Аксель Сандемусе - Оборотень Страница 4

Сандемусе эта суггестивность давалась тем легче, что от рождения природа снабдила его удивительным свойством. Его неповторимость как писателя не в последнюю очередь объясняется тем, что он, человек двадцатого века, сумел сохранить мышление первобытного человека, живущего во времена создания верований и религий. Творить мифы для Сандемусе так же естественно, как дышать. Он непринужденно использовал народные верования для создания собственных мифов, моделирующих глубинные структуры жизни. (И проговорился в «Оборотне»: «Миф на тысячи лет старше формы, в которой он дошел до нас»). То есть он считал, что мифы регистрируют важнейшие законы жизни, а выражены они могут быть в Писании, сказке, трагедии Шекспира или романе Сандемусе. В «Мы украшаем себя рогами», «Клабаутерманне», отчасти и «Оборотне» только миф сплавляет воедино разрозненные части. Та же магия, что и тексты священных книг: берутся события и «определенным образом в глубине сердца связываются воедино. Но вылепить это единое целое может лишь писатель».

Добавим — лишь писатель того же типа, что Сандемусе. В его мире все двоится, нет грани между реальностью и сверхъестественным, зато у всего есть оборотная сторона или иная личина, большинство его героев утратили, пользуясь словами Кьеркегора, «самое дорогое для человека, самое ценное — объединяющую силу личности, свое единое, сущее Я». Для настоящего писателя такая двойственность — лакомый кусочек. В зависимости от темперамента можно стремиться сорвать с героя личину (как в настоящих детективах), можно выставлять напоказ внутренний мир, можно по-гессовски мудро стараться все объединить. Но есть еще один путь, бесконечно трудный, однако при удачном исходе приносящий автору ни с чем не сравнимое наслаждение — балансировать на грани предчувствия и предзнания. Гениальной игрой такого рода прославился Гамсун, изящно и мастеровито ведет ее Сандемусе.

С мечтой о достижении самости живут все герои Сандемусе, но с годами она все углубляется, и в «Оборотне» этот мотив фактически становится важнейшим, недаром одна из глав так и называется — «Суть личности». Жизнь человека состоит из редких побед и частых поражений. Ставя нас лицом к лицу с нашим поражением, судьба искушает нас. Убийца, утверждает Сандемусе, это нечто темное и неистребимое в нас самих, искушение, с которым человек не совладал. Поражение же нигде не бывает таким явным и неисправимым, как в любви. Чувственные, страстные, старающиеся освободиться из оков пресной морали герои Сандемусе таковы, что составить из них самодостаточную пару верных до гробовой доски пылких влюбленных никак не удается. Отчасти это объясняется тем, что почти всегда их сексуальная жизнь начинается неудачно, с предательства, обмана, насилия, неверности. В романе «В саду стояла скамейка» Сандемусе с горьким сарказмом описывает более чем примитивный обряд сексуальной инициации подростка из бедной семьи, а в «Былом» признается: «… в нашей среде за женщину боролись самым примитивным образом. И борьба не утихала, пока из-за обмена кольцами или беременности не становилось известно об обручении. Это была странная игра: все скопом бросались именно в тот омут, где в это время тонул их приятель. Свет прожекторов высвечивал девушку лишь после того, как кто-нибудь начинал за ней ухаживать, — вот тогда она сразу становилась центром эротической бури. Наблюдательный человек непременно проследит здесь древнюю перспективу». В других своих романах и в статьях Сандемусе обзывает этот древний инстинкт некрасивым словом «brudelop», означающим гон, кровавые свары, которые устраивают кобели из-за течной суки. Заметим кстати, что, хотя Сандемусе всегда писал исключительно о любви и убийстве, женщины из плоти и крови появились в его книгах, только когда писатель вошел в пору зрелости. А поначалу им отводилась роль предмета любовной страсти, и из книги в книгу кочевали доморощенные мадонны матросской мечты, чувственные, белокурые и пышногрудые, картинки с изображением которых и тогда, и сейчас можно за гроши купить в любой портовой лавчонке. За право обладания этими куколками и соперничали мужчины, калеча и убивая.

Соперничество — страшное слово, ключ к разгадке многих книг Сандемусе, особенно «Оборотня». Чем же так отвратительно писателю соперничество? В первую очередь тем, что оно сразу характеризует человека как внутренне несвободного. Во-вторых, как глупого. Ну и подвинувшегося рассудком настолько, что он готов убить даму сердца, лишь бы сопернику не досталась. Ревность губит и самого ревнивца, она заполняет все его сознание, не оставляя места ни для чего больше. В «Оборотне» рассказывается трагическая история Свеаберга, который «поддался ревности, и она опалила его так, что он увидел Оборотня, но не посмел опознать его. Он стал долбить по своему сознанию, пока не расщепил его. Теперь он сидит в сумасшедшем доме и несет чушь».

В «Былом» всякий герой вовлечен в массу разных любовных связей, они ревнуют всех ко всем — это «как кровоизлияние в мозг», проявляющееся полным безумием, — и умело подзуживают противников. А вот в «Оборотне» неожиданно возникает счастливая, почти идиллическая картина жизни втроем. Эрлинг уверен, что победить в себе ревность по силам почти всем, надо только не бояться посмотреть себе в душу и решительно навести там порядок. Одолевая ревность, человек закаляется как личность, после этого он может начать все с нуля, может осознанно строить себя. «Я понял, что такое ревность, и выздоровел. С тех пор я не ревновал никогда. Для того, кто осмелился опознать Оборотня, ревности не существует. Ян все это пережил гораздо раньше, чем я». Но не будем обольщаться — Ян до сих пор никогда не заходит в комнату Эрлинга (и Фелисии, понятное дело), они никогда не разговаривают о ней, и Ян именно Эрлинга отправляет совершить ритуальную вендетту — произвести разрушения в стане Глупости. Но они не позволяют ревности овладеть ими. Потому что позорно мыслящему человеку впадать в первобытный «амок», как называется это в романе, и «носиться, сминая все на пути, как носорог с менингитом». Однако благие намерения — порыв прекрасный, но недостаточный. Иначе с чего бы устраивать сеансы стриптиза садовнику? Или брать собственную жену как ландскнехт, наконец-то нашедший женщину в последней комнате разоренного дома? Кстати, позднее Сандемусе выпустил роман о романе «Оборотень», в котором есть знаменательная глава «Брачная ночь Фелисии». В ней пересказывается сон Эрлинга Вика: они с Яном решили разрубить гордиев узел запутавшихся отношений и устроить дуэль. Высадились ночью на острове без еды и питья, но с ружьями. Практичный Ян быстро заманил соперника в засаду: он пустил ручеек по новому руслу, и мучимый жаждой Эрлинг все равно должен будет выйти на открытое место, чтобы напиться. Тут-то он окажется в полной власти Яна. Все шло именно к такой развязке, но Ян опомнился, вышел из укрытия, раскинул руки в стороны, показывая, что безоружен, и закричал, что, мол, хватит, Эрлинг, пошли домой. В этот самый миг Эрлинг нажал на курок, и метил он прямо в голову. Вот такие кошмарики снятся иногда счастливо одолевшим ревность, заставляя их напиваться до белой горячки.

«Оборотень» — венец творчества Сандемусе, самая совершенная, выверенная и продуманная книга. Все, над чем писатель размышлял с «пятого месяца в материнской утробе», чему научила его жизнь, все навыки, хитрости, уловки и откровения, которые он собрал за долгие годы писательского труда (и о которых мы так долго пытаемся рассказать), — все в этом романе. К тому же наконец-то писателю удалось найти простую и ясную форму для изложения своих замысловатых теорий. Гармония и мудрая ирония пропитали собой в «Оборотне» все. Только этой книгой Сандемусе, который всегда довольствовался ролью знаменитого писателя для интеллектуалов, добился массовой известности.

Главный герой — Эрлинг Вик — столь точная копия Сандемусе, что нам не избежать разговора о личных обстоятельствах писателя в момент сочинения романа. В последнюю стокгольмскую осень Сандемусе встретил женщину своей мечты, своего светлого, доброго, но к тому же бесконечно терпеливого и трудолюбивого гения. Вместе с Эвой Борген он начинает жизнь заново. Они поселяются в Кьеркельвике, красивой и совершенно уединенной усадьбе на юге Норвегии. Добраться туда можно на лодке через озеро или на машине — даже летом это путешествие не назовешь легким. Зимой же в распоряжении обитателей усадьбы были только лыжи и трактор. Электричество, горячая вода и прочие изыски появились в Кьеркельвике к самому концу десятилетия, проведенного там. Дабы ничто не нарушало уединения, Сандемусе довел до сведения общественности, что «визитеры, прибывающие без предварительной договоренности с хозяевами, не принимаются». В 1945-м рождаются сыновья-двойняшки, и счастье Сандемусе становится полным. Он издает романы «Торговец смолой» и «Алиса Аткинсон», работает над новой редакцией «Беглеца». Но главное — его блестящий дар публициста находит применение: Сандемусе ведет еженедельную авторскую колонку во «Фрихетен» и «Актюэль», а затем четыре года издает собственный журнал «Времена года». Это совершенно беспрецедентный случай в истории журналистики и осуществление давней мечты Сандемусе, всегда говорившего, что будь он газетным магнатом, то всех бы уволил — журналистов, редакторов, верстальщиков, печатников, чтоб не мешали, и все бы делал сам. Сандемусе купается в лучах славы и заслуженного тяжким трудом и большими жертвами признания. Но сызмальства знал Сандемусе так же твердо, как «Отче наш», что всякую земную радость, следование призванию, например, человек должен оплатить сполна, и много судьбе не покажется. «Я дебютировал в 1923 году и с тех пор ничем, кроме сочинительства, в жизни не занимался. Пробиваться было мучительно, но чем дальше, тем удача все приветливее улыбалась мне, долги же неуклонно росли. И сегодня они таковы, что с ними в принципе невозможно успеть расплатиться до гробовой доски; причем налоговой полиции нет дела ни до долгов, ни до того обстоятельства, что мое ученичество продолжалось тридцать пять лет, не больше, но и не меньше. Если уж мы говорим начистоту, признаюсь, что до 1958 года я не был в состоянии содержать свою семью. Но я никогда не раскаивался. Никто ни разу не слышал от меня жалоб, а в самые черные годы я смотрел на свои обстоятельства как на превратности судьбы. В древности и раннем Средневековье люди сознавали, что доставшуюся им при рождении судьбу не изменить. В наши дни вера эта ослабела, но нельзя не замечать, что по-прежнему есть люди, с первого вздоха закованные в судьбу. Они не могут избавиться от нее. Так живут все настоящие художники и ученые. Они не могут сбросить эти кандалы».