Иногда я подхожу к тому окну, знаешь. Смотрю вниз и думаю: каково это, лететь с двадцать пятого этажа.

– …

– Чувствовать, как ветер раздувает твою одежду.

– …

– Ждать удара о землю… Мне становится страшно, как никогда, даже в голове начинает гудеть…

– Не подходи к окну, Саш. Просто не подходи.

…С утра все менеджеры разбежались по аквариумам, в которых сидели их подчиненные, и началась последняя накачка. Каждый из моих коллег лез из кожи вон, чтобы сказать речь, достойную командира, покидающего свою окруженную дивизию, которой выпала честь достойно погибнуть. Я слонялся по коридорам и смотрел через прозрачный пластик, как они жестикулируют, прижимая руки к груди, или потрясая ими в воздухе, или колотя по столу. С Нестеровым, Загорецким и уж тем более Евдокимовым все было понятно, но наблюдать за этими театрализованными монологами в исполнении Захаровой или Керимова было уморительно. Все это было очень похоже на театр теней, с одним лишь отличием: здесь тень отбрасывала человека…

Я пил кофе, спускался покурить, проверял почту, пошел в столовую, простоял там минут двадцать в очереди, но дойдя до кассы понял, что просто не в состоянии есть.

Потом я сидел на широком подоконнике в туалете и писал эсэмэски Ане. После того дня, вернее вечера, у меня так и не хватило смелости набрать ее номер. Однажды я просто взял и послал эсэмэску. И она ответила. Потом еще и еще, и это настолько увлекло меня, что теперь стало для меня ежедневным ритуалом. Понимаю, что воздающих хвалу изобретателю эсэмэс-сообщений миллионы, но не могу удержаться: чувак, ты сделал невозможное! Эта электронная записка – единственный шанс для нерешительных людей не погибнуть от одиночества.

В какой-то момент наши записки стали такими длинными, что их можно было бы издавать. Мы обсуждали кино, музыку, придурков, с которыми нас сталкивала работа, и прочую ерунду. Хотя теперь мне стало казаться, что ерундой является весь мир, лежащий за пределами нашей переписки.

Сейчас, например, я писал о том, как хорошо на улице, и о том, как было бы здорово пройтись вот так, невзначай. Еще я спрашивал, как у нее дела и чем она собирается заняться, а она отвечала что-то неопределенное, интересовалась, что у меня на работе, а я честно отвечал: не знаю. Наверняка это ставило ее в тупик. А еще я заканчивал все свои сообщения смайликами или восклицательными знаками и чувствовал себя глупо, по-студенчески застенчиво, как в те далекие дни, когда не знаешь, как начать разговор с понравившейся девушкой. А в промежутках между сообщениями размышлял над тем, зачем я это делаю, ведь, скорее всего, желание встретиться пропадет очень быстро. Даже сейчас я не был уверен, что хочу ее снова увидеть, ведь она мне не то чтобы понравилась, просто мне не с кем было вот так, запросто, перебрасываться эсэмэсками. Еще я думал о том, что она наверняка держит меня за одного из тех великовозрастных болванов, что крутят легкие романы со студентками, и от этой мысли мне становилось неловко, и я каждый раз убирал телефон в карман, пытаясь соскочить с подоконника, но она слишком быстро отвечала. А в какой-то момент я поймал себя на том, что болтаю ногами.

Но тут в туалет один за другим стали заходить взъерошенные подчиненные моих коллег, здороваться со мной, обсуждать что-то вполголоса друг с другом, и я не успел сосредоточиться на мысли о том, что бы это значило: сидеть на подоконнике и болтать ногами? Видок у них был такой, что сразу стало понятно: сегодня их взгрели по-настоящему, наверное, впервые за год (или годы?), собрания перестали быть пустой формальностью и с сегодняшнего дня все в их жизни должно было необратимо измениться. Они бросали на меня косые взгляды, и я чувствовал, что вид расслабленного менеджера, сидящего на подоконнике и болтающего ногами, являет для них скрытую угрозу. Потому что в такие дни никому не может придти в голову расслабиться. Видимо, он задумал что-то еще более жестокое в отношении своих сотрудников, этот придурок на подоконнике.

Мне хотелось сказать всем этим кучкующимся у писсуаров жертвам, что я не отношусь к тем, кто обещал им райские кущи в случае получения места руководителя департамента или немедленное увольнение – в случае проигрыша. Нет, чуваки, поверьте, я не участвую! Мне все равно, честное слово. Но я молча вышел из туалета, потому что мое признание только напугало бы их еще больше.

По дороге к своему месту я заглянул в приоткрытую дверь, откуда как из улья доносилось монотонное гудение. Там сидели мои «торгаши». Они все были на своих местах и, открыв рот, внимали рассказам людей из соседних отделов. Вид у них был обреченный. При моем появлении «соседи» поспешили покинуть комнату, остальные оборотились ко мне и приготовились слушать.

Я поздоровался и стал разворачиваться к выходу, но тут кто-то из девушек спросил:

– Александр, а во сколько у нас собрание?

– Собрание? – непонимающе отозвался я.

– Ну… да.

– Общее собрание отдела, в связи с новым расписанием. – Протасов встал и скрестил руки на груди. – Как в соседних отделах.

– По поводу увольнения Львова, – подсказали из угла комнаты.

– Собрание… – Я посмотрел в потолок. – А зачем?

– Ну… там… одного из менеджеров должны сделать руководителем департамента, так? – неуверенно продолжил Протасов.

– Так, – кивнул я, – и?

– И в этих новых обстоятельствах все должны сделать рывок. – Он умолк и стал вертеться по сторонам, как бы обращаясь за поддержкой к остальным.

– Все должны показать, на что способны, – опять подсказали ему.

– Мы должны в этот месяц сработать в сто раз лучше…

– А вы что, плохо работаете? – тихо спросил я и прошел к окну.

– Нет, но… «соседи» рассказывали, что у вас, у менеджеров, начинается настоящая конкуренция, и кто-то один…

– Это буду не я.

За моей спиной началось движение. Люди ерзали, потом начали вставать со своих мест, подходить ближе, ближе, пока не взяли меня в кольцо.