Надежда Васильева - По прозвищу Гуманоид Страница 4

«Аборигены»

Чтобы чувствовать себя уверенно, необходимо знать, где ты находишься. Этому тоже учил Митьку дед. Первым делом нужно было обследовать окрестности. Митька знал, что после обеда отец будет давить храпака. И не ошибся. Храпел отец деликатно, совсем не так, как Бегемот.

Главное, чтобы не скрипнула дверь. Кроссовки он снял и нес в руках. Ступал тихо и мягко, как барс. Девушка-администратор одарила его «улыбкой этикета», как это однажды точно подметил отец. Ни до Митьки, ни до его тайных планов никакого дела ей не было. Путь свободен. Он сел в мягкое кресло, обулся и вышел на крыльцо осмотреться. Невдалеке от гостиничного корпуса виднелась ореховая роща. Туда и «навострил лыжи». Не знал, что грецкие орехи растут в толстом зеленом кожухе. Разломал один орех. Пальцы тотчас окрасились в темный йодовый цвет. Чудеса да и только. Роща очень отличалась от леса, который рос за домом деда. Там Митька чувствовал себя безопасно. Дед бы сказал: «как у Христа за пазухой». А здесь его одолевала какая-то тревога. Вот между деревьев промелькнула тень. Кожей почувствовал опасность. По позвонкам пробежал предательский холодок. И внутри все напряглось и замерло, как перед прыжком. Резко обернулся и снова засек какую-то тень. Повернуть назад? Еще чего не хватало! А деревья между тем качали ветками. Вот-вот окружат со всех сторон растопыренными руками. «Аборигены!» Только успел подумать, как со всех сторон в него полетели грецкие орехи. Раздался резкий свист, и атака началась. «Аборигены» вышли из засады и, кривя загорелые рожи, предстали перед Митькой во всей своей первобытной красе. Их было человек десять. Один — его сверстник, но сильный и ловкий, как индеец. Остальные — малышня, однако, юркие и пакостные. Вслед за орехами в Митькину голову полетели колючие шишки. Закрыл, спасая, лицо руками — и на него навалилась вся свора. Митька катался по земле в обнимку то с одним, то с другим, пока под руку не подвернулся увесистый камень. Тут Митька вскочил во весь рост и заорал, что было мочи:

— А ну разойдись, а не то прибью!

Свора разбежалась, как тараканы при вспыхнувшем свете лампы. Между деревьями блестели их азартные черные глаза. От гостиницы к роще бежали какие-то люди. «Аборигены», все, как один, растворились в гуще леса. Первой к нему подбежала какая-то светловолосая девчонка, его сверстница. В ее серых глазах было столько испуга, что Митьке захотелось уткнуть свое окровавленное лицо под мышку. Футболка безжалостно расползлась, и только надпись «Карелия» гордо красовалась на груди. Белые шорты в пятнах пыли, а голые руки и ноги — будто разрисованы йодовыми кляксами.

— За что они тебя? — Голос у девочки был таким участливым, что Митька сначала смутился, а потом вдруг почувствовал в себе неодержимую силу, которая теперь так и вырывалась из него.

— Было бы за что — убили!

— Как это? Серьезно?

— Нет, шучу.

Кровь из Митькиного носа заливала подбородок. Девочка протянула ему платок. Митька не взял, зажал нос рукой. Еще не хватало вытирать сопли кружевными розами.

— И как ты их один разогнал! — покачала она головой. — Мы видели, их много было.

— А! — отмахнулся Митька. Больше сказать было нечего. Не с девчонками же обсуждать эти вещи.

А к ним уже подходила женщина и еще одна девочка, чуть постарше возрастом. Митька догадался — мать и сестра.

— Рита! Пригласи молодого человека в наш номер. Ему нужно принять холодный душ и смазать ссадины йодом, — громко скомандовала женщина. Последним подошел мужчина — отец. Он осторожным движением приподнял Митькино лицо, внимательно осмотрел синяки и кровоподтеки.

— Не бойтесь. Я — врач. Нужно обследовать ваши «боевые» раны.

Митька не дергался. Лицо у мужчины было мужественным, а голос — волевым и спокойным.

— Та-к, — протянул мужчина. — Ничего страшного. До свадьбы заживет. Позвольте узнать, как вас зовут?

— Дмитрием, — чуть задумавшись, произнес Митька.

— А что сомневаетесь?

— Дед Митькой зовет.

— Ну, вот что, Дмитрий, — снова скомандовала женщина. — Следуйте за нами. Мы живем в соседнем корпусе. Видели вас в ресторане. Наш стол у окна напротив входа. Вы недавно приехали?

Митька кивнул.

— А мы уже здесь вторую неделю. Меня зовут Галина Ивановна, мужа — Валентин Петрович. А девочки — наши дочери. Младшая Рита, старшая — Света. Прошу любить и жаловать.

Митька покосился на девушек. Света была постарше Риты года на два. Покрепче, повыше, но такая же белокурая.

— Ты что, из Петрозаводска? — спросила Света, рассматривая рисунок на футболке.

Митька молча кивал головой. Губы раздуло так, что даже шевелить ими было трудно.

— А мы из Петербурга, — пояснила Рита. — Почти соседи. У нас в Петрозаводске тетя живет. Мы там часто бываем.

— В каком номере вы живете? — спросила Галина Ивановна. — Валентин Петрович предупредит вашего отца, чтобы не волновался.

— В тридцать восьмом. — Звуки вылетали такие чужие и шепелявые, будто рот был набит грецкими орехами.

— Пойдем, — улыбнулась ему Рита.

Митька весь залился краской. Рита ему нравилась. Она была похожа на ромашку, что красовалась на кармане ее сарафана. Цвета спелой ржи волосы её спадали на загорелые худенькие плечи. Загар был ровным, и кожа казалась бархатной. Почему девчонки такие красивые? И ноги у них прямые, ровные, словно выточенные на станке большим мастером. Не то, что его «загогулины». Критически посмотрел на свои. Да-а! Топорной работы, сказал бы дед. Интересно, на каком пляже они купаются? Спросить, что ли? Но вместо этого только сплюнул алой слюной. В гостиницу шел молча. Галина Ивановна что-то рассказывала, но он не слушал, косился на Риту. Она тоже нет-нет да и поглядывала на него. А глаза так и светились затаенной улыбкой. Ни одна девчонка в их классе не могла бы сравниться с ней. Даже Маринка Беляева, за которой ухлестывали почти все пацаны. Маринка была настоящей красавицей. И знала об этом. А потому во взгляде у нее проскальзывала мания величия. На Маринку больше была похожа Света. А Рита!.. У нее были очень нежное лицо. Но, главное, глаза. Они так и притягивали Митьку к себе.

Пока Галина Ивановна смазывала чем-то его ссадины, Рита зашила и постирала его футболку. Митька тут же натянул ее, сырую, на голое тело и, буркнув: «Спасибо. Я пойду», — заторопился к двери.

— Что так быстро? — удивилась Галина Ивановна. — Садитесь с нами чай пить, молодой человек. У нас есть вкусные пирожные.

— Извините, в другой раз. — А про себя подумал: — Пора и честь знать! А то еще чего доброго отец прибежит. Он — шальной. Не щелбанов, так подзатыльников надает. Стыда не уберешься…

Но отец, к Митькиному удивлению, спокойно смотрел по «телику» свои «ужастики». Наверное, Валентин Петрович провел с ним подготовительную работу.

— Рассказали мне про твои «боевые подвиги». Поделом тебе! Не будешь шастать, где не надо. Еще раз сбежишь, к ремню привяжу, как щенка, и на поводке таскать за собой буду. Понял?

«Дурак!» — подумал Митька. Разговаривает, как с пятилетним. А он, Митька, насквозь его видит, каждую мысль читает. Ну, вот — на часы смотрит. Сейчас скажет: «Я до дяди Жоры дойду. В шахматы сыграем». А сам с Бегемотом на дискотеку двинет. Вот и все шахматы. Придумал бы что-нибудь другое. Так, видать, фантазии не хватает. И что он с этим Бегемотом связался? Есть же нормальные мужики. Вот и Валентина Петровича взять. Глаза умные, добрые, спокойные, как у деда. А Бегемот — пародия на человечество. Словно только для того и создан, чтобы другим показать, какие мутанты бывают на свете! Одни шлюхи на уме! Будто из джунглей его выпустили. Пьяный в поезде нюни распустил: «Жена от меня ушла!» Да какая с таким жить будет?

— Ну, я пойду? — подкидывая в руке ключи, то ли сказал, то ли спросил отец.

— «Вали!» — про себя разрешил ему Митька. А вслух буркнул: — Угу!

— Ты давай спать ложись.

— А я что делаю? — беззлобно огрызнулся Митька и стал разбирать постель.

Как только дверь за отцом захлопнулась, Митька стал рисовать в своем воображении Риту. Представил ее врачом, в белом халате и колпачке. Галина Ивановна говорила, что они с мужем из династии врачей. И что девочки тоже по их стопам пойдут. Не удивительно. Рита бы могла лечить одним прикосновением руки. Интересно, она с кем-нибудь из парней дружит? Неужели кто-нибудь берет ее за руку? От такого счастья умереть можно! Он бы не посмел! А что она кричала, когда бежала к нему? Ведь что-то кричала, он хорошо это помнит. Только что? Увидел ее — и забыл про все на свете. Вот приеду в деревню, расскажу все деду. Тот не отец, смеяться не будет. Однажды дед рассказывал, как они с бабушкой познакомились. В конце войны они, подростками, работали на военном заводе, делали снаряды. Бабушка с голоду упала в обморок. Дед к ней первым подбежал. После этого частенько отдавал ей свою пайку, а сам варил в котелке кору деревьев. Надо будет завтра купить Рите мороженое. Хотя почему только Рите? И Светлане, и Галине Ивановне. Дарить, так всем. А то еще чего подумают…