Валерий Попов - Чернильный ангел повесть Страница 4

Кавалерийской и не потому ли ее никак не хотели переименовывать в улицу Ахматовой? – этот язвительный вопрос Кузя не раз задавал мне, и я не знал, что ответить. Я даже чувствовал себя порой виноватым перед Кузей за это, хотя как раз Кузя, а не я работал одно время при Пупе референтом по дружбе народов и сопровождал

Пупа на пышные, как было принято тогда, курултаи и сабантуи.

Теперь дачу одряхлевшего Пупа купил наш кореш, поэт-песенник

Ваня Ходов. И сейчас он махал нам оттуда.

– Привет! – подошел я к Кузе. – А Зиновий где?

– Укатил в Бордо… как я и предсказывал! – горько усмехнулся Кузя.

Да, у Кузи, конечно, были основания и для гордости, и для горечи. Было известно, что он уже много лет пишет роман “Защита ужина”, который должен был все затмить. Но в той компании, где он вращался, вряд ли мог ждать его триумф: самый привередливый народ – это слависты-экстремисты.

– Ты слышал вчера… какой-то странный… хлопок по воде? – сказал я тихо. Но Кузя разобрал: слух у него был тонкий, я бы даже сказал – утонченный!

– Млат водяной? – усмехнулся Кузя. – Это ты, что ли, с обрыва упал?

Издевается? Когда мы в молодости подружились втроем – я, Кузя и

Ваня, – мы сами себе дали прозвища, поделив строчку из известной поэмы Жуковского: “…и млат водяной, и уродливый скат, и ужас морей – однозуб”. Млатом водяным из-за большой головы на худеньком тогда тельце был я, уродливым скатом (потому что в разговоре плавно шевелил крыльями носа) был Кузя, а ужасом морей

– однозубом был Ваня, и прозвище это он вполне подтвердил.

– Нет, не я. Что-то вроде бы с неба в воду упало, – сказал я.

Кузя удивленно-насмешливо поднял бровь – мол, это насекомое (то есть я) собирается поговорить о чем-то возвышенном?

– И какие-то странные последствия, – указал я на простыню, как раз надувшую “грудь” под порывом ветра. Фиолетовый отпечаток летящего существа – раскиданные руки-ноги, спина, голова – проступил вполне явственно – и тут же опал, потеряв ветер.

– Какой-то… чернильный ангел… из ручья, – проговорил я неуверенно.

– Крестился, значит, в ручье? Поймал божественную субстанцию? – произнес Кузя еще насмешливо, но взгляд его уже затуманился какой-то мыслью, что-то он тут понял, чего не понял я. При всей якобы его непрактичности Кузя довольно цепок.

Он даже поднялся с кресла и, метя пол кистями роскошного халата, пошел в комнату, вынес фотоаппарат и щелкнул изображение на простыне, когда она снова надула “чернильного ангела”.

Фотоаппарат зашипел, и из задней щели пополз мокрый снимок.

Когда он вылез полностью, Кузя осторожно, за уголок, положил его на круглый стол – и на фото все яснее стал проступать

“чернильный ангел”.

– Да, значит, посетил он нас, – задумчиво глядя на “ангела”, тихо произнес Кузя. И опять я ничего не понял: как-то странно он говорит! Почему “он”, если это все-таки, наверно, я отпечатался, и почему – “нас”? Кузя вроде тут ни при чем. Но умеет, молодец, пристроиться, взять все бремя славы на себя!

– Надо ехать в город, – совсем уже задумчиво проговорил он. Про меня, как про какую-то случайную мелочь, было забыто. Как бы ненадолго и случайно я оказался “переносчиком” чего-то высшего, а чего именно- этого мне было не понять, не стоит даже объяснять, расходовать время. “Мавр” может уходить?

Мне, значит, в город не надо?

А ему зачем?

УЖАС МОРЕЙ – ОДНОЗУБ

И тут Кузя “заметил” наконец Ваню, который махал нам из-за монумента Третьего Тела уже давно. Кузя вдруг помахал Ване в ответ. Потом поднял полы своего халата, словно рясу, и направился к калитке. Я поплелся за ним. Все-таки какое-то отношение я имею к происходящему или к тому, что должно скоро произойти? Хотелось бы это выяснить. Под внешней дряблостью у меня еще сохранилось все-таки некоторое упорство!

Увидя, что мы направились к нему, “ужас морей” оживился, вбежал в дом и вынес на кривой столик в беседке поднос с бутылкой и стопочками.

– Ну… за аскетизм! – всегда был наш первый тост, но, может, сейчас все пойдет несколько по-другому?

Ваня Ходов, наш друг, жил размашисто. В школе он был главный хулиган, однако заступался за нас с Кузей, гогочек-отличников, тянулся к культуре… и дотянулся. Мы с ним учились потом в

Электротехническом институте. Во время практики на третьем курсе, на заводе “Светлана”, все выносили транзисторы, похожие на маленьких колючих паучков, в карманах и в носках, но попался лишь удалой Ваня – может, делал это с излишней удалью?

Исключенный, Ваня загремел в армию. Отнесся он и к этому спокойно и лихо: ай, велика беда?.. Душа нашего курса отлетала от нас – оставался лишь унылый зубреж! В армии Ваня – непонятно за какие качества, но они, видимо, у него были – попал в элитную школу МВД. А еще говорят, что у нас была жестокая кадровая политика! Ваню – после транзисторов – в школу МВД? А может быть, действительно хорошие люди всюду нужны?

Мы выпили по первой. В “мезозойских зарослях” в трехлитровой банке лежал пупырчатый, как крокодил, единственный огурец – но из деликатности никто его, единственного, не брал. По-моему,

Ваня выставлял эту банку уже не впервой.

Из той школы Ваня вышел лейтенантом – и сразу же командиром какого-то загадочного “объекта” (это, естественно, не расшифровывалось). Ваню погубил его талант. Он писал стихи (как, впрочем, и я) – на этом и подружились. Но Ваня с его стихами гремел гораздо громче – к сожалению, не всегда в хорошем смысле.

Уже являясь военачальником, на пороге карьеры, он создал очередной свой короткий шедевр: “На посту я поссу!” Неужто не мог удержаться? Как говорится, талант сильнее всего, его не удержишь. И как всегда бывало с Ваней, загремел по максимуму, как Муму! Его разжаловали в солдаты и отправили в Сибирь. Ну что же – за славу надо платить! Что ни говори, вся наша армия знала этот стих!

И в Сибири Ваня всех очаровал. Приехав на побывку, Ваня рассказывал, как они вместе с командиром гоняли за водкой по тундре на вездеходе за сто километров! А денег набралось только на маленькую. Очень может быть.

Потом, отслужив какой-то срок, Ваня уволился и стал уже только стихотворцем. И здесь его ждал успех. Его песню “Стоят березы нетверезы” пела буквально вся страна – она гремела на концертах, абсолютно во всех кабаках, и даже – опять же – в воинских частях она исполнялась в качестве походного марша! Да, рожденный для славы от славы не убежит!

Хлынули деньги. Тогда-то Ваня и купил эту огромную ветхую дачу, которой прежде владел советский классик Василий Пуп, чей стихотворный эпос “Непогодь” охватывал всю территорию Советского

Союза и был, ясно дело, переведен на все его же, Советского

Союза, языки. Потом, когда с дружбой народов стало хуже, Пуп вынужден был продать эту дачу Ване – пришла иная пора, теперь уже песню Вани знали и любили от Львова до Камчатки – и что характерно, безо всякого перевода.

– Все! Больше ни грамма! – твердо сказал Ваня. – Кто в город со мной? – Он кивнул на своего зеленого “козла” – “ГАЗ-69А”. Став знаменитым поэтом, Ваня, что характерно, с армией не порывал – и этот “ГАЗ” он купил по дешевке на какой-то тайной распродаже военного имущества… Так зачем “порывать”? Армия должна служить людям.

Помню, как мы с Ваней под маркой “молодых литераторов” – когда

Ваня уже уволился из армии – пронеслись от Урала до Чукотки. И все время на какой-то новой, сверхскоростной и сверхсекретной технике – в армии для него, как, впрочем, и всюду, не было преград.

Помню, как я однажды ночью проснулся где-то за Полярным кругом, вдруг ощутив с ужасом, что обнимаю труп. Оказалось – огромного белого тайменя, подаренного нам командиром части.

Ване, чтобы он не чувствовал стеснения (которого он и так не чувствовал), выдали в той поездке какой-то особенный тулуп. На кармане, если его вывернуть, стояла особая черная печать, говорившая о принадлежности к некоему спецподразделению. Шатаясь ночью пьяные в сверхсекретном поселке, мы карманом этим ошарашивали всех патрульных – они сразу почтительно вытягивались, отдавая честь. Слава кружила Ване голову всегда, причем любая. И Ваня вдруг решил не расставаться с тулупом, видимо, чтобы чувствовать всемогущество постоянно. По договоренности с корешем-пилотом он вылетел из части, не вернув тулупа. Какой шум, какая радиопаника поднялась во всей Сибири и

Северу! Тулуп этот, обладавший чрезвычайными полномочиями, представлял, оказывается, огромную опасность, особенно на удалых плечах Вани. Поднялись армия, авиация и флот- но мы ускользнули.

Нас мотало над тундрой, бутылки дребезжали, краснолицый друг

Вани время от времени поворачивался от штурвала и говорил довольно спокойно: “Ваня, в Ключевом нас ждут – с ходу собьют!”

– “Давай в Оленье!” – хохотал Ваня.

Ничего себе веселье! Потом, отыгравшись за все страхи, я этот тулуп-вездеход описал минимум в трех литературных произведениях.