Михаил Барановский - Про баб (сборник) Страница 4

– Ну, давай за встречу? – Поднимает рюмку. – А то пока они сварятся…

– Давай, чтоб нам не изменяли. Чтоб вот нам не изменяли!

– Давай, – поддерживает. – Пусть всем изменяют, а нам нет. Потому что мы самые лучшие.

– Думаешь? – Провоцирую.

– Уверен. – Настаивает.

– Откуда знаешь? Сколько раз мне говорили, нашептывали, что я самый лучший, самый замечательный, самый сексуальный, а я каждый раз думал: ну-ну… Лежал и рассматривал паутину на люстре.

– Ладно. – Чувствую, сдается. – Хватит про баб. Закрыли тему.

– Закрыли, – соглашаюсь.

Сидим молча, курим. Думаем о своем. За окном орут сумасшедшие дети, как будто их режут, распиливают на мелкие кусочки, рубят на части обагренными топорами. Знаю, если сейчас выглянуть в окно, ничего такого там не происходит – никакого кровавого беспредела. Просто прыгают через какие-нибудь скакалки или играют в догонялки. Мне известно, что самая высокая нота (ре четвертой октавы) взята французской певицей Мадо Робен, ей соответствует частота 2300 герц. Кажется, это называется колоратурным сопрано. У меня во дворе можно набрать целый хор из Мадо Робен! Вероятнее всего, двор находится в геопатогенной зоне. Возможно, недалеко от моего подъезда пролегает какой-то геологический разлом земной коры, влияющий на тембр детских голосов и отключение горячей воды в летний период. Макароны на плите тихо, по-стариковски, ворчат и фыркают в кипящей воде.

– А я вот читал, – оживляется, – что один половой акт заменяет часовую пробежку. Представляешь? Это сколько же мы с тобой километров намотали, не вставая с постели!

– А главное – на спортивную форму тратиться не надо, – поддерживаю.

– Нет, старичок, спортивная форма обошлась бы дешевле. Тут мы с тобой ничего не сэкономили.

– Да… Мне один знакомый как-то сказал: «Ты знаешь, я понял: из всех женщин самая дорогая для меня – жена… Все эти любовницы, бляди, проститутки – все равно обходятся дешевле».

Ржет:

– О, кстати, про проституток. К нам тут недавно приезжали депутаты из Москвы. И надо было им какую-то культурную программу организовать. Пошел в одно брачное агентство. Там такая тетя показывает фотографии красивых теток и спрашивает так, с прищуром: насколько серьезные, типа, меня интересуют отношения? Говорю: очень серьезные меня интересуют отношения. Серьезней не бывает, – говорю, – причем сразу с тремя. Ну, выбрал я: две – так себе, но одна – Лиза. Такая Лиза! Ты бы это видел! Рыжая, с раскосыми глазами. Лет двадцать. Фигура потрясающая. Все натянуто, как на барабане. Я потом с ней отдельно встречался, уже без депутатов. Правда, облажался, конечно, по полной программе. Главное, нажрался и ей звоню. Вот прямо вожжа под хвост – и звоню, договариваюсь, все… Меня тошнит, я выпиваю литр томатного сока залпом. Почему-то так показалось, что томатный сок мне поможет, и еду, значит, к ней на встречу. Уже подъезжаю, и тут звонит мобильный, беру трубку – она. Говорит: ну где же ты? Я открываю дверь, выхожу из машины, говорю: да вот же я! И блюю ей под ноги литром томатного сока – кроваво и безжалостно.

Заглядываю в кастрюлю:

– Макароны, по-моему, уже готовы. Ты как любишь: нормальные или альденте?

– «Альденте» – это чего?

Ну да, у кого я спрашиваю.

– Ну, такие, чуть недоваренные.

– Знаешь, у меня самолет только завтра, так что я могу подождать, пока они сварятся.

– Ну, как скажешь… А я тут как-то был на дне рождения у одного гэбэшника. Сидим у него дома, выпиваем. Хорошо выпиваем, много. Ближе к ночи гэбэшник заявляет: а не пора ли нам перейти границы приличий? И тут одна барышня говорит: я сейчас. И выходит куда-то из-за стола. Мы сидим, продолжаем выпивать. А она появляется в хозяйском кителе, гэбэшном, с полковничьими погонами, а под кителем – ничего. Выводит меня и еще двоих из-за стола, выстраивает в шеренгу, снимает с нас штаны, становится на колени и делает нам минет. Остальные гости сидят за столом, как в театре – выпивают, закусывают и за всем этим наблюдают. Все, конечно, уже в хлам, но все равно – неудобно. А что делать? Не уйдешь. Полковник грозным таким басом кричит: «Только на китель не кончайте! На погоны не кончайте!»

– Да… – Вздыхает. – Содом и Гоморра – города-побратимы. Ну, давай выпьем за любовь.

Спиртное растекается по грудной клетке. Чувствую, как с каждой рюмкой Алик становится мне все ближе. Как будто эта текила растворяет время и расстояния, недоговоренности и обиды, известковый налет и ржавчину отношений. Такое очищающее свойство у напитка. Как в рекламе средства для труб: «Устраняет даже сильные засоры».

– Знаешь, Илюха, я ведь виноват перед тобой. Давно уже душа не на месте. Все хочу тебе рассказать… – Замолкает, похоже, не знает, с чего начать облегчать душу.

Сливаю воду, откидываю на дуршлаг спагетти, немного чесночка и чуть оливкового масла – прекрасный гарнир к затянувшемуся на годы раскаянию.

– Ну вот, – ставлю спагетти на стол. – Не знаю, правда, как они с текилой сочетаются…

Смотрит в открытое окно, на двор с пищащими на нестерпимо высоких нотах детьми, каркающими на французский манер воронами, со свежевыкрашенными желтыми скамейками, узбеками в оранжевых костюмах коммунальных служб, высокими тополями, разодетыми в пух… Смотрит в окно, как будто мысленно натянув на стену соседнего дома белую простыню, на которую невидимый, подвыпивший киномеханик проецирует сцены из нашего прошлого… Выцветшая черно-белая кинопленка шуршит перфорацией, соскальзывает, обрывается на самом интересном…

Отворачивается, переводит унылый взгляд на тарелку:

– Макароны со всем сочетаются. И с портвейном, и с водкой, и даже с твоей текилой.

– Лучше бы, конечно, с вином… – настаиваю. – К спагетти подошли бы легкие белые вина или «Кьянти»… В идеале.

– В жопу идеалы! – Поднимает рюмку.

Звеним стеклом, плещем текилой на стол, вливаем в себя сок голубой агавы, опыленной летучими мышами где-то в прериях, на западе Мексики. И что вы думаете: холодные тона сменяются теплыми пастельными, возвышающими дух палитрами.

– Жизнь прекрасна и удивительна! – восклицает. – Тащи фотографии.

– Сейчас. Я тут эти карточки взял и поехал к родителям. Заодно, думаю, пусть хоть посмотрят на невесту. Ее Оля зовут. Я тебе говорил? Ну, ладно. Приезжаю, в общем, туда-сюда, и показываю фотографии. Отец листает, мама за спиной у него стоит и через плечо смотрит. И отец листает, листает… в полной тишине… Никаких комментариев, никаких вопросов – ничего. И уже к концу альбома говорит: «Ну, сиськи вроде есть». И все, больше ничего, понимаешь? Мама вообще ни слова не сказала.

Молчит, смотрит испытывающее. Затем цепляет неловко макаронину, но та стремительно ускользает с вилки и безжизненно шлепается на стол. Пытается ухватить ее пальцами, но незначительный диаметр и масляная поверхность делают все попытки тщетными.

– Блядь! – про макаронину. – А что их так напрягло? – про родителей.

– Не знаю. Ну, моложе она меня. На много. Ну и что с того?

– Ну, сейчас это нормально. Молодая жена… – облизывает пальцы. – В общем, это нормально. Но их понять можно. Они хотят быть за тебя спокойны. Хотят передать тебя в надежные руки. Хотят, чтобы за тобой ухаживали.

– Я что, инвалид, чтобы за мной ухаживать?

– Пока нет, – соглашается.

– Ну вот.

– Но у тебя язва, и вообще ты же ноешь все время, как межреберная невралгия. Сколько я тебя помню, ты все время ноешь и на что-нибудь жалуешься: то язва, то голова, то лимфатические узлы… А они хотят, чтобы будущая жена следила за твоим здоровьем, питанием, ну, по хозяйству там, и все такое…

Отлично! Вот, оказывается, что мне нужно!

– По этой логике я должен жениться на сиделке из дома для престарелых.

– Нет, просто девушка, которая моложе тебя, которой сколько? Двадцать три – двадцать четыре?

– Двадцать четыре… Скоро будет.

– Она вряд ли всем этим сильно озаботится. Они же – родители – они же это прекрасно понимают. Что же они еще могут сказать? «Сиськи вроде есть…» Не более того.

– Ну не знаю…

– И старичок, чем моложе женщина, тем больше поводов для ревности. Так что надо хорошо себе представлять, на что идешь.

– Я понимаю… Но как бы это сказать… Тут другая пропорция, соотношение другое. Страх потерять – сильнее радости обладания. Я не настолько ее хочу, насколько боюсь потерять. Я ее ревную ко всему. Даже к ее прошлому. Она достаточно умна, чтобы не рассказывать мне никаких подробностей. Но я как подумаю о тех, что у нее были до меня… Сразу представляю себе вереницу членов… Сам себя накручиваю. Бывает, возьму ее телефон, пока она спит, зайду с ним в туалет и смотрю сообщения, звонки… Меня трясет всего, когда я этим занимаюсь. Чувствую себя гадко, омерзительно. Но ничего не могу с собой сделать. Никогда ничего подобного со мной не было. Веришь? Никогда.

– Значит, она тебе повод дает?